Волшебники, ведьмы, абсурд: как работает магия «Плоского Мира»

И как Терри Пратчетт переизобретает волшебство.

Терри Пратчетт — один из самых успешных фэнтезийных писателей двадцатого века. Какое-то время его книги занимали 1% от всех купленных в Великобритании фэнтези-романов, а в самой стране гуляла шутка о том, что «ни один поезд не сдвинется с места, если хотя бы один пассажир в нём не читает книгу Пратчетта».

Своим успехом Терри в том числе обязан плодовитостью — писал он по несколько книг каждый год, и с 1983 по 2015 год Пратчетт создал более полусотни романов. Из них 41 принадлежит «Плоскому миру», пародийно-фэнтезийному циклу о дискообразной планете, движущейся по космосу на четырёх слонах и огромной черепахе, Великом А’Туине.

Если вы и не читали ни одного романа цикла, то наверняка хотя бы слышали о нём, о нелепом волшебнике Ринсвинде, ироничном Смерти (точнее, простите — СМЕРТИ) или великом городе Анк-Морпорке, который «полон жизни, как заплесневелый сыр в жаркий день».

Волшебники, ведьмы, абсурд: как работает магия «Плоского Мира»

Но что удивляет куда больше плодовитости писателя, покинувшего нас всего в 66 лет, — его стабильность. За все годы творчества качество его романов если и упало, то совсем незначительно: последние книги Пратчетта читать так же интересно, как первые. Хотя, казалось бы, что такого можно изобрести в жанре пародийного фэнтези, чтобы удерживать читателей на протяжении стольких лет? Посмеялись над клише раз, посмеялись два — и всё, вскоре объекты для сатиры кончатся, а шутки начнут повторяться.

И вот тут вступает великий талант Пратчетта: создавая сатиричный и очень смешной мир, построенный на миллионах затёртых в поп-культуре образов, он не забывает придать ему уникальности. Он включает в книги оригинальные концепты и интересные мысли, чья мощь лишь усиливается от того, насколько неподходящее у них окружение. Больше, чем на чём-либо другом, его уникальный подход проявляется на концепции, без которой невозможно (практически) ни одно фэнтези. На самой магии.

Эта книга про волшебство, про то, куда оно девается и – что, наверное, куда важнее – откуда берётся. Хотя данный манускрипт не претендует на то, чтобы ответить на какой-либо из этих вопросов.

Терри Пратчетт, «Творцы заклинаний», 1987

Двойственность магии

Как и полагается пародийному фэнтези, магия в «Плоском мире» выглядит именно так, как её представляют классические жанровые произведения. Она искрит, переливается всеми цветами, из рук и волшебных палочек выпускают горящие шары, людей превращают в жаб или ещё какую гадость — всё в таком духе. С её природой уже куда интереснее: правда, задумываться над ней Пратчетт стал не сразу.

В первых двух романах, «Цвет волшебства» и «Безумная звезда», магия остаётся на уровне пародийного элемента. Как, в общем, и всё прочее — эти книги в принципе довольно отличаются от того, как писатель будет работать с циклом далее, и многие фанаты считают их не столько произведениями «Плоского мира», сколько просто «книгами о Ринсвинде».

Кадр из телесериала «Цвет волшебства», 2008
Кадр из телесериала «Цвет волшебства», 2008

В то время Пратчетт ещё находился под заметным влиянием Дугласа Адамса, чуть ранее выстрелившего с «Автостопом по Галактике», и строил повествование по похожим принципам: со злой иронией и абсурдом как краеугольным камнем мироописания. Поэтому и описание магии здесь исключительно юмористическое, без попытки явление как-либо осмыслить.

Ты двадцать лет тратишь на то, чтобы выучить заклинание и вызвать к себе в спальню обнаженных девственниц, но к тому времени ты насквозь пропитываешься ртутными парами, а твои глаза перестают видеть, испорченные чтением старых гримуаров. Ты даже вспомнить не сможешь, зачем тебе эти девственницы понадобились.

Терри Пратчетт, «Цвет волшебства», 1983

Позже Пратчетт несколько переиначивает подход к Плоскому Миру, становится куда обстоятельнее. Писатель чаще начинает играться с понятиями, обыгрывать их культурное значение и находить неожиданные между ними связи.

Ещё в «Цвете волшебства» он обозначает (пока пунктирно) довольно занятную особенность мира: в нём могут сосуществовать государства будто бы из разных времён. Пока Ринсвинд живёт в средневековом Анк-Морпорке, второй главный герой, Двацветок, приплывает из Агатовой империи — страны, по описанию вполне похожей на современные.

Волшебники, ведьмы, абсурд: как работает магия «Плоского Мира»

Пратчетт всё чаще начнёт совмещать Плоский Мир с нашими реалиями — с сатирическими, естественно, целями. Вот и магия в какой-то момент принимает черты современной науки: того, что средневековые жители наверняка обозвали магией, очутись они здесь и сейчас. Оказывается, что материя, которую жители Плоского Мира называют «магией», состоит из более мелких частиц «таумов» — в которых, конечно, легко угадывается аналогия с атомами.

Таумы — базовая и традиционная единица магической силой. Она повсеместно установлена как количество магии необходимое, чтобы создать одного маленького белого голубя или три бильярдных шара нормального размера.

Терри Пратчетт, Discworld Companion

Пратчетт, в своей ироничной манере, насмехается над необходимостью людей всё рационализировать, разложить на атомы и поместить в определённые рамки — даже вещи, которые находятся заметно выше их понимания. Ведь, как бы ни разбирали учёные Плоского Мира магию на таумы, она от того не становится более податливой.

В энциклопедии Discworld Companion Пратчетт идёт ещё дальше. Там он уточняет, что и таумы в свою очередь состоят из более мелких частиц «резонов», которые имеют пять характеристик: «вверх, вниз, вбок, сексуальная привлекательность и перечная мята»
В энциклопедии Discworld Companion Пратчетт идёт ещё дальше. Там он уточняет, что и таумы в свою очередь состоят из более мелких частиц «резонов», которые имеют пять характеристик: «вверх, вниз, вбок, сексуальная привлекательность и перечная мята»

Магия в мире Пратчетта — субстанция едва ли объяснимая, своевольная и, скорее всего, вполне разумная. Заклинания могут засесть у ничего не подозревающего человека в голове и отказываться оттуда выходить, как это было с Ринсвиндом в «Безумной звезде». А особо сильные из них, хранящиеся в толстенных книгах под огромными замками, изменяют реальность вокруг себя без какой-либо помощи людей.

В большинстве библиотек старые книги приковывают цепями к полке, чтобы люди не утащили их с собой и не попортили. Разумеется, в библиотеке Незримого Университета дело обстоит с точностью до наоборот.

Терри Пратчетт, «Посох и шляпа», 1988

Пратчетт показывает очень интересную двойственность своей магии: с одной стороны, она жителям Плоского Мира абсолютно привычна. С другой — всё так же непонятна и страшна: ведь связана она с совсем другими мирами, где обитают существа невообразимые и очень желающие сквозь неё попасть в наш мир.

В этом смысле магия Плоского Мира — идеальное отражение самого Плоского Мира. Он часто похож на наш и, в общем-то, совершенно нам понятен, но в то же время работает по своим правилам, странным и зачастую абсурдным.

Плоский Мир, больше, чем что-либо... логичен. Непреклонно, абсолютно логичен. <...> Просто он логичен насчёт не тех вещей.

Терри Пратчетт, писатель, автор цикла о «Плоском Мире»

Магия как чудо

С магией в литературе есть одна повсеместная и очень интересная проблема. Волшебство — которое, по идее, должно людей как минимум удивлять — давно стало для читателя делом привычным. И как бы ни старались фэнтези-авторы описывать безумные последствия сложных заклинаний, это едва ли производит должный эффект. Мы быстро привыкаем к вещам — даже тем, которые не существуют.

Волшебники, ведьмы, абсурд: как работает магия «Плоского Мира»

У Пратчетта на этот вопрос есть решение: безумно простое, и от того совершенно гениальное. В «Плоском Мире» он заявляет, что магия имеет свой цвет — октарин — и видеть его могут только волшебники и кошки. Это идея, которую очень просто воспринять на уровне текста и абсолютно невозможно вообразить, собственно, визуально: ведь мы не можем представить цвет, которого не способны увидеть.

У волшебников, даже неудавшихся, в дополнение ко всяким палочкам и кристалликам в зрачках имеются крошечные восьмиугольники, которые позволяют видеть октарин, основной цвет, по сравнению с которым все остальные цвета — не более чем бледные оттенки, вторгающиеся в обычное четырёхмерное пространство. Говорят, что выглядит октарин примерно как светящийся зеленовато-жёлтый пурпур.

Терри Пратчетт, «Цвет волшебства», 1983

Это один из многочисленных примеров того, как Пратчетт умело работает с самой фактурой текста: большинство его шуток тоже могут существовать только в написанном виде, их не перевести на язык кино, театра или какой-либо другой. В этом случае невозможность визуализации играет ещё и на смысловую часть — так, лаконично, Терри выводит магию выше рамок нашего понимания.

Волшебники, ведьмы, абсурд: как работает магия «Плоского Мира»

Интересно и то, как Пратчетт описывает последствия действия магии, а конкретно, как это выражается в Библиотеке Незримого Университета — месте с наибольшим скоплением магии на всём Плоском Мире. Здесь могущественные волшебные книги деформируют саму архитектуру здания и реальность как таковую: настолько, что никакому нормальному описанию это не поддаётся.

Подобно другим помещениям Незримого Университета, библиотека занимала куда больше места, чем позволяли предположить её наружные размеры, – магия всегда искажает пространство крайне странным образом. Возможно, эта библиотека, единственная во вселенной, обладала полками Мебиуса.

Терри Пратчетт, «Безумная звезда», 1986

Этот приём «описания без описания» неожиданно связывает Пратчетта с Лавкрафтом — тот ведь тоже все невообразимые ужасы дотошно не иллюстрировал, оставляя читателя гадать: да что же там за существа такие, что даже писатель не может подобрать для них правильных слов. «Плоский Мир» это, конечно, использует не для устрашения, но для шутки — и, немаловажно, — для усиления эффекта «необычности» магии и её последствий.

Магия как половой признак

При том, что Терри Пратчетт заимствует практически все культурные штампы, связанные с волшебством (жанр пародии, как бы, располагает), одно распространённое клише у него отсутствует — деление магии на тёмную и светлую. Магия Плоского Мира тоже неоднородна, но раздел её происходит по совсем другому принципу: на магию волшебников и магию ведьм. При этом мужчины не могут заниматься последней, а женщины — первой.

В мире фэнтези нет такой вещи, как мужчина-ведьма. <...> И точно не существует женщин-волшебников. Колдунья? Просто ведьма получше. Чародейка? Всего лишь ведьма с красивыми ногами.

Терри Пратчетт, писатель, автор цикла о «Плоском Мире»

Различия между ними весьма категоричны: магия волшебников всегда громкая, яркая и работает с «высокими» материям, у ведьм магия простая и ближе к природе. Они лечат людей, готовят снадобья, а их самое главное умение — вторгаться в разум живых существ. Разный у них и образ жизни: все волшебники живут в самом большом здании Анк-Морпорка, Незримом Университете, ведьмы же селятся в маленьких домах где-то у Овцепикских гор.

В их отличиях можно углядеть, например, конфликт города и деревни, но в основном, разумеется, Пратчетт так играется с социальными предрассудками насчёт пола. Образом мужчины как творца чего-то сложного и женщины как человека, близкого к природе и простому быту. Для него это очень простой, ненавязчивый и эффектный способ поговорить на тему гендерного равенства, всегда писателя занимавшую (и это задолго до массовой по ней истерии).

Волшебники, ведьмы, абсурд: как работает магия «Плоского Мира»

Не зря же одна из первых книг Терри — Equal Rites (созвучно с equal rights, «равные права») — рассказывает историю девочки, которая пытается поступить в Незримый Университет. Её владения магией невероятны, но попасть к волшебникам оказывается почти невозможно, уж слишком сильны вековые предрассудки.

Получается, что Пратчетт устанавливает правила, чтобы тут же их нарушить — и магия в данном случае выступает для него больше инструментом социальным, чем, собственно, фантастическим.

У нас название перевели как «Творцы заклинаний», так что игра со словами потерялась.
У нас название перевели как «Творцы заклинаний», так что игра со словами потерялась.

Магия и философия

Волшебников и ведьм в Плоском Мире объединяет, наверное, только одно: в обоих случаях высшей точкой мастерства использования магии считается умение её не использовать. Причины, правда, разные — опытные ведьмы не пользуются заклинаниями, потому что больше полагаются на «головологию» (то есть, в общем-то, на психологию).

Несмотря на многочисленные угрозы, Матушка Ветровоск никогда никого не превращала в лягушку. Она считала, что есть способ не такой жестокий, к тому же дешёвый и куда более приятный. Можно заставить людей думать, будто они лягушки.

Терри Пратчетт, «Ведьмы за границей», 1991

А старейшим волшебникам заниматься магией попросту некогда — ведь они ведут постоянную политическую борьбу за высшие чины. Отвлечёшься — и в лучшем случае в твоей еде окажется какой-нибудь яд.

Волшебники, ведьмы, абсурд: как работает магия «Плоского Мира»

Но сильнее всего идея «магии без магии» проявляется в книге «Воры времени» и персонаже по имени Лю-Цзе. Лю-Цзе — величайший монах Истории, возможно, один из самых могущественных магов во всём Плоском Мире. Но только, как к огромному разочарованию узнаёт его ученик Лудд Лобсанг, магию Лю не использует почти никогда. Ему всегда удаётся справиться с проблемами и без волшебства — и от того лишь сильнее эффект, когда он его всё же применяет.

Подобная идея корнями уходит в восточную философию даосизма. Конкретно, их учении у-вэй — «действии в бездействии», созерцательной пассивности. Состояния абсолютной гармонии и понимания реальности, совершенной эффективности в экономии внутренней энергии.

И если вы думаете, что это какое-то уж совсем притянутое сравнение, вот интересное наблюдение: имя Лю-Цзе уж больно сильно напоминает Лао-Цзы. Именно так звали основоположника даосизма, человека, придумавшего понятие у-вэй.

Лао-Цзы собственной персоной
Лао-Цзы собственной персоной

Магия нарратива

Плоский Мир не просто живёт с магией — это место, которое без неё жить не способно. Все сказочные существа, боги и герои обитают на спине Великого А’Туина только потому, что это мир магии — место, где возможно всё, во что только способен верить человек. И даже свет здесь появляется утром благодаря волшебству — потому и работает совсем не как солнечный: он вязкий и медленный.

Плоский Мир работает на магии.

Терри Пратчетт, писатель, автор цикла «Плоский Мир»

Пратчетт выделяет три вида магии. Внутренняя магия связана с природой самого Плоского Мира — именно её смогли обуздать и разделить на «эти самые». Остаточная магия куда реже и опаснее, но и эффекты у неё сильнее: управлять ей могут в основном «чудесники», восьмые сыны восьмых сынов восьмых сынов, самые могущественные среди волшебников.

Вот только в прошлом от их могущества было столько проблем, что теперь появляются они крайне редко — специально для этого волшебники придумали целибат.

Волшебники, ведьмы, абсурд: как работает магия «Плоского Мира»

Наконец, самая важная магия Плоского Мира — магия Веры, или магия Историй. Её суть очень проста: всё, во что верят обитатели дискообразной планеты, начинает действительно существовать. Поэтому в Плоском Мире висящая на двери подкова оберегает от тёмных сил, а меч, который наделяют символической монархической силой, и правда начинает ей обладать.

Магические зеркала, используемые Лили Ветровоск, тоже попадают в эту категорию. Ведьмы верят, что если встать между двух зеркал, то твое собственное могущество будет в несколько раз умножено твоими отражениями. Вообще, это довольно глупое народное поверье, которое по какой-то нелепой случайности оказалось правдой.

Терри Пратчетт, «Ведьмы за границей», 1991

Идея очень похожа на ту, что использует Нил Гейман в «Американских богах» и «Песочном человеке» — о том, как создания из фантазий могут существовать лишь до тех пор, пока в них верят. У Пратчетта она несколько видоизменяется и, естественно, начинает нести более ироничный характер, хотя есть и точные совпадения с геймановской.

Например, «Санта-Хрякусе» прямо говорится, что даже Смерть не может путешествовать в некоторые места — если там в его существование не верят.

Фильм «Санта-Хрякус: Страшдественская сказка», 2006
Фильм «Санта-Хрякус: Страшдественская сказка», 2006

Магия Историй у Пратчетта тесно связана с другим концептом, которому он дал имя narrativium. Это шестой главный элемент Плоского Мира: наряду с водой, огнём, землёй, воздухом и элементом неожиданности. Из-за него весь мир Пратчетта работает по законам историй — поэтому герои побеждают только когда численность врагов их перевешивает, а один шанс на миллион выпадает в девяти случаях из десяти.

В Плоском Мире, вещи случаются, потому что люди ждут, что они случатся. В Плоском Мире, восьмой сын восьмого сына должен стать волшебником. Нельзя избежать силы истории: результат неизбежен. Даже если, как в «Творцах заклинаний», восьмой сын на самом деле дочь.

Терри Пратчетт, Discworld Companion

Во-первых, этим концептом Пратчетт изящно объясняет любые странности и нестыковки мира — ведь тот работает по логике мифов и выдумок, а она лишь чуть рациональнее логики сна. Но что куда интереснее, он внедряет эту идею и внутрь историй тоже. Нарративиум — не просто сила, объясняющая Плоский Мир, но сила, которой его обитатели могут, при большом умении, пользоваться.

Волшебники, ведьмы, абсурд: как работает магия «Плоского Мира»

Так, в «Ведьмах за границей» главный антагонист Лилит де Темпскир использует силу сказок и поверий, чтобы остановить главных героев. Она подчиняет людей историям, в которые они верят, меняет их поведение и взгляды. Пратчетт открыто заявляет, что нарратив, или истории — не создание человека. Это самостоятельная сила, которая в том числе формирует сознание людей. А вовсе не наоборот.

Сказки — некая паразитическая форма жизни, играющая судьбами и калечащая людские жизни исключительно в целях собственной выгоды

Терри Пратчетт, «Ведьмы за границей», 1991

Для Пратчетта именно сила историй — самая мощная из всех магий. Может звучать банально, и выскажи эту идею какой-нибудь другой автор, она бы наверняка звучала поверхностно и неубедительно.

Но когда человек, всю жизнь посвятивший историям, человек, не перестававший создавать даже когда здоровье не позволяло ему писать и читать самостоятельно, заявляет, что ничего могущественнее историй в мире ничего не может быть — ему почему-то веришь.

3333 показа
21K21K открытий
11 репост
32 комментария

За все годы творчества качество его романов если и упало, то совсем незначительно: последние книги Пратчетта читать так же интересно, как первые.

Не соглашусь. Все-таки болезнь сказывалась, и довольно явно. В первую очередь это касалось самих сюжетов - если раньше были истории про то, "как поймать Деда Мороза" и Торговом-центре паразите размножающемся через снежные шары, то в последних книгах достаточно приземленные проблемы в стиле "наладить работу почты, банка и построить паровоз".

Пока Ринсвинд живёт в средневековом Анк-Морпорке, второй главный герой, Двацветок, приплывает из Агатовой империи — страны, по описанию вполне похожей на современные.

Неа, потом все-таки оказалось что это типичный средневековый Китай.

Вот то, что с Агатовой империи пошла мода заменять "наши" изобретения магическими аналогами (в основном, чертиками) - это да.

А старейшим волшебникам заниматься магией попросту некогда — ведь они ведут постоянную политическую борьбу за высшие чины. Отвлечёшься — и в лучшем случае в твоей еде окажется какой-нибудь яд.

Так при Чудакулли все устаканилось. Просто профессура там ленивые и избегают студентов как огня, кроме Тупса)

Вообще, у Пратчетта, как ни странно, магия больше всего раскрывается в цикле про Ведьм, а не про Ринсвинда.

Там становится понятно что магия не только вопрос веры, но и тренировок (матушка Ветровоск и пчелиный рой, например). То есть магия у Пратчетта в корне не особо отличается от классической фентезийной, просто у него все маги - ленивые распиздяи, а ведьмы - старые грымзы, которые крайне не охотно делятся своими секретами, отсюда и скупое общее описание магии как таковой)

Ответить

Ты не поверишь, но большинство современных людей не знают как работает даже обычный пленочный фотоаппарат и вполне убеждаемы в том, что внутри картинки рисуют маленькие чертики, если ты конечно захочешь их в этом убедить. У меня брат кабельщик на телесети, есть пара знакомых электриков и пара инженеров с электростанции. Под пивко жалобы у всех одни - насколько тупым стал современный обыватель, включая их жен, верящий в научные достижения как в нечто религиозное или демоническое. Куча людей проводят ритуалы с техникой, болтают с ней, смотрят на часы и искренне верят что в определенное время даже микроволновка греет "вкуснее", проч.
Сильно подозреваю что описывая чертиков Автор искренне посмеялся над этими людьми, хз какая еще ирония в этом могла быть скрыта. А у него везде ирония.

Ответить

Все-таки болезнь сказывалась, и довольно явно. В первую очередь это касалось самих сюжетов - если раньше были истории про то, "как поймать Деда Мороза" и Торговом-центре паразите размножающемся через снежные шары, то в последних книгах достаточно приземленные проблемы в стиле "наладить работу почты, банка и построить паровоз".

Под конец его потянуло на социальную повестку, но причем тут болезнь вообще? Люди при потере остроты ума перестают писать про торговые-центы паразиты и начинают писать про работу почты? Серьезно, это ваш тезис?

Так при Чудакулли все устаканилосьТочнее при создании местного компуктера, студенты перестали гнаться за карьерой и стали массово хикканить.

Ответить

Как поймать деда мороза - 40 книга в то время, когда книга о почте - 38 книга цикла о плоском мире.

Ответить

За все годы творчества качество его романов если и упало, то совсем незначительно: последние книги Пратчетта читать так же интересно, как первые.

Хорошая шутка для рекламной аннотации, но совершенная неправда.
Творчество Пратчетта достаточно очевидно делится на три этапа: первые ученические романы, где они ищет себя и вырабатывает приемы; зрелая фаза с лучшими оригинальными вещами; поздняя осень с утомительными самоповторами и потерей мастерства (болезнь увы).

Ответить

На мой взгляд его поздние работы просто стали мрачнее, те что про гоблинов, или последние про Тиффани. Первые, про Ринсвинда, гораздо слабее.

Ответить

Абсолютная правда, но, имхо, читать всё равно интересно каждую книгу.

Ответить