Я тут роман затеял, фидбэк очень нужен

Раз уж с визуальной новеллой не срослось.

Ну а что — пора бы! Помню, как в детстве читал из рукописной книжки тёте свои фанфики по BattleTech: летом дело было, на крылечке, на солнышке. Тёте очень нравилось.

С тех пор я всё время пытаюсь в свободное время что-то писать, иногда публикую тут, на DTF.

Но роман ещё не пробовал — всё короткий жанр как-то. Так вот: решил попробовать. Не то чтобы я сомневаюсь в том, что у меня получается, но фидбэк от заинтересованных клёвых ребят (надеюсь, от вас) мне бы очень помог. Как минимум, хочется узнать, интригует ли история вообще. Заранее вам спасибо.

Ниже — введение и первая глава. Там, в принципе, есть все ключевые персонажи и конфликт, о котором речь пойдёт дальше. Как знать, быть может я его всё-таки когда-нибудь закончу — чёткий план по сюжету у меня сформирован.

Названия пока нет, так что вот так. Аннотации тоже нет, чтобы фидбэк (если он будет) был интереснее. Ну и да, в процессе я могу ещё всё десять раз переделать.

Итак...

Мои будни разделены на чёткие временные отрезки. Будильник звонит ровно в 6:55, я откладываю его на 5 минут, чтобы встать в 7:00. Пяти минут обычно хватает, чтобы досмотреть захватывающий сон или обмануть себя, будто бы это поможет лучше выспаться. Затем я трачу примерно 20 минут, чтобы привести себя в порядок. Ещё десять минут я укладываю вещи в чемодан, одеваюсь, пью кофе и выхожу.

Ровно в 7:30 я натыкаюсь на соседа в коридоре. Он тоже живёт по чёткому графику и выходит из дома аккурат в это время. Мы выходим одновременно и иногда сталкиваемся дверями. Сначала было неудобно, но потом мы привыкли — пропускаем друг друга по очереди. В один день я выхожу первым, в другой — он.

Я не знаю, как зовут моего соседа.

Затем мы ждём лифт. В нашем 150-этажном доме он один, второй уже несколько лет как не работает. Пока ждём, сосед делится со мной новостями. Сам я новости не читаю и не смотрю.

— Слышал, что вчера приняли закон о расстреле бродячих собак? — Говорит. — Мне вот интересно, что скажут родители детишек, когда у тех на глазах собаку убьют.

Я пожал плечами.

— У меня была собака… однажды. Умерла. — Говорит.

— Мне жаль. — Отвечаю.

Я всегда максимально деликатен. Порой я слышу соседа через стену, а стены у нас в доме тонкие. Обычно по вечерам он смотрит телевизор, а потом ругается с матерью. Они живут вдвоём. Я в это не лезу, у меня есть беруши.

— Чёрт, когда второй лифт починят? Надо написать в домуправление, — говорит он, а я молча киваю. Он это говорит, как минимум, три раза в неделю. А лифт всё не чинят.

Примерно до 7:50 мы ждём лифт. Я беру плюс-минус 10 минут на непредвиденные проблемы. До нашего 27 этажа лифт порой доезжает переполненным, иногда приходится спускаться по лестнице.

В 8:00 я сажусь в автобус и вот около 9:00 я уже на работе.

Потом, в 13:00, у меня обед. Мы едим вместе с моей коллегой: она занимается тем же, что и я, и любит тушёную капусту. Я думаю, у нас с ней хорошие отношения.

Я забыл, как её зовут.

В 18:00 я выхожу с работы и отправляюсь в бар. Там я пью несколько (пять) бокалов в приятном обществе бармена, а в 21:00 еду домой. Примерно с 22:30 до 23:00 я слушаю, как друг на друга кричат соседи. Я выпиваю ещё пару банок пива и с 01:00 начинаю видеть сны.

Моя работа очень простая. Я — надзиратель в тюрьме. Моя задача — смотреть в мониторы и следить, чтобы ничего не произошло. За весь мой стаж ничего не произошло.

Тюрьма у нас полностью автоматизированная, так что и персонал минимальный. Заключённые смиренно отбывают свой срок в закрытых боксах, еда к ним поступает в капсулах по пневматической почте, между собой они никак не контактируют и никогда не покидают боксы. Единственное развлечение: это экран во всю стену, на котором крутят бесконечные сериалы. И письма, конечно — если есть, кому писать. Письма также отправляются по пневматической почте: заключённый пишет на листке бумаги одноразовой безопасной ручкой, складывает в капсулу и отправляет надзирателю, к которому прикреплён.

Читать такие письма — тоже моя работа. Побег полностью исключён автоматикой, однако в тексте могут быть ненужные сведения об устройстве тюрьмы или, например, неприемлемая для заключённого информация снаружи. Когда семь лет назад Пиковые короли устроили серию терактов, все только об этом и писали. Но мы, конечно, редактировали такие письма — наша компания заботится о психологическом состоянии заключённых, им стресс ни к чему.

Как правило, переписка длится от силы полгода и затем затихает. Прерывается она обычно на стороне родственников и друзей снаружи — они продолжают платить за содержание заключённого, но быстро забывают о нём. Автоматические платежи — удобная штука.

Зарплата у меня приемлемая. Не ужасная, не отличная. Приемлемая.

Меня зовут Герман, но другие зовут меня Герой. Гера — властная и жестокая богиня-мать, но это не про меня. Я не властный и не жестокий. Я просто молча делаю свою работу — читаю чужие письма, и это отрада для одинокой души.

Через меня проходят десятки писем в день, но я стараюсь не цепляться к героям. Я без единой слезинки читаю раскаяния преступников, признания в любви или совсем уж тоскливые вещи вроде бытовых переписок о детях и домашних животных. Мы, надзиратели, каждый год проходим особые психологические тесты: нас усаживают перед специальными машинами, на экранах которых демонстрируются различные ситуации. Вот молодая счастливая пара, у них есть ребёнок. Затем всё у них идёт не так, как приемлемо: ссоры, склоки, драки. Мужа судят за насилие, но жена его любит, равно как и ребёнок. Вопрос: сажать или нет? Конечно да, ведь чувства перед законом власти не имеют.

Эти тесты очень сложны: машина сначала заставляет тебя привязаться к героям сюжетов, а затем рушит их жизни и предлагает выбирать. Одна ошибка, и надзирателем тебя точно не возьмут. Судить ли человека, что он выкинул мягкую игрушку своей маленькой дочери в окно? А что насчёт парня, который слишком сильно увлёкся деструктивным психологическим влиянием вроде гипноза? Машина часто предлагает то, чего нет в законах, и бог весь как анализирует твои ответы.

Но я вот уже 25 лет каждый год прохожу тесты без единого нарекания. Несколько раз мне предлагали повышение, но я отказывался. Если бы кто-то узнал об этом, то меня бы тотчас уволили, но мне действительно нравится читать письма. Общество учит нас, что к чужой личной жизни стоит относиться опосредовано, а может быть даже с неприязнью. Но каждая переписка возбуждает меня. Каждая переписка — это уникальная история жизни незнакомых мне героев. Как раньше смотрели кино, авторы которого любили погружать зрителя в быт других людей, о жизни которых тот ничего не знал. Мои письма — это как кино, только по-настоящему.

В основном письма ничего страшного в себе не несут — просто болтовня. Девушка рассказывает своему бывшему коллеге, что кактус, который тот ей подарил, зачах и умер. Престарелый отец пишет своей нерадивой дочери, что у неё родилась племянница — назвали в её честь. Парень пишет своему товарищу, что очень скучает, но уже успел переспать с его девушкой — не верит, что он когда-нибудь выйдет из тюрьмы. Раньше, когда-то очень давно, давали сроки на конкретное время. Сейчас такого уже нет: в тюрьмы сажают и уже в процессе выясняют, насколько человек готов жить в обществе дальше и когда может в него вернуться.

Я всегда старался ложиться пораньше: начитавшись писем, я визуализировал истории из них во снах. Только там я мог быть кем-то другим — не пятидесятилетним мужчиной, который упустил в жизни все возможности, а кем-то другим. Но одна из переписок меня задела сильнее остальных. Переписка, которая перевернула мой серый скучный мир.

.

«Я… не уверен, с чего стоит начать. Ты меня знаешь, но я узнал тебя только теперь. Вернее, узнал о том, что ты существуешь, жива и сидишь в «Грёзах». Мне никогда не говорили о тебе, я не видел твоих фотографий — они всё удаляют, ты понимаешь.

Мне семнадцать, на следующей неделе я поступаю в колледж. Тесты показали, что у меня есть способности к маркетингу и рекламе в сфере бытовых услуг. Я не знаю, как это было в твоё время, но сейчас это очень престижно. Вам ведь там по телеку не показывают, как живёт внешний мир, да? В общем, мне очень повезло.

У меня пока нет девушки. Была одна, но мы расстались — если захочешь общаться со мной, то я потом тебе о ней расскажу. Это грустная история.

Зато у меня есть кот! Отец подарил мне его на 15-й день рождения, чтобы я приучался к ответственности. Он рыжий, в полосочку. Я назвал его Францем, в честь Франца Кафки — может быть ты его читала.

Позавчера умер папа. Он долго болел, так что это не было неожиданностью. Я буду жить с бабушкой, она разрешила взять Франца с собой. Перед смертью папа мне о тебе и рассказал — уже нечего было терять. Я не злюсь на него, что не рассказал раньше, я всё понимаю, я ведь уже взрослый.

Я бы хотел узнать тебя получше.

Здравствуй, мама».

.

Её звали Вера — до того, как она оказалась в «Грёзах». Теперь её имя — 23К. Такой номер у её бокса и камеры, которая транслирует её унылый быт мне на экран. Высокая и худая женщина, волосы светлые, длинные, глаза серые. Любимый сериал — ситком «Мы всегда будем вместе». У заключённых достаточно большая библиотека сериалов и постоянно пополняется — всегда есть что посмотреть. Но 23К предпочитает раз за разом пересматривать «Мы всегда будем вместе».

Немного покопавшись в досье, я узнал, что Веру осудили за мошенничество. У неё был свой бизнес по организации праздников, который она вела, по версии контролирующих органов, нечистоплотно. «Грёзы» перекупили её у «Радуги» десять лет назад — тогда это был ценный актив: муж исправно платил за содержание жены, у него была идеальная кредитная история и ничто не предвещало беды. «Радуга» тогда как раз начала процедуру банкротства и распродавала заключённых по дешёвке, так что сразу несколько десятков достались «Грёзам» почти даром.

На протяжении всего заключения у нас 23К не проявляла эмоций или какого-либо девиантного поведения. Хотя я зарегистрировал необычный ритуал: каждый раз после просмотра 13 серии 18 сезона «Мы всегда будем вместе» она на некоторое время будто отключалась — вставала на колени рядом с кроватью и некоторое время что-то шептала, глядя в одну точку. В досье я пометил это как молитву.

Надзирателям запрещено погружаться в жизнь заключённых, однако я всё-таки посмотрел эту серию однажды. В ней одна из главных героинь теряет ребёнка в торговом центре, но всё заканчивается хорошо — закадровым смехом, как всегда. Странно, что этот эпизод не вырезали из сериала, ведь он явно может нести в себе негативные эмоции. А негативные эмоции не приносят людям никакой пользы, тем более заключённым.

В остальном же, 23К всегда была очень спокойна — доедала еду, была аккуратна с капсулами пневмопочты, застилала за собой постель после сна. Иногда она разговаривала с героями сериалов, но это не считается девиантным поведением среди заключённых.

Всё изменилось, когда она получила письмо от сына. Я следил за её реакцией, затаив дыхание. На моей памяти она никогда не получала письма раньше.

23К некоторое время не подходила к капсуле: сначала она просто стояла рядом и сверлила её взглядом. Затем стала ходить из угла в угол, что-то себе нашёптывая — микрофоны в боксе не позволяли расслышать, что именно. Потом 23К села на кровать, скрестив руки на груди, и просидела так 8 минут. И только после этого подошла к капсуле вновь.

Открывала она её осторожно, будто боясь сломать. Медленно сняла крышку, достала одноразовую безопасную ручку и чистый лист для ответа, положила их на столик. Лишь затем она достала само письмо, вновь села на кровать и развернула его.

Я увеличил картинку, чтобы лицо 23К чётко было видно. Её взгляд бегал по листу, она будто не могла поверить в то, что сейчас читает. Прочитала, отложила письмо, встала, вновь принялась ходить по боксу — в этот раз кругами. Затем вернулась к письму, прочитала его ещё раз и разрыдалась.

Я приготовился нажать тревожную кнопку, согласно инструкциям. Порой при получении писем заключённых захватывают эмоции: в таком состоянии они могут навредить имуществу компании или даже сами себе. Ручка хоть и безопасная, но при особом старании её всё равно можно воткнуть себе в шею. Чтобы этого не допустить, у нас и существуют тревожные кнопки: нажмёшь, и в бокс тут же пойдёт усыпляющий газ. Мне приходилось нажимать её четырнадцать раз: потом нужно вызвать психиатров, заполнить множество бланков, написать подробный отчёт о случившемся, внепланово пройти тесты на профпригодность — в общем, мороки много.

Благо, с 23К всё обошлось. Она сначала хотела швырнуть капсулу в стену, но вовремя остановилась, утёрла слёзы и села писать ответ, в процессе, впрочем, вновь разрыдавшись. Спустя несколько минут он уже был у меня на столе.

.

«Дорогой мой, любимый Костя! Я… я тоже не знаю, что сказать. Как я могу загладить вину за то, что бросила тебя. Мне очень больно из-за этого каждый божий день, Костя, каждый. Я бы променяла всё на свете, лишь бы увидеть твоё личико, посмотреть тебе в глаза. Но мне нечего менять, у меня ничего нет кроме стен и дурацких сериалов. И тебя. Ты — самое дорогое, что у меня есть.

Последний раз я видела тебя, Костик, когда тебе было три года. Должно быть, это непросто — не помнить лица своей мамы. Я знаю, что они уничтожают все упоминания и забирают все фотографии заключённых — таков закон. Всегда поступай, пожалуйста, по закону. Я путаюсь в мыслях, прости пожалуйста, это от волнения, я очень тебя люблю.

Я очень рада, что ты нашёл меня и написал. Я постараюсь больше тебя не разочаровывать. Спасибо тебе, что вновь появился в моей жизни.

Новость о папе шокирует, мне очень жаль, что ты лишился теперь и его тоже. Но я уверена, он воспитал тебя сильным и уверенным в себе человеком. Это видно по твоему почерку и словам, которые ты подбираешь. Я очень рада за тебя, маркетинг и реклама — это действительно важно и полезно.

Мне столько всего хочется узнать… Обожаю рыжих котов, это прекрасно! Что с девушкой? Расскажи, пожалуйста. Я уверена, ты красавчик, так что легко найдёшь другую. Просто время ещё не пришло, мы с твоим отцом [дальше несколько предложений не разобрать, чернила расплылись]. Ты можешь поделиться со мной всем, чем только захочешь!

Я никак не могу себя оправдать перед тобой. Но я хочу загладить свою вину, если хотя бы как-то могу это сделать. Просто пиши мне, пожалуйста! Ты — главное, что у меня есть, и ты вновь вернул мне веру в жизнь. Вдохнул в меня жизнь.

Спасибо, Костя.

С нетерпением жду ответа, твоя мама».

.

Нарушений в письме я не обнаружил, так что тотчас отправил его адресату. Как и 23К, я очень ждал ответа — эта переписка с первых же строк заинтриговала меня сильнее остальных. Муж 23К и отец Кости никогда не писал ей. Возможно у них была переписка в «Радуге», но к нам 23К перешла уже абсолютно одинокой. Что же случилось? Почему отец мальчика лишь перед смертью рассказал ему о матери и перестал писать? Если, конечно, писал до этого вообще. И что будет дальше, учитывая, что он умер? Кто продолжит платить за содержание 23К в «Грёзах»?

Тюрьма «Грёзы» славится комфортными условиями содержания, и удовольствие это дорогое. Мы входим в топ-10 лучших тюрем страны, международная комиссия в прошлом году даже присудила нам четыре звезды качества. За пятизвёздочными тюрьмами «Грёзам», конечно, не угнаться — там совершенно иные условия содержания, цены и заключённые.

В том же «Оазисе» сидят в основном бывшие знаменитости и просто очень богатые люди — их даже называют не заключёнными, а гостями. На мой взгляд, это как-то лицемерно: сидят «гости» по закону не меньше, чем наши заключённые — порой по 20 или 30 лет. Зато у них боксы гораздо технологичнее наших: стены — это экраны, которые можно отдельно программировать, по настроению и желанию гостя. «Оазис» часто приглашает к себе журналистов, и судя по репортажам жизнь там вполне недурна — есть даже устройства виртуальной реальности, а меню можно заказывать через специальный терминал.

Однако если за 23К перестанут платить, в новых-то обстоятельствах, то её придётся передать в какую-нибудь однозвёздочную тюрьму, которая живёт на государственные дотации. Там не будет ни сериалов, ни пятиразового приёма пищи, ни удобной мягкой постели, ни ежемесячного медицинского осмотра. В таких заведениях долго не живут.

И 23К это понимала: через камеры я видел, как она искренне радовалась, что возобновила контакт с сыном, однако порой она впадала в уныние и даже отключала экран. Ложилась на кровать, сворачивалась калачиком и просто смотрела в одну точку. В такие моменты на неё было больно смотреть.

Своей коллеге об этой переписке я решил ничего не говорить. За обедом мы всегда обменивались историями о заключённых, но в этот раз я почти ничего не сказал — молча ел и слушал.

— Гера, помнишь 56Д? Ну, тот мужик, который свою жену на машине сбил? Он сегодня конкре-е-етно учудил. — Говорит, растягивая слова.

Я 56Д не помнил. Я думал о сыне 23К и ел котлету.

— Он сегодня получил очередное письмо от жены. Она наконец-то нашла кого-то другого и бросила его. В каждом письме ведь намекала, что скоро переписка прекратится! И вот наконец-то решилась. Молодец, я считаю. Он выйдет дай бог через лет семь. В общем, 56Д взбесился и чуть кровать не разломал — мне пришлось тревожную кнопку нажать. Теперь всю эту мутотень заполнять, отчёт писать…

Тушёная капуста пахла отвратительно.

— И что, она не перестанет за него платить после этого? — Я пытался поддержать разговор и проявить заинтересованность. Получалось так себе, но коллега этого, кажется, не замечала.

Кивнула. Да, мол, продолжит платить, потому что желает ему лучшей жизни в знак их прошлой любви.

Мы с коллегой сидели через стенку — каждый в своей ячейке. Порой я слышал, как она смеётся над письмами или даже матерится. Она девушка вообще такая, бойкая, за словом в карман не полезет. На нашей работе это непозволительное проявление эмоций, и я мог бы её сдать, если бы хотел — но мы друзья, так что делать я так не буду.

Пожалуй, я могу сказать, что ценю, уважаю и люблю её. В моей жизни очень мало людей, с которыми можно поговорить — всего три. Я стараюсь ни к кому не привязываться, но понимаю, что человеку всё-таки нужен человек. Я спокойный и тихий. Она резкая и взбалмошная. Мы друг друга дополняем и неплохо проводим время на обедах.

Я бы даже мог назвать её красивой, если бы она больше ухаживала за собой. Косметикой не пользуется, порой приходит с грязной головой, от неё вечно пахнет табаком. Я скорее консервативных взглядов. Сосед даже однажды назвал меня динозавром, когда я зачем-то рассказал ему о своих вкусах. И кто только меня за язык тянул?

— А у тебя что интересного? — Спрашивает.

— А у меня ничего интересного, просто рутина. — Отвечаю.

Я прекрасный слушатель. Думаю, это и обеспечило мне хорошее место в «Грёзах». Я всегда со всеми находил общий язык, потому что понимаю — важнее слушать, а не говорить. Эту мою способность отметили ещё воспитатели в детском саду: никто никогда со мной не сорился и не дрался. Напротив — все меня любили, потому что я молчал, кивал и улыбался, когда это было нужно.

Коллега чуть недоверчиво поглядела на меня, а потом продолжила рассказывать. Из полезного — свежие слухи о «Пасторали», нашем главном конкуренте. Как я понимаю, там надзирателем работает её новый парень, но она в этом не признаётся и умалчивает источники. Наверняка парень.

Говорят, что в «Пастораль» упекли кого-то из Пиковых королей. Обычно террористы попадают в однозвёздочные тюрьмы, однако в этом случае заключённого кто-то протолкнул в четырёхзвёздочную. Как я понял, его причастность к Пиковым королям не доказана, а покровители могущественные. Коллега, впрочем, осторожно заметила, что его могли посадить туда специально — как разведчика. Это, впрочем, маловероятно, потому что «Пастораль» считается одной из самых защищённых тюрем, и побег оттуда исключен. Бегут обычно из тюрем рангом пониже.

— И зачем это Пиковым королям? — Я не увлекался политикой, но разговор о ней всегда поддерживал. Преимущественно вопросами, чтобы поменьше болтать.

Коллега отложила тарелку и наклонилась ко мне поближе.

— Ходят слухи, что Пиковые короли восстанавливаются после той облавы пять лет назад. А ещё говорят, что в «Пасторали» сидит несколько их агентов, и они хотят разломать тюрьму изнутри. Мол, где-то в системе у них есть лазейка. Ну и хорошо, пусть обосрутся. — Усмехнулась.

Я, впрочем, уверен, что это она не всерьёз. Конкуренция у нас высокая и ожесточённая, но если тюрьму взломают, что пострадают все — вступят в силу новые законы, начнутся проверки, пострадают люди. Моя коллега не такая — она хороший человек, хоть и любит тушёную капусту.

Другие письма я читал на автомате — мою голову занимала только переписка 23К с Костей. Я оказался настолько в неё погружён, что едва не пропустил письмо об очередной эпидемии, вызванной «Афродитой» — новым наркотиком, что вырвался на улицы. Такое заключённым читать, конечно, нельзя.

Звонок тревожный. Я привык выполнять работу исправно, так что должен держать себя в руках. Я — человек ответственный.

Но всё-таки, когда же придёт ответ?

Никогда ещё я так не желал, чтобы день поскорее закончился, и потому тянулся он очень долго. Когда наконец наступило 18:00, я передал все пароли ночному сменщику (я не знаю, как его зовут) и отправился в бар. Письма приходят и отправляются только днём, так что ваша история, 23К и Костя, моя и только моя. Никто больше о ней не узнает. Никогда.

Отныне мы — одна семья.

Не узнает никто кроме моего бармена, конечно. Ему верить можно, ведь у него есть лицензия Ордена барменов — так просто их не выдают. Бармены проходят много больше тестов, чем надзиратели, и они — настоящие профессионалы своего дела.

За мной закреплён бармен по имени «Аркадий». Разумеется, не факт, что его так зовут на самом деле. Не факт, что у него вообще есть имя — никто не знает, как в действительности устроен Орден барменов, и как их там обучают. Но факт есть факт: они помогают гораздо лучше, чем любой психотерапевт. Эта профессия благодаря Ордену сильно подешевела, а ныне и вовсе почти вымерла. Психиатры, разумеется, никуда не делись, но и в этом направлении Орден активно развивается — некоторые бармены уже имеют медицинскую лицензию: их коктейли стоят, разумеется, дороже.

Меня же полностью устраивает мой бармен. Извечно улыбчивый юноша с острыми чертами лица и большими, внушающими доверие глазами. Полагаю, внушать доверие в Ордене их учат первым делом.

— Добрый вечер, Гера, мой друг! Тебе как обычно? — Махнул рукой мне он из-за барной стойки, едва я снял пальто. Я махнул в ответ и кивнул.

Через пару минут передо мной стоял стакан олд фэшн с двумя вишенками, как я всегда и просил. Апельсиновая цедра была скручена спиралью, а тростниковый сахар тщательно размешан.

— Итак, Гера, что случилось с тобой сегодня? Есть что-то интересное для меня? — бармен прильнул к стойке и сделал заинтересованный вид. Посетитель никогда не узнает, действительно ли бармен заинтересован в беседе — это его работа, быть заинтересованным в любом случае. Но я всё-таки полагал, что своему бармену я действительно нравлюсь.

И я всегда с радостью рассказывал ему всё, что со мной произошло. Настоящая отдушина. Единственный человек, которому я могу доверять, ведь у него есть лицензия и я ему плачу.

Посетитель подписывает с Орденом контракт — что бы ты ни сказал, бармен не имеет права выдать твои секреты. Если ты, не дай бог, убьёшь человека, бармен тебя осудит и, вероятно, разорвёт контракт, но никому не расскажет. Это единственная организация, которая до сих пор остаётся независимой и никак не связанной с государством. Почему так — вопрос, ответ на который известен лишь самому Ордену.

Аркадий — единственный бармен из Ордена в «Мелодии», заведении, которое находится как раз напротив моего дома. Когда он работает, остальные, не сертифицированные бармены распределяются по краям длинной барной стойки. Других посетителей рядом со мной не бывает, поэтому я могу говорить громко и уверенно.

— Сегодня у меня новая переписка, самая необычная из всех. Сын пишет матери, лица которой не знает — её посадили, когда тому было три. Отец сыну ничего не говорил, и вот теперь он умер — перед смертью только рассказал о матери, представляешь?

Бармен присвистнул, хлопнул ладонями по стойке. Вот это да.

— Но, Гера, ты же не можешь привязываться к своим подопечным, ведь так?

Я кивнул. Первый коктейль очень быстро кончился, я попросил ещё.

— Не могу, это запрещено инструкциями. У вас в Ордене ведь тоже запрещено, но вы привязываетесь, верно?

Аркадий подмигнул и нырнул под барную стойку за бурбоном.

Что я делаю? Почему единственный человек, которому я могу довериться — бармен из Ордена, с которым я заключил контракт на то, чтобы он слушал всё, что я ему скажу? Почему у меня нет настоящих друзей, как в сериале «Мы всегда будем вместе»?

Что-то я сделал не то, как-то вёл себя не так.

— А вот и новый коктейль! Так вот, Гера, я вижу, что тебя что-то беспокоит. Расскажешь? — Бармен принял серьёзный вид, можно даже сказать, что немного насупился.

Второй олд фэшн я выпил в один глоток и попросил новый. Бармен вскинул руки: мол, воу, ты сам не свой сегодня. Раньше я никогда не чувствовал фальши в его поведении, — это впервые. Гера, ты действительно думаешь, что ему интересны твои проблемы и то, что ты чувствуешь? Ты ведь ничего о нём не знаешь — ни о нём, ни об Ордене. Вдруг они тайно пишут отчёты, и всё это потом уходит в министерство информации, и на тебя, Гера, уже составлено подробное досье? Но потом, Гера, ты смотришь в эти большие, незамутнённые глаза, будто бы полные искреннего интереса, и вновь выкладываешь о себе всё. Или это всё алкоголь?

Я не был пьян, но решил притвориться пьяным.

— Слушай, — говорю. — А сколько тебе лет? Я ни разу не спрашивал.

— Спрашивал, — улыбается. — И я отвечал: мне 25, в два раза меньше, чем тебе.

— А где ты вырос? — Продолжаю. — Здесь или… не помню, ты рассказывал?

— Рассказывал, — всё ещё улыбается. — Родился и вырос здесь, потом поступил в Орден, учился в столице, вернулся и с тех пор всё здесь. Гера, что-то случилось? Расскажи, мне интересно. Ты хочешь что-то мне сказать, но по каким-то причинам боишься? Ты же знаешь, наши отношения должны быть искренними, иначе ничего не получится.

Я неловко соскользнул со стула — всё-таки алкоголь ударил в голову. В глазах помутнело, я махнул бармену, буркнул, что на сегодня хватит, и отправился домой. «Пока! Жду тебя завтра, Гера» — дружелюбно крикнул он мне в спину.

Я накручиваю.

Тут никакой бармен не нужен, чтобы разобраться: это просто стресс, отсюда и вдруг взявшееся недоверие. Я получил то, чего у меня никогда не было, и теперь боюсь, что кто-то у меня это отберёт. Бармен ни в чём не виноват, я извинюсь перед ним завтра. Ну а сегодня твоя жизнь круто изменилась, Гера — в 50 лет у тебя, одинокого депрессивного хрыча, появился сын.