У Руки были ранения в областях живота, груди, головы. Обе ноги переломаны. Сплошной раненый кусок шекской плоти.
У меня кровоточил живот. Череп гудел. Мало того, от тяжёлой ноши, кровотечение не просто усиливалось - кровь плескала, как слюна из рта голодного живоглота.
Рука умирала. Если честно, я подумывала о том, чтобы бросить её. Мне было очень больно нести эту женщину. И не только физически.
Небольшая, с мальчишеской фигурой, казалось, она весила, как два вьючных тюка, набитых сырым мясом.
В желудке урчало. Голод схватил меня за лопатки не в самый подходящий момент. Поблизости ни деревни, ни хоть какой-нибудь еды, конечно же. Только чёртово болото и вечнозеленые затхлые растения. Мне хотелось кричать от боли и отчаяния.
Больно. Очень больно.
Может, и я умру здесь? В вонючем древнем дерьме, хлюпающем при каждом моем мучительном шаге.
Хочется лечь, отдохнуть, уснуть - просто прекратить все это. Но я понимаю, что стоит лишь прикрыть глаза, как пауки или болотные ящеры найдут еле живой разумный, израненный и не оказывающий сопротивления, корм.
А может нас найдут живоглоты?
Большие жертвы для ещё более больших охотников.
Я не помню, где родилась. Помню, только, где росла - в песках. Быть хитрым для шека - не честь: я воровала, пряталась и убегала. Я постоянно продумывала пути отхода, речь, если поймают и образ, если начнут подозревать. В нужном месте должно быть нужное поведение.
Это параноидальная сторона моей личности. И в этот раз я продумала не все.
-Рука! Рука!
Она не отвечала мне, но ещё едва дышала.
Ноги ноют. Правая, похоже, вовсе желает отвалиться, как спелый плод на самом деле не зеленого зеленофрукта.
Как-то в подростковом возрасте я видела, как шекские воины перевернули походные сумки улья вверх дном. Я тогда успела проскользнуть. Но страх, что меня поймают на воровстве, с тех пор стоял поперёк горла. Ведь искали стражники меня.
Я своровала тогда руку важного жженоземца. Не знаю точно, кто это был - просто трактирщик так рьяно витал над этим человеком, словно мясная муха над жирным трупом. Я следила за ним. Он примерял у торговца железом протезы, когда я начала действовать - видимо, хотел приобрести что-нибудь получше той металлической конечности, которую я, скрипя зубами от тяжести, впоследствии утащила. “Да она ему все равно не нужна теперь будет”, - думала я тогда.
После подобных случаев исход почти всегда один - побег.
Моя рогатая башка больше в том городе не светилась.
Я почувствовала острую боль. Идти дальше больше не было сил. Однако, иногда, чтобы понять хотя бы немного, что происходит, мне приходилось периодически приоткрывать тяжелые, бледнеющие в болотной мгле, шекские веки, привыкшие только к такой тяжести как песок.
Её шансы на выживание были низки, но она все равно тащила моё большое тело, как недоеденную культю костепес.
Она рыдала. Я чувствовала, как её слезы капали на мою руку.
Эта хмурая, замкнутая, упертая, напряжённая и безрогая неудачница - она тоже может скулить и всхлипывать, сожалеть о случившемся и надеяться на спасение. Так странно.
- Бах! Не оставляй меня одну! Нужно добраться до пх...
Она закашлялась кровью. Тонкая струйка стекала по её и без того окровавленному рту.
Я открыла глаза полностью.
-Агх…
Я смогла издать только протяжно-трубящий стон. Я слышала себя будто не ушами, а внутри - в своей голове.
-Ты сможешь меня тащить?
Этот вопрос поставил меня в тупик. Я промямлила что-то, собираясь с мыслями.
Я вспомнила, как хотела тогда бросить её и мне стало стыдно.
-Если смогу встать конечно…
-Только не говори, что хочешь бросить меня! - Рука будто читала мои мысли, - Если б ты не тащила этот мешок с проклятыми катами, то было бы гораздо проще!
Интересно, как у неё еще сил хватает что-то говорить?
-А еще, ты трусливая. Трусливая скользкая морда! Если б не твоя трусость, то мы...кх-кха…
Я начала злиться, зло пробудило во мне силу для речи.
-Думаешь, если ты будешь мне так говорить, то мое желание тебя не бросать увеличится? Да у меня так только появится желание собственноручно принести тебя в гнездо голодных ящеров!
-Не смеши меня! Ты бы побоялась за свою задницу! Единственное, что ты боишься больше потерять, чем свою скользкую жопу, так это кучку чертовых монет!
Я промолчала. Мне нечем возразить, ибо, по большей части, это грубая и горькая правда.
Я действительно трусливая. И жадная. Я это понимаю. Но какой еще можно быть в этом мире?
Я трусливая. Жизнь научила меня бояться. Я все продумывала, но реализация частенько шла под копыта Левиафана. И все из-за моей трусости. Я заикалась перед стражей, исполняя продуманную речь, потому что боялась. Я не могла уверенно сказать трактирщику, что я лишь поправила бутылку грога, так как мне казалось, что она стоит на краю, потому что страх застревал комом в горле. Я не могла сосредоточиться на своем плане побега, потому что приступ паники отбивал все мысли в мозгу, словно дикий бык тела недоброжелателей от своих рог.
-Нам нужно идти дальше.
-Ну иди, бросай меня и иди, - Рука все не могла остановиться.
-Продолжишь истерить - я тебя действительно брошу в этом, всеми благополучно забытом, дерьме.
-Я просто пыталась пошутить, - горько выдавила из себя Рука, - тогда тащи меня, тру...кха-кх.
-Хватит болтать, а то сдохнешь раньше времени.
Исход почти всегда один - побег. Но от нее я все-таки убегать не буду.