Мужчина сидел на стуле, рядом играл тоскливую мелодию граммофон. На столе рядом лежала наполовину опустошенная бутылка бренди с одиноким бокалом рядом. Измученные и красные от бесконечных слез глаза с отвращением смотрели на мир. Мир без нее.

Любимой жены, что всегда была рядом, не было уже 8 месяцев. И боль так и не утихла. Ни капли с того самого момента, когда он нашёл ее погибшее от болезни тело на кухне.

Ему так тяжело было эти месяцы. Без неё его жизнь начала разваливаться на части. Он много пил, часто до беспамятства. Люди его искренне жалели, ведь все в округе знали о добродушии местного врача и его прекрасной жены. Но, в конце концов, и они отвернулись. Все больше людей сомневалось в призвании мужчины как врача и как отца. Все чаще до него доходили слухи о том, что его дочь, маленькую Машу, следовало бы передать родственникам матери или, на худой конец, приютить у кого-нибудь в городе. Но не оставлять ее одну со сломленным горем человеком. А Маша с каждым днем все больше походила на маму, и это ранило врача все больше и больше. Часто он отправлял ее пускать бумажные кораблики, которые он научил её складывать до смерти жены, на местную пристань. Там она проводила время часами, но неизбежно возвращалась домой, где причиняла невыносимые муки своему отцу. Но забрать его дочь он никому не позволил бы. Плоть от плоти, точная копия матери — она была его счастьем и горем. В те вечера он все чаще погружался в чтение. Это позволяло ему отвлечься, не прибегая к ставшему любимым бренди. Он увлекся эзотерикой. И в поисках спасения от горя он скупал все книги, какие только возможно. Он так желал увидеть любимую хотя бы ещё один раз. Хотя бы раз взглянуть в ее добрые и вечно печальные глаза, обнять за хрупкие плечи, вдохнуть аромат сирени, прильнув к ее шее. Он был готов отдать все ради этого. Все те малые сбережения, что стремительно кончались, весь этот дом, все, что у него было и даже больше. Отдать свою жизнь и быть с ней там, а не здесь.

Однажды в дом вошёл мужчина. Без стука и без приглашения он угрюмо и мрачно вошёл в дом. Одетый в чёрный плащ, скрывающий всю фигуру, мужчина опустил шляпу с широкими полями так, что из лица была видна лишь борода цвета древесной смолы.

Врач был ошарашен таким прямо наглым приходом незванного гостя.

— Вести о вашей жене дошли до меня. Примите мои соболезнования, — мужчина, не дав опомниться врачу, заговорил размеренным и красивым голосом, учтиво поклонившись.

— Благодарю... Прошу прощения, а кто вы? — врач пристально смотрел на гостя.

— Я? О, я ваш друг. Но вы меня не помните, не можете помнить. Но, тем не менее, друг. Я пришёл к вам на помощь.

— Мой друг? — человек был абсолютно незнакомый, он бы запомнил, — Как вас зовут, напомните, пожалуйста?

— Имя моё неважно, важно то послание, что я принёс с собой. От вашей жены, — гость вновь учтиво поклонился.

— Моей жены?! — врач тут же забыл обо всех своих вопросах и опасениях, — Так чего же вы ждёте?! Садитесь, расскажите мне все, прошу вас.

Мужчина вскочил со стула, начал махать руками, показывая гостю, где он может сесть.

— Не стоит, право, не нужно. Я постою. Моё послание небольшое совсем.

— Я вас слушаю.

По плащу мужчины прошла рябь. Уголки его тонких губ, практически полностью скрытых бородой, вытянулись в улыбке.

— Ваша жена, достопочтенная Анна Александровна, просила передать Вам, уважаемый Андрей Николаевич, что у неё все хорошо, и она с нетерпением ждёт встречи с вами, — мужчина в плаще говорил страстно и убедительно, при этом так удивительно тихо, что приходилось вслушиваться.

Врач, Андрей Николаевич, был ошарашен. Он присел на стул, облизнул пересохшие от волнения губы и заговорил.

— Анечка, моя любимая... Ждёт меня. Как же так? Как такое возможно? И... Как же я с ней встречусь, как же увижу ее? — последние вопросы он задал уже непосредственно неожиданному гостю.

— Я проведу Вас, не волнуйтесь. Я знаю место, в котором она ждёт вас. Вот только...

— Что? Что такое?

— Чтобы добраться туда, потребуется пройти через границу. А там суровые порядки, все очень строго.

— Я уважаемый человек, на хорошем счету у чиновников Москвы, есть связи. И есть деньги. Есть... Что угодно отдам! — врач в страсти от мыслей о возлюбленной подумал, что речь идёт о государственной границе.

— Несомненно. Вы очень уважаемый человек. И все же... Порядки там очень суровые. Право, я не согласен с ними, но что поделать. Сами понимаете.

— Да, да, конечно, понимаю, — закивал Андрей Николаевич, уж он-то точно знал про бюрократические ужасы.

— Вот. А цена высока. И исключительна. Это ваша жизнь, — гость в плаще сыпал мыслью за мыслью, будто бы нависая над несчастным человеком огромной тенью.

— Что? Моя жизнь. Но как это? Я... я же не могу свою жизнь..., — врач путался в словах, в своих мыслях.

— Я предупреждал. Цена высока. Но раз не можете... Я все понимаю. Не каждый может все-таки вот так все бросить и отдать за любимых.

— Нет! Нет, я готов. Ради Анечки, готов! Готов отдать свою жизнь.

— Похвально. Я знал, что вы решительный и преданный человек, Андрей Николаевич. Но идти нужно сейчас же. Время, к сожалению, не ждет!

— Сейчас же? Как все быстро...

— Вы же хотите увидеть жену?

— Да, конечно. Идем, идем. А что мне взять с собой нужно? — Андрей Николаевич, кажется, так до конца и не понял, что подразумевал гость, когда сказал "отдать жизнь", он все еще представлял это далеким и трудным путешествием.

— Нет, ничего брать не нужно. Разве только..., — гость показательно нахмурился в задумчивости.

— Что? — врач был готов на все, чтобы попасть в это путешествие.

— Ваша дочь? Машенька, правильно? Она отправится в путешествие к своей матери?

— Машенька... Да... Конечно, она должна увидеть мать. Должна поехать со мной. Она же моя дочь все-таки, — монотонно и сломленно заговорил врач. В нем все меньше оставалось от человека.

— Правильно. Семья должна быть полной, счастливой. Маша как раз сейчас на пристани, где мы и отчалим к границе. Вот сразу все вместе и поедем, — гость теперь широко улыбался, — только помните, за дочку тоже заплатить нужно. Цена та же.

— Да, конечно. Уверен Машенька будет в восторге от возможности увидеть маму.

Гость отступил назад и в сторону, рукой провел по воздуху, указав на дверь. Андрей Николаевич послушно пошел. Сомнения одолевали его тихим криком.

"Происходит что-то страшное, неправильное".

Но дальше эти мысли идти не могли. Они сталкивались со слепой любовью. Имя Анечки застыло на устах несчастного врача, ее образ лежал на сердце, учащая его биение. Андрей Николаевич прошел по тропе, спустился по ступеням на пристань. Перед ним сидела на коленках маленькая девочка, запускавшая очередной бумажный кораблик. Маша подняла взгляд и радостно улыбнулась — отец все реже выходил с ней играть на улицу. Дочь, так похожая на мать, встала, отряхнула колени и побежала к папе. Он взял ее на руки и крепко прижал. Маша, его прекрасная дочь, усилила стократно образ любимой жены в его сердце — он знал, что должен сделать.

— Папочка! Знаешь, сколько я корабликов уже запустила? Семь!

— Не может быть! Обманываешь? — грозно, но с лаской в глазах спросил врач.

— Нет! Правда! Я покажу! — серьезно ответила девочка.

— Подожди, Машенька, — заулыбался отец, — Верю тебе, верю. Ты мне скажи? Хочешь маму увидеть? К ней съездить?

Глаза Маши широко открылись. Она очень скучала по маме. И, конечно, на предложение отца она радостно и активно закивала — ребенок не знал, что такое смерть, что люди, ушедшие однажды, никогда к нам не вернуться.

— Вот и славно! Уверен, мама тоже будет счастлива тебя видеть. Мы как раз поплывем к ней на корабле. А ты пока сделай еще один бумажный кораблик. Для мамы.

— Хорошо, — очаровательно и счастливо заулыбалась девочка.

Пока Машенька складывала кораблик, сидя на коленках на сырых досках пристани, Андрей Николаевич взял большой камень с берега и подошел к своей дочери. Взмах. Удар. Тишина. Лишь всплеск воды ознаменовал собой смерть и начало проклятия. В бреду Андрей Николаевич вернулся в дом, поднялся в спальню, достал револьвер и застрелился.

Трек: Anthesteria - «Architectural Abstraction» (the Past) (Sublustrum OST)

#конкурсрассказов2