Музыка

Рассказ, примерное время чтения 5-7 минут

Около 8 лет назад мой путь в геймдеве начался с онлайн-игры «Timezero», и этот рассказ был написан в 2013-м для внутриигрового творческого конкурса. Песни, упомянутые в тексте, можно слушать во время чтения - по моей задумке, это должно способствовать более глубокому погружению и эмоциональной отдаче. По порядку это следующие композиции:

Посвящается тем, кто считает музыку чем-то большим.

Музыку любили все. Потому и старались заглянуть как можно чаще, пусть даже на минутку, в этот бар, дарящий ощущение защищенности и уюта, которого так не хватало с тех пор, как всё рухнуло. Казалось бы, оставляя оружие за дверью — а это было обязательным условием — взрослые мужчины, не раз сталкивавшиеся с опасностью, которая теперь подстерегала на каждом шагу, должны были чувствовать себя голыми… Но нет. Только здесь получалось расслабиться, забыть о том, что снаружи, окунуться в воспоминания о прежнем мире — и все это благодаря Музыке.

Как всегда, под потолком в тусклом свете ламп струился сигаретный дым, завиваясь в небольшие вихри вокруг стропил. Как всегда, негромко стучал посудой на кухне хозяин, а в зале звучал приглушенный шум голосов. Под ногами скрипел темный от времени старый паркет, а стоящий у дверей охранник обманчиво расслабленным взором скользил по сидящим в зале. Вплетаясь в разговоры, в стук кружек и тарелок, всех сидящих мягко обнимал голос Винсента Фурнье, рассказывавшего о своей печали.

Молодой парень, сидящий за столом, совершенно не обращал внимания на стоящую перед ним тарелку с нехитрой едой — гречка с тушенкой, которыми так гордился хозяин бара, остывали нетронутыми. Он поворачивал голову и так и эдак, то закрывал одно ухо, то оба, но никак не мог определить источник музыки. Его товарищ, сидящий рядом, лишь усмехался, наблюдая за его попытками, и с удовольствием ел. Вконец измучившись, парень повернулся к своему соседу с таким жалобным выражением лица, что тому стоило больших усилий не рассмеяться.

— Слушай, ну хватит! Объясни! Ты здесь бываешь постоянно, а я впервые. Я не понимаю! Тут что, колонки спрятаны где-то?

Мужчина не спеша отодвинул опустевшую тарелку, нарочито медленно отложил вилку и отхлебнул из кружки. Улыбнулся, почесал недельную щетину и снисходительно взглянул на товарища.

— Все просто. Это все он.

— Он? Кто он? Я тебе про музыку, откуда она звучит?

— Я тебе и ответил. Это он. Музыка — это он.

На лице молодого человека отразилось недоумение, тут же сменившееся почти детской обидой. Он уже открыл рот, намереваясь высказать собеседнику всё, что он думает о его насмешках, но тот поднес палец к его губам, призывая не шуметь, и кивком указал куда-то в сторону. Там, чуть сбоку от барной стойки, рядом с недавно законченным камином, в котором весело потрескивало несколько поленьев, стоял стол. Он ничем бы не отличался от всех остальных столов, если бы не был пустым. И это при том, что бар был заполнен почти под завязку. На столе стояла одна-единственная кружка, деревянная, со стенками, отполированными до блеска частыми прикосновениями. А около стены, чуть сгорбившись и положив руки на стол, сидел человек. Его взгляд словно был устремлен куда-то вдаль, сквозь людей, сидящих за столами, сквозь стены и двери. Казалось, он видит что-то, недоступное другим.

— Ну и? Мужик сидит какой-то… Кажись, его хорошо накрыло, вообще внимания не обращает ни на что — парень усмехнулся. Его товарищ бросил на него сердитый взгляд и несильно хлопнул по плечу.

— Дурень, если ты будешь ерничать — ничего объяснять не буду. Заткнись и ешь, нам завтра рано с утра выходить, а ты опять ныть будешь, что жрать хочешь. Этот мужик, как ты выразился, и есть Музыка. Так его зовут... По крайней мере, все присутствующие его так называют. Это благодаря ему ты слышишь эти песни. Он, как бы тебе объяснить — мужчина щелкнул пальцами, подбирая слова. — Проецирует музыку из своей головы в наши. Потому, выйдя за дверь или поднявшись наверх, ты не услышишь ничего. И никаких колонок спрятанных ты тоже не найдешь, хоть весь дом разбери. Врубился?

Парень поверил сразу. С тех пор, как привычный мир остался лишь в воспоминаниях, он видел много страшных и непонятных вещей, которым не мог найти объяснения — но они тем не менее были и исчезать не спешили. Оглянувшись через плечо, он увидел, как Музыка взял кружку, не спеша отпил из нее, поставил назад на стол — и снова замер, глядя куда-то вдаль.

— Но… Что он такое?

— Не что, а кто, дурень! Он такой же человек, как и мы. Просто… — голос мужчины дрогнул, как будто он вспомнил что-то, причинившее ему боль. — Просто то, что случилось тогда, изменило его. Я не силен в определениях, которые выдумывают ученые. Псионика, эмпатия, направленная трансляция — херня все это. Он просто так может, он помнит то, что слушал тогда, до войны, а теперь делится этим с нами. А слушал он немало… И да, говори тише, он ведь и обидеться может.

— Обидеться? Да он из-за стола не встает — усомнился парень, — что будет-то?

Мужчина отхлебнул из кружки и мрачно посмотрел на собеседника.

— Давай ешь, а я пока тебе кое-что расскажу.

После войны люди одичали. Привычный уклад жизни рухнул, сгорел в пламени взрывов, и каждый выживал так, как мог. Человеческая жизнь потеряла ценность, в первые месяцы после войны погибло множество людей, и далеко не все от голода или болезней. Убийства стали практически нормой, доверять нельзя было никому. В конце концов, те, кто не стал отморозками и не сошел с ума, поняли, что нужно учиться жить по-новому, а не убивать себе подобных. В этот городок не дотянулось губительное влияние радиации и прочей дряни, потому именно здесь стихийно образовался перевалочный пункт. Тогда же тут и появился этот бар — как попытка восстановить островок привычной жизни, спокойной и размеренной, как место, где ты не боишься за свою жизнь. Люди приходили сюда и оставляли оружие за дверью, давая понять другим, что у них нет злых намерений. Спустя несколько месяцев здесь появился и Музыка.

Человек, который помнил мир таким, каким он был раньше, живший обычной жизнью — и не представлявший её без музыки. Его редко можно было увидеть без наушников: на работе, в метро, на улице — музыка была для него чем-то большим, чем для других. Он помнил мир, не изуродованный войной, и все его воспоминания были неразрывно связаны с музыкой, которая сопровождала каждый его шаг. Что-то случилось тогда, в те страшные несколько дней, что-то повлияло на него — и теперь, погружаясь в воспоминания, он передает нам свои чувства с помощью музыки.

Его сразу полюбили здесь, он создал ту атмосферу уюта и защищенности, которой так не хватало людям. Музыка не протестовал против идеи поселиться здесь, ему было по большому счету все равно — он постоянно был погружен в себя, в те дни, когда он был еще обычным человеком, жившим обычной жизнью, теперь оставшейся только в воспоминаниях. Он стал тем якорем, за который цеплялись люди, чтобы не одичать окончательно, не превратиться в кровожадных зверей. Когда-то здесь был только этот бар с протекавшей крышей, и пара бараков для ночлега — теперь же это, пожалуй, самое крупное поселение в округе. И все благодаря ему…

Это произошло осенью, в один из дождливых сентябрьских дней. Как обычно, люди, оставив оружие за дверью, отдыхали, ели и переговаривались под негромкую музыку. Я не заметил, как вспыхнул конфликт, и не успел отреагировать — как и все, кто здесь был. Несколько молодых идиотов, считавших, что теперь все дозволено и никто им не указ, каким-то образом прошли сюда с оружием. Не знаю, охранник ли отвлекся или еще что-то — не важно. Они заставили всех лечь на пол, начали кричать какую-то чушь про то, что прав тот, у кого ствол и так далее… И тут обратили внимание на Музыку. Он все сидел за своим столом, как будто ничего не случилось, и смотреть вдаль. Один из этих ублюдков подошел к нему и ударил по лицу. Я вскинулся, но наткнулся на его взгляд. «Не шевелись» — говорил он, — «все будет хорошо». От удара в затылок я снова упал, слыша, как отморозок обещает пристрелить Музыку, если он сию секунду не ляжет на пол — и вдруг услышал. На самой границе слуха, сперва тихо, а затем все громче и громче начали стучать барабаны. Звук все нарастал и нарастал, ритм ускорялся — это слышали уже все, кто был в здании. Стоявшие над нами уроды со стволами растерянно озирались — и тут музыка рухнула на нас волной, заставляя вжаться в пол, заткнуть уши в надежде избавиться от вгрызающегося в мозг оглушающего ритма…

Я сумел приподнять голову тогда, о чем до сих пор жалею. Минуту назад угрожавший Музыке парень теперь упал на колени, выронив пистолет. Его лицо было ужасно искажено, должно быть, он кричал, но этого не было слышно. Скрюченными руками он пытался заткнуть уши, чтобы не слышать этого ужасного звука, звучащего, казалось, прямо внутри черепа. Между пальцев у него сочилась кровь, стекая вниз по запястьям, он корчился на полу и кричал, кричал, кричал, а барабаны били все громче. Мне казалось, что моя голова лопнет, кажется, я тоже кричал… И вдруг все кончилось. Тишина была звенящей, оглушительной, невозможной, но она была. Парни, еще несколько минут назад угрожавшие всем в баре, лежали на полу без движения. Их позы были так схожи, что казалось, будто они легли так специально. Свернувшись в комок, сжав руками голову, они пытались избавиться от музыки, но так и не смогли. Застывшие в крике, исковерканные агонией лица и лужицы крови, вытекавшей из ушей — вот и все, что напоминало о том, что секунду назад разрывало наши головы изнутри.

Музыка сидел, сгорбившись, его руки были сцеплены так крепко, что ногти оставили кровавые следы на коже, когда мы их разжали. Он откинулся на спинку стула и невидящим взглядом уставился в потолок. В такой позе он сидел, пока мы поднимали упавшие столы и стулья, а когда стали уносить тела — Музыка вздрогнул и мы услышали тихую, будто бы умирающую мелодию.

— С тех пор он очень изменился, — с болью произнес мужчина. — Почти не разговаривает и все делает будто автоматически, лишь когда вот так вот сидит и вспоминает то, что было раньше, я чувствую, что ему хорошо.

Парень сидел не шевелясь, чувствуя, как по его телу пробегает дрожь, и неотрывно смотрел на товарища. Тот, чувствуя невысказанный вопрос, лишь кивнул, а затем посмотрел на сидящего у камина человека с такой нежностью и болью, что у собеседника защемило сердце.

— Да, — едва слышно прошептал мужчина. — Это мой брат.

Тот, кого все называли Музыкой, все так же неподвижно сидел, облокотившись на стол. Его взгляд был устремлен сквозь людей, сидящих за столами, сквозь стены и двери, сквозь время — он видел то, что уже никогда не увидит никто другой. Ему снова было двадцать два, купив в переходе три розы, он спешил домой к любимой девушке. На улице светило неяркое, но теплое солнце, в наушниках играла музыка — и никого счастливее его не было на свете.