Психопатические переносы: когда обман становится барьером исцеления
В тонкой и уязвимой ткани терапевтических отношений, особенно при работе с людьми, имеющими пограничную организацию личности, существует феномен колоссальной важности и поразительной сложности. Речь идет о систематическом, зачастую намеренном обмане, который пациент привносит в пространство кабинета. Этот обман — не простая ложь, а сложный инструмент манипуляции, принимающий формы умолчания, прямой фальсификации фактов или изощрённого поведения, нацеленного на дезориентацию специалиста и скрытую эксплуатацию терапевтического процесса. Подобные действия кардинально искажают восприятие терапевтом истинного эмоционального ландшафта и жизненной реальности его подопечного, заводя лечение в глубокий тупик.
Поразительно, но именно профессионалам, чья работа строится на проницательности и эмпатии, бывает невероятно трудно признать — прежде всего перед самими собой — факт регулярного и осознанного обмана со стороны пациента. Гораздо проще списать это на сопротивление или защитные механизмы. Однако механизм здесь иной. Пациент, практикующий подобное поведение, почти неизбежно проецирует свои собственные склонности на врача. Возникает парадоксальная, но закономерная динамика: чем более неискренен сам человек, тем более лживым и коварным он воспринимает своего терапевта. Это убеждение становится стержнем его восприятия, доминирующим аспектом переноса, который в крайних своих проявлениях способен тотально разрушить вербальный контакт, превращая сеансы в зловещую пародию на продуктивный терапевтический диалог.
Для описания этих периодов, когда обман и его проекция достигают своего апогея, доминируя над всеми другими процессами, и был введён термин «психопатический перенос». Его коварство заключается в способности пронизывать и разъедать, словно кислотой, всю систему психотерапевтических отношений, выступая главной причиной их стагнации и окончательного краха. С клинической точки зрения, абсолютно необходимо скрупулёзно исследовать эти проявления и интерпретативно разрешать их, прежде чем двигаться вглубь иного материала. Для стороннего наблюдателя, привыкшего к классическому аналитическому процессу, такой подход может показаться излишне жёстким, даже уклоняющимся от работы. Но на практике именно игнорирование этих переносов гарантирует провал.
Связь между откровенно антисоциальными поступками пациента в жизни и интенсивностью психопатического переноса в терапии нелинейна и запутанна. Отсутствуют чёткие корреляции. Более того, существует небольшая, но важная группа пациентов, демонстрирующих асоциальное поведение, движимое бессознательным чувством вины. Их личностная структура не пограничная, а невротическая, что делает их пригодными для стандартного анализа, поскольку психопатические переносы у них отсутствуют в принципе.
Краеугольным камнем терапевтического ответа на этот вызов является тактичная, но недвусмысленная и прямая конфронтация с фактом обмана. Почти всегда это провоцирует мгновенную, яростную реакцию — обвинения терапевта в агрессии, некомпетентности или той самой нечестности, в которой пациент не сознаётся. Через проективную идентификацию и тотальный контроль пациент бессознательно стремится спровоцировать терапевта на реальный обман, на непоследовательность или оплошность, которые затем будут использованы как подтверждение его изначальной паранойи.
В основе этого часто лежит глубокий интрапсихический раскол: ожесточённая борьба между здоровой частью, жаждущей искренности и исцеления, и другой, «коррумпированной» частью, обычно являющейся следствием идентификации с родительской фигурой, воспринимавшейся как глубоко лживая и непредсказуемая. У лиц с нарциссическим расстройством динамика иная — здесь происходит садистическое отыгрывание патологически грандиозного «Я», которое безжалостно подавляет здоровую, зависимую и нуждающуюся часть личности.
У некоторых пациентов хроническая, почти рефлекторная склонность ко лжи полностью блокирует любые попытки терапевта докопаться до её причин. Другие, что интересно, демонстрируют своеобразную «честность в обмане», открыто заявляя о темах, которые они никогда не станут обсуждать. Эта парадоксальная искренность о своём нежелании быть искренним иногда становится единственным трамплином для начала анализа их страхов и тотального недоверия.
В иных, сходных случаях, общение кажется открытым, но является по сути своей бесчеловечным. Пациент относится ко всем, включая терапевта, как к бездушным объектам, не заслуживающим ни капли эмпатии, и ожидает такого же отношения в ответ. Его картина мира строится на убеждении, что любая близость, преданность или забота — лишь утончённая форма обмана и манипуляции. Для него терапевт, искренне интересующийся его благополучием, — либо наивный глупец, либо лжец, преследующий лишь корыстные цели.
Объединяющее все эти случаи — тотальная эрозия всего, что составляет основу человеческих отношений: интимности, доверия, здоровой зависимости и эмоциональной привязанности. Ключ к изменению — в последовательном и терпеливом исследовании истоков этого психопатического переноса. Со временем, будучи выдержанным и проработанным, он имеет тенденцию трансформироваться в иные трансфертивные диспозиции, чаще всего — в параноидный перенос. Пациент начинает осознавать, что его тотальная неискренность — это щит, оберегающий его от куда более страшной опасности: уязвимости перед лицом возможного отвержения, критики или нападок со стороны того, кому он, вопреки всему, начал доверять. Отказ от защиты через обман воспринимается как шаг в пропасть, где его могут возненавидеть или, что для него одно и то же, продолжить использовать как объект. И только через прохождение этого кризиса возможна подлинная встреча и начало настоящей терапевтической работы.
ПсихопатическиеПереносы