Нейросети и прогресс – предвосхищая будущее // Derrunda

Благодарю за теплый прием моего очерка о проблемах рефлексии, нашей идентичности в свете взаимодействия с отвечающим зеркалом, нейросетями. Решил добавить еще одну публикацию. Признаюсь, мне просто нравятся комментарии на DTF. Буду рад узнать Ваши соображения и, конечно, прочесть реакции.

В качестве темы для поста я взял почти то же, что дало остов сюжету про нарративную катастрофу, - связь между нейросетями и символической реальностью. Будущее, фактически, также возникает в плоскости умозрительного, складываясь из того, что мы вообще способны и, разумеется, готовы помыслить. Но так ли однозначно они воплощают по-настоящему визионерскую картину грядущего?

Когда мы воображаем будущее, то мы действуем не с пустыми руками. Нами берётся фундамент, обеспечивающий понимание и представление о том что ещё не наступило. Логика простая: разговор о том, чего нет и что должно отличаться от наличного, требует способности представить невообразимое, но возможное. Гарантия возможности при таком шатком балансе наших сил и ожиданий интуитивно обычно обретается в преемственности истории. То есть через сходства, повторения, развитие связей. Удачная конструкция, впрочем, не является непогрешимым методом. Её уязвимое место в реальном соотношении сил и ожиданий, проявляющихся при воображении отличий. Простейший способ создать легко воспринимаемое отличие – масштабировать уже имеющееся. Так мечты о будущем привораживают взгляд к настоящему.

Футурологические запросы оживляют поиски зацепок для поддержания ощущения прогресса в настоящем. Можно даже сказать, что наши фантазии о будущем определяют наш выбор здесь и сейчас: к чему мы обратимся, что скажем. За указательными местоимениями обычно стоят инновации и тренды в области технологий, которые наращивают поле ассоциаций рядом с собой и выводят на передний план все те из них, что вселяют веру в приближение будущего.

Будущее же зачастую подаётся как разрешение проблем, сохраняя в себе древний сотериологический мотив: сокращение монотонных процессов, упрощение сложных последовательностей задач до нескольких простых шагов, наконец, надежда на улучшение всего, что нам подвластно, следовательно, и нашей жизни в целом. Получается, отголоском эволюционного потенциала, кружащегося в вихре ассоциаций, будет не всегда проговариваемая иллюзия совершенствования нас самих. Словно возрастание качества окружения неминуемо повлечёт наше собственное преображение, ультимативно трактуемое как благое.

Когда-то символом моста, соединяющего две категории времени, были паровые двигатели, радио и телевидение, вписанные в футуристический и сотериологический нарратив. Изобретения, которые изменили мир, но по прошествии времени уцелели преимущественно как концепции, продолжающие ещё более фундаментальные идеи: ускорения движения и коммуникации. Стоит понимать, что быстро двигаться можно в том числе по кругу, а коммуницировать – об одном и том же, орудуя алгоритмическими клише.

Изначальный ажиотаж, смешанный с приемлемой для широкого потребителя степенью понимания сокрытого за новинкой, подталкивает к тому, чтобы сделать наименее понятное, но все же понятное из среза “инновационного” в настоящем – максимально понятным и обыденным в будущем. Данный подход демонстрирует эвристику доступности, когда человек переоценивает значение того, что на слуху и на виду.

Массовая культура обладает характерной чертой: создавая тренд, она рискует и даже стремится переродить его в идею-фикс. В воронку, которая втянет векторы мышления о настоящем, оттого и о будущем. Нейросети окружены информационной средой, что диктует эмоционально насыщенное отношение к ним, противящееся отклонениям. Они наделяются статусом ориентира, запечатлевающего в настоящем маркер передовой направленности в будущее. Более того, они становятся властной метафорой прогресса.

Так нейросети становятся символом прогресса, не требующим глубокого инженерного знания. Сегодня с ними связывают потенциал, свойственный великим изобретениям. О них говорят, как о прорыве, что позволит преодолеть тягостность рутины и сократит путь до результата высочайшего уровня. С оглядкой на них медиа-поле сочиняет образы, где нейросети служат точкой сборки грядущего.

Технологии ложатся не только в основание красивого будущего, от которого мы зачастую ждём взлёта качества уровня жизни, ещё – интуитивно и инерционно – продолжение логики цивилизационного комфорта, закрывающего бреши неясного, волнующего, трудного. Паровые двигатели превратились в конвейеры, транспорт и машины войны, радио – в широкую сеть сигналов, на которые бросаются силы по регулированию властями, телевидение – в поток передач, а ещё – пропаганды.

Если присмотреться, согнав пелену восторга от нейросетей с глаз, вряд ли Вы не заметите, как широкое распространение нейросетей уживается с их закрепощением властями (от политических до экономических), которые принимают технологию за инструмент распространения силы. То есть часто технологии становятся стабилизатором властного, фиксатором настоящего. Говоря предельно честно, это запрет на будущее как иное и максимизация логики будущего как постоянно сбывающегося настоящего.

Большинству людей сложно удерживать в голове срез текущих открытий, изобретений, научных теорий. Да о них не очень выгодно рассказывать. Поэтому в массовом сознании технический прогресс сводится к экспансии уже известного, чаще всего в количественном выражении. Нейросети повсеместно встраиваются и это воспринимается как движение вперёд. По сути же речь идет не о синтезе и создании нового, а о масштабировании старого до пределов его узнавания. Прогресс, в этой логике, – не создание новых форм, а наполнение старых форм новым содержанием. Гипертрофия доступного, подменяющая эволюцию мышления ярким и ещё более распространённым воспроизведением старого, которое уже работает и позволяет его монетизировать.

Важная черта нейросетей в том, что они лежат на стыке повседневности и слабо осязаемой инновации. Раньше будущее рисовалось как архитектура, представая в утопических образах, собранных из чертежей нового. Сегодня доминирующим подходом мышления о будущем является разработка интерактивного интерфейса, открывающего доступ к фрагментам настоящего и прошлого. Таким образом, в мотиве сочинения проекта будущего с точкой сборки в образе нейросетей и подобных им технологий кроется структурное искажение.

Я хочу подчеркнуть, что они именно возвращают прошлое и реанимируют уходящее настоящее, не создавая магический портал в невозможное и немыслимое. Они скорее обозначают, где мы застряли, чем куда мы идём. Вместо направления интеллектуального движения мы получаем подсвеченные обрывки интуиций. Идеальную форму для массовой культуры, которая стремится не к проработке будущего, а к его визуальной упаковке.

Эта удобная для эксплуатации стратегия имеет последствие: она вытесняет менее “визуальные” и менее “наглядные” направления эволюции мышления. В теоретической физике, в онтологии, в философии сознания, в теории политической субъектности. Всё, что не упаковывается в яркий символ, исчезает с радара. Производить реально новое очень тяжело. Это требует концептуального мышления, философского и технического языка, предварительной интуиции и способности выйти за пределы сложившегося. То же самое требование предъявляют и нейросети – к пользователю.

Разумеется, преемники паровых машин, радио, телевидения, да и нейросетей будут частью будущего. Все они показали симптом движения, который не всегда предлагает новое и устойчивое основание для проектного мышления. Другими словами, вещи указывают на технологии, а технологии – на идею или концепцию. Притягательность нейросетей для этого дела, конечно, обладает рядом преимуществ перед прочими соплеменниками в сфере инноваций. И эти нарративы активно подхватываются медиа.

Нейросети легко сделать символом автоматизации мыслительного труда. Машина, которая “отвечает” – это уже интуитивный перелом. Даже если ответ сгенерирован по статистической модели, переживание диалога остаётся реальным. Это создаёт у пользователей ощущение предельности, перехода за грань.

Кроме того, нейросети легко антропоморфировать, преподнося как воплощение человечности и мышления. Они легко насыщаются мифами, представая зеркалом, собеседником, чудом, угрозой, наставником. Это делает их податливым сосудом для культурных проекций, создающих эффект участия.

Они легко визуализируются, вписываясь в структуру интерфейса в городе, в огромный покров виртуального, сопрягающего подспудно циркулирующие в городской среде смыслы и все экраны, допускающие зрительное, аудиальное или тактильное взаимодействие. Генеративный текст, картинка, голос – осязаемые результаты. Это делает их удобным фасадом прогресса: их “инновационность” можно показать.В том числе поэтому их легко тиражировать и масштабировать. Для их интеграции достаточно API; за этой простотой стоит тяжёлая инфраструктура данных, вычислений и энергии, однако и она поддаётся масштабированию, ведущему к пределу реально сложной технологии, и скрыта от интегратора. Это идеально для мира стартапов и цифровых платформ. Они воспроизводимы и технически понятны.

Наконец, они обращаются к мечте об освобождении. Они пробуждают упование на то, что рутина исчезнет, что прежний недостаточный результат будет превзойдён, что человек станет свободнее.

Таким образом, они собрали в себе элементы нескольких мифов: об ИИ, о зеркале, о магии слова, о двойнике, об освобождении от труда. Потому и стали удобным флагом технологического завтра, даже если это завтра циклично.

Тем не менее, остаются две больших неразрешенных проблемы, тащащих за нейросетями след старины.

Во-первых, их интеграция остаётся масштабированием. Нейросети, сами по себе, без сильного оператора, исследовательской рамки и нового языка, не создают новых типов смысла. Они, в первую очередь, усиливают уже существующие формы мышления, воспроизводят освоенные паттерны в бесконечном количестве, утопая в радикальном повторении, но не поднимаются на уровень метасознания или новой логики мышления. Вместо изменения рамок высказывания они остаются на ниве ускорения – ускоряя выработку его содержания. И, как следствие, не предлагают новые виды речи, а просто вытесняют субъекта из публичного языка.

Во-вторых, они вписаны в старую политэкономическую структуру, чью логистику обслуживают. К примеру, малый бизнес может строить продукт на внешнем API; это даст быстрый рост, маржу – провайдеру, инновация усилит старые цепочки контроля. Сама же инфраструктура генерации смыслов и их распространения в приоритете поощряет наиболее популярные сценарии, повтор, не изобретение. По аналогии с автоматизацией труда в ХIX веке они ускоряют производство, только в первую очередь делают это в сфере символического. В сущности, перебирая миллионы комбинаций, иногда находя неожиданные, но по умолчанию действуя в прежней парадигме без гарантии её смены. Обещанное освобождение от труда оказывается фикцией: человек не становится свободнее, он становится сервисной функцией для алгоритмической экосистемы. Даже если работа исчезает, исчезают доходы и статус. А техника требует обслуживания, создавая рудиментарные рабочие места. Такая инновация усиливает зависимости, перекраивая труд, но не отменяя его, чтобы открыть новые социальные горизонты.

Нейросети выступают витриной, которая эффективна в качестве продукта. Её слабостью является концептуальное наполнение: как задумку их легко перенасыщать, но сложно осмысленно развивать. Они позволяют эксплуатировать архетип прогресса, пренебрегая его созданием как качественным сдвигом. Они предлагают соблазн перебирать то многое, что уже имеется в распоряжении и гарантированно удивит отдельного пользователя, ждущего быстрого, простого и понятного результата. Пусть даже он держится на иллюзии движения. Инновационностью в этом случае будет только количественное увеличение мощности, которое порождает драматизированную банальность и пустую новизну за счёт объёма. Огромный вызов, который бросают нейросети, адресован пользователю, являющемуся автором запроса. О чём мы спрашиваем их? И какие вопросы делаем важными? Наконец, о чём мы способны помыслить сами?