Статья удалена

О том, как прогрессивная идеология со словарем в руках стремится изменить сознание, тщетно разбиваясь о скалистый берег фонетической реальности.

«Блогерка», «авторка», «докторица», «адвокатесса» - это лишь малая часть длинного списка феминитивов-неологизмов, совсем недавно ворвавшихся в информационное пространство.

Вооруженные гипотезой Сепира-Уорфа, феминистки «модернизируют» язык в надежде сделать женщину заметнее, раскручивая лингвистический маховик борьбы за гендерное равенство на полную мощь.

Однако, как это часто бывает, общество склонно встречать новые явления с опаской, находя уничижительный подтекст там, где борцы за справедливость видят возможность победить дискриминацию.

Но можно ли отредактировав строчки дефиниций в словаре, послать миру диктат равноправия и справедливости, изменив сознание большинства людей? Или словарь, наоборот, лишь индикатор эгалитарности общества, его прав и свобод?

Находясь под опускающимся куполом догматизма, предлагающего свои радикальные идеи и решения, люди инстинктивно отторгают все раздражающее, забывая об утилитарной первичности всего того, что их окружает.

Язык, будучи органичным компонентом живой материи, изменяется и эволюционирует, обретая определенные формы и структуры, цель которых довольно проста - наиболее точно описывать окружающую нас реальность.

Феминитивы совсем не исключение. Их предназначение - точнее описывать людей вокруг, указывая принадлежность к определенному полу. Это их прямая утилитарная функция как лингвистической единицы.

Появившись задолго до волны женской эмансипации, без них, в нарастающем потоке вербальной информации современного общества, мы утратим возможность видеть мир таким, каков он есть.

Ведь выразительность языка во многом определяется его возможностью показать всю широту и многогранность человеческой популяции, создающей современный мир и шагающей вперед.

Долгий процесс эволюции феминитивов породил в утробе языка множество разнообразных слов, обозначающих не только женские профессии, но и указывающих феминность в целом: «кошка», «сестра», «ведьма», «драчунья».

Не имея андроцентричной основы, некоторые из них обозначают исконно женские явления: «дочь», «пряха», «сиделка», «гадалка», «кружевница».

Однако, большинство возникли как модификация маскулятива: «специалистка» от «специалист», «француженка» от «франзуц», «школьница» от «школьник», «писательница» от «писатель».

Есть и те, что были образованы от существительного: «жница» от «жать», «ткаха» от «ткать» «машинистка» от «машинка» (да да, швейная машинка, а не «машинист»).

Среди прочих есть и более экстравагантные, вроде обозначения этнической принадлежности («американка», «кореянка»), жены по мужу («генеральша», «майорша», «профессорша»), или психо-физиологического состояния («грубиянка», «паникёрша», «великанка»).

Продолжая историческую эстафету суффиксации маскулятивов, современный активизм старается избавиться от устаревших смыслов прошлого, сметая своей лингвистической дубиной суффиксы с неприятными окрасами. Так «блогерша» стала «блогеркой», а «авторша» превратилась в «авторку».

Суффикс -ш(а), некогда обозначавший женщину по профессии мужа, за столетия совершил семантическую метаморфозу в “самодостаточную женщину-специалистку”, оставив на себе рубец «гнетущего» патриархального уклада в виде разговорно-просторечной коннотации.

Отчего «генеральша» так и не стала полноценной женщиной-генералом, а «профессорша» так и не получила свою академическую степень. Однако, им на помощь пришел “универсальный” суффикс -к(а): «генералка» и «профессорка» гордо встали в авангарде феминистического слова.

И в то время, пока феминистки “изымают” из речи суффиксы с негативной коннотацией, указывающей на патриархальные архаизмы общества, лингвистические консерваторы убеждены, что толковый словарь - своего рода библия, нарушение морфологических заповедей которой - фонетический грех.

Простирающаяся на информационном поле общественная битва устремилась в «бутылочное горлышко» современной лингвистики, словно опьяневший джин, залетающий в масляную лампу, переворачивая все вокруг.

Речь возникла раньше письменности. Звуки возникли раньше букв. Мы говорим фонемами. Фонемы собираются в морфемы, морфемы сочленяются в слова, слова в текста.

Довольно очевидно, что буквенно-графические обозначения легко сопоставимы со звучанием речи, а значит способны отражать закономерности употребления различных фонетических единиц вместе.

Ведь, появление письменности является продуктом рационализации ранее возникшей речи, из потребности создания постоянных записей информации, фиксирующей индивидуальный и групповой опыт.

Благодаря корпусной лингвистике, изучающей обширные текстовые базы существующих литературных произведений, возможно наблюдать статистические данные, выраженные в частоте использования конкретных феминитивных суффиксов вместе с определенными окончаниями основ.

Так, феминитивы из группы с суффиксами -ш(а) или -к(а) имеют окончание основы на -р (-ор, -ер, -арь), -л, -н или -нт. Однако эту группу можно поделить на две подгруппы: с ударением основы на последний слог, и на любой другой.

Если в слове есть суффикс -к(а), оно всегда имеют ударение основы на последний слог, а также в некоторых случаях окончание на -д, -т, или -ист: «пианистка», «гимнастка», «гражданка», «аквалангистка», «пенсионерка», «санитарка», «портретистка», «акушерка».

В остальных случаях, безотносительно положения ударения, используется суффикс -ш(а). При ударении основы не на последний слог - «библиотекарша», «организаторша», и при ударении на последний слог - «костюмерша», «контролёрша», «лифтерша», «секретарша», «кассирша», «бригадирша», «гастролёрша».

Есть и множество других часто используемых вариаций морфологического сочетания окончания основы с суффиксом:

Как бы долго не продолжался список существующих закономерностей, слова входящие в него будут демонстрировать четкую зависимость начальных фонем суффикса от конечных фонем корня.

Несмотря на то, что все выше перечисленное некорректно называть предписывающими правилами языка, вполне логично утверждать, что сочетаемость суффикса и корня слова определяется преимущественно их фонетическим составом.

В свою очередь, морфологические закономерности и их количественное выражение в исследованиях корпусной лингвистики - лишь экспрессия фундаментальных фонетических законов, существующих в рамках правил конкретного языка.

В таком случае, довольно сложно говорить о том, что эволюционный выбор суффикса для образования феминитива - рациональный и осознанный процесс говорящих. Да, носители языка используют уже существующие и знакомые им суффиксы для создания новых слов, но конкретный выбор во многом бессознателен, и связан с удобством произношения, в частности с артикуляцией фонетического перехода (морфемный шов) с корня на суффикс.

Пресловутые феминитивы с суффиксом -к(а), прекрасно чувствующие себя в западно-славянских языках (чешский, польский, болгарский), опираются на языковую норму отличную от русского, поэтому из-за своего ударения «профессорка», «лекарка», «докторка» вызывают диссонанс у носителей русского языка.

Вместе с тем не стоит забывать, что в русском языке есть множество других феминитивных суффиксов (-есс(а), -иц(а), -ниц(а), -щиц(а), -ис(а), -ин(я)), поэтому образование феминитивов с помощью суффикса -к(а) сужает и обедняет спектр потенциальных словообразовательных типов.

Надо сказать, что понятие «сочетаемости» является одним из фундаментальных свойств единиц языка, определяясь не чьей-то волей, а более фундаментальными законами словообразования.

Для того, чтобы понять как работает процесс артикуляции звуков и как он влияет на распространение конкретных словоформ в речи, стоит рассмотреть подробнее на чем вообще «держится» фонетика и как она определяет сам язык.

Спускаясь вниз по лестнице редукционизма, любая дисциплина невольно достигает уровня, на котором возможно физическое описание ее законов и наблюдаемых закономерностей.

Ведь говорящий человек - существо природное и материальное. И как любой организм на планете, он стремится экономить силы и энергию. Не даром говорят - «лень двигатель прогресса».

Генерируя звуковые секвенции, артикуляционный аппарат человека старается минимизировать свои усилия, разгружая психику и сокращая движения своих речевых органов: губ, резцов, альвеол, языка, нёба и голосовых складок.

Можно сказать, что на устах говорящего, язык стремится к балансу между простотой и выразительностью, находя в итоге точку равновесия. Подобное явление часто называют «языковой экономией».

Русский ученый И.А. Бодуэн де Куртене, занимавшийся исследованием этого явления, указывал одной из причин изменения языка «переход звуков и созвучий, более трудных в более легкие, для сбережения мускулов и нервов».

Можно представить, что разные суффиксальные морфемы, образующие одинаковый по смыслу феминитив, словно хищные звери в дикой природе, соревнуются друг с другом в рамках фонетической системы языка, проходя естественный отбор.

Суффикс с оптимальным фонетическим составом, словно победивший организм с лучшими генами, получает количественное преобладание над другими, менее распространенными, но все еще используемыми носителями языка.

Об этом также пишет в своей книге «Как называются женщины» кандидат филологичеcких наук Ирина Фуфаева: «Почти все, что есть в языке, и в частности лексика, словарь – вовсе не предмет договора, а результат бессознательного естественного отбора говорящими единиц, что наилучшим способом удовлетворяют их коммуникативные потребности в удобстве произношения, понятности, выразительности».

Процесс, превращающий артикуляцию «холодокомбинат» в «хладокомбинат», аналогично выбирает «авторша» вместо «авторка». Это может показаться незаментым, но переход с -р на -ш(а) требует меньших артикуляционных усилий, чем -р на -к(а) в словах, где ударение не на последний слог.

Неверно полагать, что некогда «студентка» воспринималась также неприятно, как в наше время «блогерка» и «лекторка». Ровно как и «парижанка», «марсианка», «христианка», «мусульманка» и «буддистка».

Удивительное совпадение, но бессознательное отторжение у многих людей в аккурат совпадает с ударением не на последний слог, в то время как у большинства феминитивов с -к(а) ударение всегда идет в конце. Разве что «француженка» осталась в стороне из-за «жужжащего» окончания основы, где суффикс -ш(а) артикулировать сложнее, в отличие от -к(а).

Исследования, проведенные Н. А. Алкснит показывают, что в конкурентной борьбе между суффиксами -ш(а) и -к(а), первый образует слова, основа которых заканчивается на сонорный согласный звук («инспекторша», «секретарша»), в то время как второй - основа которых заканчивается на твердый согласный звук, имея при этом ударение на последний слог («активистка», «морячка»).

Поэтому, чаще всего феминитивы создаются с опорой на субъективно ощущаемую степень «благозвучия» слова, а не с помощью осознанного применения моделей словообразования. Впрочем, это касается любых существующих в языке слов-дериватов.

Неудивительно, что «блогерка» и «авторка» способны вызывать сильное отторжение - нейронные связи большинства людей буквально натренированы на «выточенные временем» паттерны словообразования и «противятся» каждый раз, когда встречают отклонение от выученной нормы.

Таким образом, образование новых слов - это не вопрос правильности и неправильности, а лишь артикуляционная оптимальность, достигаемая бессознательным процессом эволюции языка на устах многих поколений.

Посылая окружающим свой лингвистический диктат, новые слова неминуемо окажутся на фонетической арене языка, сражаясь за право закрепиться в речи.

Говоря об аспектах сочетаемости морфем, стоит отметить, что в одном из учебников («Современный русский язык: Словообразование») советско-российской лингвистки Е. А. Земской выделяются следующие виды ограничений, определяющие морфему в составе производного слова: формальные, словообразовательные, семантические, стилистические, лексические.

И если первые три, связанные с возможностью некоторых морфемных единиц находиться вместе, уже были описаны выше, то последние два, указывающие на смысловую составляющую словообразования, стоит рассмотреть несколько подробнее.

Понятно, что морфемы сочленяются в слова по неписанным правилам фонетики, словно атомы слипаются в молекулы за счет фундаментальных свойств химических связей.

Точно также, как восприятие целой сущности не влияет на правила соединения ее компонентов в единое целое, семантический смысл не вносит коррективы в морфологический состав образованного слова, а лишь базируется на нем, редуцируется к нему.

Проходя сквозь историю и общество, смысл приобретает дополнительные коннотации, меняя свой окрас в зависимости от эпохи и ситуации.

Ведь закрепившиеся в сознании ассоциации способны повлиять на частоту использования слова в различных контекстах, тем самым продолжая селекцию феминитивов на социокультурном уровне.

Явление языкового дискомфорта, в попытке не обидеть человека, заставляет многих избегать использования слов с пренебрежительным оттенком.

Так, нейтральное для западно-славянских языков слово «поэтка» в русском языке вызывает ассоциацию с чем-то малым и незначительным - суффикс -к(а) зачастую используется в уменьшительно-ласкательной форме, например как в «монетка», «дорожка», «капустка», «конфетка», «банька». В некоторых случаях он обладает пренебрежительно-уничижительным значением: «девка», «ванька», «нянька».

Интересно то, что слово «поэтка» появилось раньше слова «поэтесса», однако последнее со временем вытеснило первое - слово «поэтка» приобрело ироническую окраску и перестало использоваться столь активно.

Аналогично, слово «адвокатка» прекрасно вписывается в общие закономерности словообразования феминитивов, однако зачастую воспринимается с пренебрежением, вызывая ощущение преуменьшения, насмешки, и порой некомпетентности.

Можно предположить, что новые феминитивы, образованные через суффикс -к(а) имеют тенденцию восприниматься в большей степени пренебрежительно из-за первоначального стилистического окраса данного суффикса. Однако, давно существующие феминитивы утратили такое свойство: «фигуристка», «теннисистка», «студентка», «шахматистка».

Вариант «адвокатша» обладает также негативной коннотацией, считаясь просторечной формой, в то время как «адвокатесса» звучит более престижно, хотя и несколько вычурно - возникает стойкий образ дамы в ярком платье с пышным турнюром.

Вообще, суффикс -ш(а), также как и -их(а), являются двумя яркими примерами стилистических ограничений преобладания определенных феминитивов в речи. Считается, что данные суффиксы исторически обозначали именование жены по мужу («генеральша», «профессорша», «командирша», «дьячиха», «купчиха»).

Несмотря на то, что в настоящее время подобное значение утратилось, в современном русском языке слова с этими суффиксами до сих пор имеют негативный оттенок, выраженный в виде просторечно-разговорного окраса: «врачиха», «директорша», «предпринимательша».

Однако, эти суффиксы не стоит лишать их словообразовательного будущего, ведь во многих словах за ними закрепилось нейтральное именование: «ткачиха», «секретарша», «маникюрша.

И все же, многие сферы деятельности были изначально придуманы для мужчин, поэтому в силу исторических причин маскулятивы до сих пор имеют больший оттенок статусности и уважения.

Так, многие современные специалистки до сих пор предпочитают «учитель» вместо «учительница», «депутат» вместо «депутатка», «юрист» вместо «юристка», считая феминитивные формы саркастическими, а порой и раздражающими.

В свое время даже Анна Ахматова требовала называть ее «поэтом», считая слово «поэтесса» менее серьезным и снижающим ее профессиональные качества как автора.

Хотя, стоит заметить, что в те времена «поэтесса» имело негативный окрас в силу уклада общества того времени - в конце начале ХХ века женщины Царской России только начали получать право на образование и оплачиваемый труд, а образование часто рассматривали как "еще одно качество, которое поможет удачно выйти замуж".

Конечно, сегодня дела обстоят несколько иначе, но остатки прошлого все еще присутствуют в социокультурном пласте, тем самым влияя на смысловые оттенки существующих феминитивов.

Надо признать, что современные тендеции словообразования феминитивов достаточно идеологизированны, и в меньшей степени определяются естественной лингвистической потребностью.

Однако, попытки вторжения в естественную среду языка не приводит к существенным результатам, плодя лишь неприязнь и отторжение - природа носителей языка отчаянно сопротивляется внедрению новых словоформ, не позволяя неологизмам закрепляться в речи, а новым смыслам проникать в сознание.

Подобное вторжение, будь оно действительно возможным, потребовало бы существенного измения языковой нормы, что несомненно повлияло бы на все словообразовательные паттерны языка и речи.

Так, лингвист и профессор ВШЭ Максим Кронгауз говорит о языке, больше как об отражении сознания общества и его социокультурной реальности. Изменение общества незамедлительно несет изменения и для языка. В этом смысле, культурный пласт и организация социума первичнее речи, которая является лишь проекцией мировоззрения людей.

По мере эгалитаризации общества женское население получало гороздо больше прав и свобод, что влияло на вовлеченность женщин в более престижные типы деятельности. Это достаточно органично отражалось в языке, тем самым увеличивая распространение феминитивов в речи.

Как пишет доктор филологических наук С. В. Лебедева: «периоды активности экономической, общественно-политической и культурной жизни социума создают особые условия для взаимодействия языка и действительности».

Сегодня, новые феминитивы зачастаю выступают как некий маркер, отражающий социальную позицию человека. Фемповестка, оказывающая столь большое внимание новым словам вроде «авторка» и «иллюстраторка», делает их словами определенной группы людей, заставляя их терять свою нейтральность.

Человек, говорящий «я была у директорки», дает возможность своему собеседнику понимать его как человека определенного комьюнити, что несет дополнительную информацию относительно фактической.

Тут стоит упомянуть пришедший с запада «gender gap», представляющий собой нижнее подчеркивание, отделяющее суффикс от основы: «студент_ка». Этот жест не получил успеха в публичном пространстве из-за невозможности устного прочтения, однако превратился в своего рода маркер солидарных людей. В Германии, напротив, на официальном уровне прижилось дублирование гендеров, что-то вроде «Studenten und Studentinnen» без использования «гэпа» - например «Дорогие студенты и студентки...».

Поэтому, в попытке использовать язык в качестве инструмента культурного влияния, «выдавлиание» из оборота определенных морфемных единиц из-за их негативной коннотации в пользу других, более нейтральных, вряд ли решает общественные проблемы, но приводит к существенной потере гибкости словообразования.

Крайне опрометчиво полагать, что можно искусственным способом сделать какую-либо морфему универсальной для образования большой группы новых слов. Это все равно, что использовать молоток в качестве универсального инструмента для решения любой возникшей задачи.

А с более фундаментальной точки зрения, подобный подход представляет собой неравный бой идеологии с «биомеханикой» артикуляции, где в любом случае побеждает последняя.

Таким образом, новые феминитивы, придуманные активистками рискуют остаться в кругу их относительно небольшого сообщества, не имея возможности экспансировать на широкие массы.

В какой-то степени это напоминает ситуацию со многими хорватскими словами, придуманными с целью отличаться от сербского языка. Например, попытка заменить в хорватском привычное слово «лифт» на «дизало», привела к тому, что новое слово, означающее «подъемник», используется только в самом лифте и нигде более.

В этом смысле, непосредственное воздействие на культуру и общество, наоборот, могло бы повлиять на негативный окрас многих феминитивных форм, исключая искусственное «изъятие» из языка образующих их суффиксов, приводящее к оскудению речи и потери ее выразительности.

Нет никакого смысла отказываться от всего разнообразия лингвистических единиц, накопившихся за сотни лет развития языка, и успешно прошедших артикуляционный отбор в удобстве произношения.

Ведь, как правило под каждый элемент используется свой инструмент - молоток для гвоздя, отвертка под саморез, «шапка-таблетка» на голову повара, безотносительно того, что когда-то в прошлом кто-то поранил руку, или уронил поварскую шапку в кастрюлю, испортив суп. Проблема не в элементе, а в отношении к нему.

Поэтому, причины как активного продвижения новых феминитивов, так и их частого неприятия - сугубо психологические и идеологические, тесно связанные с культурой и общественным мышлением.

Культурные паттерны, ровно как и словообразовательные, да и речь в целом - все они, будучи связанные между собой, проходят отбор сквозь историю и время, оставляя все самое лучшее, способное и удобное.

Поэтому, появление и закрепление феминитивов в повседневной речи - вопрос времени и закономерная неизбежность, которой нет смысла сопротивляться.