Длительная послевоенная цензура и вовсе стала для фантаста вызовом. Он высмеивал и левых, и правых, но делал это столь хитро и замаскировано, что Лема не решались обвинить в чем бы то ни было — для этого пришлось бы признать «упадок системы» и «неудавшийся марксисткий эксперимент». Например, цензор, который бы признал, что видит в «Эдеме» аллюзию на строй Польши в аллегорическом рассказе о злостном тоталитаризме на другой планете, сам бы подтвердил, что ему что-то не нравится в строе страны.

ИЧСХ, советских цензоров это не останавливало