Быть брошенным в мир: рождение, стыд и свобода через призму Сартра и стоицизма

Столь долгий перерыв я прерываю терапией страха стыда, с помощью, как ни странно, философии.

Жан-Поль Сартр, один из ключевых философов XX века, утверждал, что человек «обречён быть свободным». Это не комплимент, а приговор: никто не выбирает своё рождение, и вместе с рождением на человека обрушивается вся полнота ответственности за своё существование. Он не выбирал ни времени, ни места, ни обстоятельств — но именно ему придётся с этим жить. В своей философии Сартр описывает существование как брошенность в мир: «Мы рождены без причины, живём из слабости и умираем случайно». В этом выражена глубинная мысль — сам факт существования не имеет изначального смысла. Мир не обязан быть справедливым, логичным или утешительным. Он просто есть. И человек оказывается в нём, как узник без вины и без инструкций. Если принять это, становится ясно: рождение — не радость, а фундаментальная трагедия. Оно не обосновано, не оправдано, и с него начинается вся цепочка боли, потерь, тревоги и беспокойства. И тогда любые последующие события — смерть близких, утраты, страдания — не превосходят по масштабу первичную травму появления в мире. Это не обесценивание трагедий, а философская расстановка акцентов: само появление в абсурдной реальности — уже крайняя форма насилия над субъектом. В этой точке можно провести осторожную параллель с античными стоиками. Стоицизм — не об абсурде, а о соразмерности с природой. Стоики учили, что не всё зависит от нас, но мы вольны выбирать отношение к событиям. В этом смысле оба подхода — и экзистенциалистский, и стоический — сходятся в одном: человек не выбирает обстоятельства, но свободен в реакции на них. Именно из этого следует важный практический вывод: стыд перед другими людьми — иррационален. Ведь все они — такие же брошенные, такие же участники принудительного бытия. Никто из них не имеет морального превосходства, чтобы судить. Осуждение — фикция. И стыд в такой системе координат теряет силу: стыдно может быть только перед кем-то, кто обладает правом оценивать, но в условиях экзистенциального равенства такого права нет ни у кого. Дальнейшая судьба человека — не предначертана. Жизнь не даёт готового смысла, он конструируется каждым индивидуально. Кто-то найдёт опору в творчестве, кто-то в любви, кто-то в простом бытии. Если человек в процессе жизни находит для себя личный смысл — это уже достижение. Если он при этом умеет получать удовольствие, не разрушая себя — это зрелая форма адаптации к абсурду. Это не «удовольствие как цель», как в гедонизме, и не страсть, как в стоицизме, а форма осмысленного сосуществования с миром, который не спрашивал нашего согласия.

Это и есть философия трезвости. Принятие того, что худшее уже произошло — мы появились в этом мире. Но мы можем выбрать, как быть с этим дальше. В этом и заключена подлинная свобода, которую Сартр считал тяжелейшим, но единственно возможным даром.