«Цивилизация средневекового Запада»
Жак Ле Гофф
Как на обывательском уровне человек воспринимает историю? В школе нам прививают взгляд на историю как процесс неких значимых событий и явлений в сфере политики, экономики или культуры, а затем всё это облагается налогом на патриотизм и чувство национальной гордости. В итоге мы получаем историю, которая была модной и актуальной в XIX веке — в эпоху романтизма (Карамзин, Мишле) и позитивизма (Соловьёв, фон Ранке).
Однако в начале XX века произошёл переворот на фоне изменения отношения к гуманитарным наукам в целом. Развитие социологии и психологии, сравнительного литературоведения сподвигли историков изменять и свою область исследований. Традиционно новаторами считаются французские учёные — Марк Блок (1886–1944) и Люсьен Февр (1878–1956). В 1929 году они создали новый исторический научный журнал «Анналы экономической и социальной истории» (в течение века название менялось, для краткости можно называть просто «Анналы»), программный манифест которого бросил вызов всему предшествующему поколению.
Основным постулатом стал принцип «проблемной истории», опирающийся на глубокий анализ (в том числе междисциплинарный), который отвергал старый повествовательно-описательный подход. Вторым важным положением стала идея «тотальной истории», подразумевающая изучение всех сторон жизни общества и государства для составления некоей общей панорамы той или иной эпохи.
Концепция тотальной истории включает в себя не только то, что другие традиции мысли именуют культурой или цивилизацией, — она подразумевает также и материальную культуру — технику, экономику, повседневную жизнь (ибо люди в процессе истории строят жилища, питаются, одеваются и вообще функционируют), равно как и интеллектуальную и художественную культуру, не устанавливая между ними ни отношений детерминизма, ни даже иерархии. В особенности она избегает понятий «базиса» и «надстройки», которые насилуют постижение исторических структур и их взаимодействие.
Тотальная история должна опираться на социальную историю, которая и есть подлинное содержание истории, как ее справедливо понимал Марк Блок.
Ну и самое главное, что значительно отличает Школу Анналов — это акцент на истории ментальности. Именно они начали полноценно исследовать этот аспект. Однако, если первые два поколения французских историков данной школы только нащупывали пути к изучению ментальности народов и цивилизаций прошлого, то третье поколение в лице, прежде всего, Жака Ле Гоффа уже полноценно развило наработки предшественников.
Книга «Цивилизация средневекового Запада», опубликованная в 1964 и дополненная в 1984 — это попытка французского историка всесторонне рассмотреть эпоху, традиционно именуемой Средними веками, в рамках идей, описанных выше. Что же у него получилось?
В своей книге Ле Гофф обращается к эпохе, которая своим флёром таинственности и мрачности будоражит умы людей до сих пор и вдохновляет их — вспомните, что всё современное фэнтези построено на атрибутах Тёмных веков. Хотя зачастую, конечно, это нелепые анахронизмы или весьма обывательское восприятие того времени.
Французский историк в свою очередь смотрит на Средневековье как на одну из эпох, в которую жили обычные люди, такие же как и мы. Вопреки всем стереотипам их волновали те же проблемы, что волнуют и нас. Между тем все они пронизаны особыми деталями и контекстами, которые и формируют совершенно уникальное историческое время, столь непохожее на остальные эпохи.
Чтобы в точности понять, как Ле Гофф смотрит на людей Средневековья, можно привести пример. Представьте эпоху Александра Невского, то, как она описана в школьных учебниках. Что мы обычно узнаём об этом князе? Вы можете вспомнить, что он был князем новгородским, спас русскую землю от «западной угрозы» в двух битвах — на реке Неве и на Чудском озере. Затем вторглись монголы, и мудрый князь, осознавая свои силы, решает добровольно присягнуть монгольскому хану, чтобы спасти новгородскую землю от разорения. Его личность стала сакральной, в конце концов Александра Невского причислили к лику святых. Ныне он считается одним из национальных героев истории России.
Такой нарратив — наследие позитивистской истории, перенесённое на патриотические рельсы с целью создания национальной мифологии. Однако за этой ширмой благородного лоска и пафоса скрывается реальная история. Редко упомянут, что Невский был далеко не так почитаем своевольными новгородцами в своё время. Княжеская должность в этом городе соответствовала скорее верховному полководцу, чем властителю, и отношения знати и городского населения были весьма сложными и многогранными.
Сам князь несколько раз изгонялся из города и только его полководческий талант позволял ему вернуться. Упомянутые сражения, в которых он побеждал, были скорее локальными стычками нескольких десятков человек, а не битвами, которые якобы определили исторический путь России. Ну и наконец, его сдача монголам была в большей степени расчётом на то, чтобы сохранить возможность передать своему наследнику титулы и земли, ведь наследование — это вопрос престижа династии, это то, что действительно волновало высшие сословия в ту эпоху. Патриотизма в нашем понимании тогда не было, для людей была важна скорее личная преданность. Это одна из ключевых идей, которую пытается донести Ле Гофф в своей книге: общество Средневековья — это общество иерархии в высшей её степени.
Средневековый человек не видел никакого смысла в свободе в ее современном понимании. Для него свобода была привилегией, и само это слово чаще всего употреблялось во множественном числе. Свобода — это гарантированный статус. По определению Г. Телленбаха, она была «законным местом перед Богом и людьми», то есть включенностью в общество. Без общины не было и свободы. Она могла реализоваться только в состоянии зависимости, где высший гарантировал низшему уважение его прав. Свободный человек — это тот, у кого могущественный покровитель. И когда клирики в эпоху григорианской реформы требовали «свободы церкви», они подразумевали под этим вызволение ее из-под власти земельных сеньоров и подчинение одному лишь наивысшему сеньору — Богу.
Ле Гофф пытается понять, что волновало людей средневековья, на чём строилась структура их общества, какие идеи и догматы поддерживали социальный порядок. Нет особого смысла в подробном разборе, поскольку лучше прочитать самим, но можно привести некоторые примеры того, о чём пишет историк.
В первую очередь, конечно, особый акцент идёт на влиянии христианства. Это заметно невооружённым глазом любому человеку — Церковь во многом определяла ментальность средневекового общества. Однако Ле Гофф не просто заявляет об этом влиянии. Из этой ситуации следовали вполне конкретные вещи. Например, под влиянием христианства развился институт монашества и святых. Святые были «айдолами» своего времени — в эпоху, когда идеология постулировала ненависть к земной жизни, их уединённая и в крайней степени аскетичная жизнь, иногда мученичество, вдохновляли людей. В итоге это приводило к тому, что вокруг их личностей возникали культы, о них слагали легенды, они были примером для подражания. Доходило до того, что у их убежищ появлялись последователи, впоследствии становившиеся монахами. Это казалось средством спасения. Особенно на всём европейском фоне выделялась Ирландия, откуда святых «экспортировали» почти в промышленных масштабах.
В VI — VII вв. Ирландия экспортировала около 115 святых мужей в Германию, 45 — во Францию, 44 — в Англию, 36 — на территорию современной Бельгии, 25 — в Шотландию, 13 — в Италию. Если большинство из них — личности легендарные, вышедшие из фольклора, то это еще лучше подтверждает, как заметил Бернар Гиймен, сколь глубокий след оставило ирландское монашество в ментальности и чувствованиях западного мира.
Примерно из этого же развивается и идея главенства авторитета. Закомплексованный, изолированный от всего остального мира европейский Запад стремился наладить собственные доктрины, позволявшие выстроить устойчивую систему. Клирики-интеллектуалы больше толковали Священное Писание или ссылались на великих предшественников, чем пытались найти новые истины.
Особенное значение придавалось тем, кого считали авторитетами. Конечно, именно в теологии, наивысшей из наук, практика ссылок на авторитеты нашла свое наивысшее воплощение, но и она, став основой всей духовной и интеллектуальной жизни, была строго регламентирована.
Как бы то ни было, ссылка на то, что то или иное высказывание заимствовано из прошлого, была в средние века почти обязательна. Новшество считалось грехом.
Можно отойти от идеологии и увидеть, что не только она влияла на умы средневековых людей. Само пространство и время оставляло глубокий отпечаток в ментальности Европы. Чтобы это понять, нужно представить себе, как выглядел ландшафт того времени. Это были вечные леса, густые и тёмные, которые окружали островки с редкими поселениями. Лес был своеобразной стеной — сравнительным примером из поп-культуры могут послужить стены из «Атаки Титанов». За этими стенами людей ждала лишь опасность. И хотя лес кормил, люди боялись его, это отражалось в их верованиях и фольклоре.
Но из леса исходила и угроза — он был средоточием вымышленных или действительных опасностей, тревожным горизонтом средневекового мира. Лес обступал этот мир, изолировал его и душил. Это была главная граница, «ничейная земля» (no man's land) между сеньориями и странами.
Примерно в этом же контексте чувствовалось различие между городом и деревней, что всегда порождало недоверие и конфликты.
Городская стена служила наиболее укрепленной границей из всех, известных в ту эпоху. Стены, башни и ворота разделяли два мира. Города заявляли о своей оригинальности, о своеобразии, кичливо помещая на своих печатях изображения стен, хранивших их покой. Трон славы — Иерусалим или престол зла — Вавилон, город всегда оставался для Средневековья символом экстраординарности. Быть горожанином или быть крестьянином — здесь проходил один из величайших разломов средневекового общества.
Вообще, жизнь средневековых людей — это вечная борьба с голодом и страхом. В конечном счёте, средневековый человек был под властью тех иллюзий, которые могли бы хотя чуть-чуть успокоить его и дать опору для дальнейшей жизни.
Средневековый Запад — это прежде всего универсум голода, его терзал страх голода и слишком часто сам голод.
Чувство неуверенности — вот что влияло на умы и души людей Средневековья и определяло их поведение.
Чаще всего человек искал убежища в общине — будь это крестьянская община, городская община или корпорация. Человек существовал в коллективе и вынужден был жить по его законам. Индивидуальность, самовыражение не приветствовалось. Вкупе с жёсткой иерархией это создавало большое препятствие для хоть какого-то проявления свободы личности, свободы мысли, свободы выбора.
«Троякий люд» составлял общество: священники, воины, крестьяне. Три категории были различны, но дополняли друг друга: каждая нуждалась в прочих. Их гармоничное единство и было «телом» общества. Вероятно, эта схема впервые появилась в весьма вольном переводе трактата Боэция «Об утешении философией», сделанном в конце IX в. английским королем Альфредом Великим.
Получалось, что быть индивидом означало быть ловкачом. Многообразный средневековый коллективизм окружил слово «индивид» ореолом подозрительности. Индивид — это тот, кто мог ускользнуть из-под власти группы, ускользнуть лишь при помощи какого-то обмана. Он был жуликом, заслуживающим если не виселицы, то тюрьмы. Индивид вызывал недоверие.
Пожалуй, на этом лучше остановиться, ведь в книге Ле Гоффа разобрано очень много деталей средневековой жизни. Прочитав эту книгу, вы сможете понять не просто то, что было в Средневековье, но и о чём оно было. Что это за время, какие люди там жили, что их волновало. В воображении появится цельная картина, эта эпоха обретёт жизнь, расписанную в красках.
Это было время страданий, но и время чудес. Истории о волшебстве, которые творили святые, казались людям реальнее, чем их собственная жизнь, которая выглядела иллюзорной, наказывающей за первородный грех, она была бременем, ярмом на душе людей. Однако некоторые всё равно стремились вырваться из этих христианских представлений и вернуть в общество представление о мире, не как о творении сатаны, а как он творении Господа. Первые гуманисты, обратившись к античности, нашли в этом источник вдохновения, начав эпоху Возрождения. Но ведь и раньше, ещё в дремучие Средние века было несколько «Возрождений» — люди регулярно стремились преобразовать реальность, взять верх над природой, над судьбой.
Короче говоря, настоятельно рекомендую книгу всем тем, кто интересуется Средними веками, она будет очень полезна для того, чтобы составить общее, но при этом достаточно глубокое понимание этой эпохи.