Статья удалена
История двух итальянских эмигрантов, песня про которых приглянулась Кодзиме.
Пятая часть Metal Gear Solid вместе со скандалом между Конами и Хидео Кодзимой наделали немало шумихи в 2015-ом году, что так или иначе поспособствовало пиару игры. "Последний Метал Гир Кодзимы", "Получилось ли у него?", "Повлиял ли как-то конфликт сторон на итоговое качество игры?" - эти и прочие тезисы вертелись на устах игроков и журналистов большей части игровой индустрии. Немалую роль здесь сыграл первый за долгие годы порт на платформы, выходящие далеко за рамки семейства PlayStation, например ПК. Да и рекламная кампания у игры была хороша. Каждый новый трейлер Кодзимы всё больше и больше приковывал к себе внимание, вызывая бурные обсуждения в интернете.
К легендарной японской серии получили шанс прикоснуться все: как неравнодушные люди, следящие за историей многочисленных Снейков уже давно, так и обычные новички, заинтересованные, собственно, в новинке. Потому и представить игру всем было необходимо соответствующе, с помпой. Что ж, открывающей заставке к игре-прологу Ground Zeroes это определённо удалось.
Под песню "Here's to You", состоящую всего из одного вновь и вновь повторяющегося четверостишья, нас знакомят с завязкой игры, которая, по замыслу, должна стать началом конца для Биг Босса.
Чуть позже, по ходу сюжета выясняется, что главный антагонист игры - Скаллфейс, пытал под эту песню перебежчицу Паз. Также он успел поведать истоки этой кассеты.
Твоя любимая песня. Никола. Барт. Эмигранты, ошибочно казнённые. Но их смерть послужила сообщением для других, что мы - общество, убивающее невинных.
Про этих двух эмигрантов больше нигде не упоминается в основной истории "фантомных болей", да и в прологе это было затронуто совсем уж вскользь, фактически за кадром. Правда в том, что о Сакко и Ванцетти (таковы фамилии двух итальянцев - Николы и Барта) мы узнаём гораздо раньше. В конце четвёртой части, которая завершает основную историю Солида Снейка и Биг Босса, идут финальные титры под ту самую "Here's to You", с переделанным звучанием и вокалом Лизбет Скотт. Роль этой песни кажется непонятной и, можно сказать, даже неуместной.
Опять же, правда в том, что финал игры изначально должен был быть несколько иным.
Одной из моих идей (для концовки) было то, что с момента, как Снейк и Отакон нарушали закон, верша собственное правосудие, я задумался: они должны добровольно сдаться и по справедливости быть осуждены, а затем и казнены по закону.
Но вся моя команда была против этой идеи, потому я решил не идти в этом направлении.
Таким образом, если это всё так, Солид Снейк и Отакон должны были стать игровыми Сакко и Ванцетти, повторив их судьбу. От этих планов осталась всего лишь одна единственная песня, которая натолкнёт любопытного игрока на эту старую историю.
Давайте же вспомним о жертве, которую принесли Никола и Барт, и было ли это жертвой вообще.
Два эмигранта из Италии
Сакко и Ванцетти познакомились в 1917-ом году во время одной из забастовок в США, но до этого они проделали немалый путь, чтобы пересечься друг с другом.
Настоящее имя Николы Сакко - Фердинандо. Он родился в апреле 1891-ого года в Италии. Рос в семье торговца зелёным золотом этой самой Италии - оливковым маслом. Так вышло, что в возрасте шестнадцати лет он переезжает в США, где долгие годы работает обыкновенным закройщиком обуви. Уже через 4 года, после приезда, он женится и спустя ещё год у него появляется сын, которого называют в честь известного поэта и автора легендарной "Божественной комедии" - Данте.
Бартоломео Ванцетти же родился в более скромной фермерской семье, с любящей матерью и небезразличным к будущему своего ребёнка отцом. Вопреки не самому благородному происхождению, Барт был добрым и духовно развитым ребёнком. Но так уж получилось, что его юность была омрачена многими событиями.
Всё началось с того, что Барту не удалось закончить школу, потому что отец посчитал нужным отправить того обучаться кондитерскому делу. В последствии, Барт возненавидит эту работу, на которой ему придётся "батрачить" по 15 часов в сутки. Единственное, что его держало там - желание порадовать своих родителей. Жить в таком темпе он будет ровно до того, как его не поразит плеврит лёгких, из-за которого он перестанет работать и начнёт лечение.
И вот уже показалось, что всё начинает меняться в лучшую сторону: Барт, очевидно, всё больше времени проводит дома рядом с семьёй, начинает чаще читать, тем самым самообразовываясь. И тут его мать скоропостижно умирает от рака, прямо на руках почти двадцатилетнего парня. Как окажется позже, это сделает большую брешь в сердце Барта, которую не удастся заполнить ни одной женщине впредь.
Он перебирается в США, чтобы начать новую жизнь в стране, которая всегда ассоциировалась со свободой, то есть тем, чего у Барта никогда, кажется, и не было. С работой было туго, приходилось перебиваться от вакансии к вакансии, часто переезжая с места на место, а порой и вовсе живя впроголодь на улице. Можно предположить, что тяжелее всего приходилось работать в уже ненавистных пекарнях, напоминающих о не с самом приятном отрезке жизни. К началу поворотных событий, Барт и вовсе торговал рыбой, что вообще-то ему нравилось хотя бы из-за свежего воздуха.
Возможно Фердинандо и Бартоломео так бы и жили дальше, зарабатывая на честной работе и заботясь о своих близких, но то время, как можно догадаться, было не слишком спокойным и лояльным к простым рабочим. Тяжёлые условия, низкие зарплаты и предубеждённое отношение к эмигрантам создавали не самую благоприятную почву для достойной жизни. Нужно было что-то менять - и в интересах обычных людей как-то этому поспособствовать. Уже в 1913 году Фердиандо начинает посещать заседания анархисткой группы "Circolo di Studi Sociali", или "Круг обществознания", а Бартоломео всё активнее читает газету их лидера. Группа имела не самую хорошую репутацию, да ещё и и с радикальными идеями. Сакко проникается их посылом, потому начинает собирать для группы пожертвования, а также писать какие-то вырезки и статьи для газет (скорее всего анархистского характера).
И вот уже в 1917-ом на одной из стачек, или же забастовок, он знакомится с Бартоломео, который, к тому времени, также начинает активно участвовать в жизни сообщества, а чуть позже вместе с другими анархистами, среди которых был и лидер "Circolo" - Луиджи Галлеани, они сбегают в Мексику. По двум популярным теориям причины следующие: избежание призыва в армию, ведь тогда шла первая мировая война; и боязнь быть арестованными за недавнюю сомнительную деятельность группы, с последующей депортацией. Но большинство экспертов считают, что причина была всё же в мировой войне и набирающем обороты социализмом. Для пущей конспирации, многие анархисты меняют имена, в том числе и Фердинандо, взяв себе имя ранее скончавшегося брата - Николы, и (ненадолго) девичью фамилию матери - Мосмакотелли.
Уклонения от войны продлились недолго, так что уже спустя пару месяцев анархисты возвращаются в США, а Фердинандо навсегда будет известен миру, как Никола Сакко.
Обстановка в США и смерть Андреа Сальседо
Послевоенное время в США было непростым. С удачным для экономики исходом войны и далеко идущими научными открытиями бок о бок шли постоянные забастовки и недовольное общество. В те годы царила так называемая "Красная угроза". Ленин был сторонником мировой революции и продвигал эту идею в массы. Больше всего страх потерять свою свободу боялись именно в США, что превратилось в целое антикоммунистическое движение. Ежегодно начинают приниматься законы, ограничивающие ту или иную независимость со свободомыслием, идущими вразрез с устоями американского государства и её идеологии. Всё это в первую очередь начинает касаться эмигрантов из Азии и Европы, которым массово запрещают въезд в страну. У всего этого, конечно, были предпосылки, отражавшие те реалии, в которых жили те люди.
Своё несогласие с политическим строем и неприязнь к капитализму часто выражали именно анархисты-эмигранты. И если обычные стачки, которые зачастую были под запретом, как-то ещё можно назвать безобидными (самые крупные забастовки набирали под 60000 людей), то вот их теневые подпольные дела уже должны были насторожить.
Одним из ярых анархистов того времени считался, упомянутый ранее, Луиджи Галлеани. Галлеани активно продвигал среди своих людей "Пропаганду дела", суть которой заключалась в более конкретной деятельности против неугодных анархии людей. Он не чурался убийств, подрывов, терактов и бог знает чего ещё.
Среди основополагающих предпосылок анархизма была идея, что капиталистическое общество является местом постоянного насилия: каждый закон, каждая церковь, каждая зарплата основаны на силе. В таком мире ничего не делать, бездействовать, пока миллионы страдают - само по себе значит совершение акта насилия. Вопрос заключался не в том, может ли насилие само по себе быть оправданным, а в том, как именно насилие может быть максимально эффективным.
Яркий оратор и идейный человек, он косвенно ответственен за планомерную взрывную деятельность по всем соединённым штатам в 1919-ом году, а также, предположительно, за взрыв на Уолл-Стрит.
Когда вы слышали, как говорил Галлеани, вы уже были готовы застрелить первого встречного полицейского.
Думаю с этих слов можно примерно представить, какими качествами обладал этот анархист. Возвращаясь к терактам, нас интересует 1919-й год. Тогда с конца апреля по июнь было зафиксировано по меньшей мере 36 бомб, разосланных по специальным посылкам политикам и официальным людям.
К счастью, один из сотрудников офиса мэрии Сиэтла вскрыл посылку совершенно не тем образом, каким задумывалось анархистами. Из этого ящичка выпала капсула с кислотой, которая должна была спровоцировать детонировании бомбы. Вскоре поняв, что здесь явно что-то неладное, этот сотрудник отнёс бомбу в полицию, в следствии чего были приняты соответствующие упреждающие меры. Хоть все почтовые отделения и были уведомлены насчёт характера опасности посылок, всё же минимум один взрыв произошёл. Домоправительница вместе с женой сенатора штата Джорджии пострадали во время вскрытия оного ящика: у первой оторвало руки, вторая обгорела лицом и шеей.
Не добившись нужного резонансного эффекта, летом анархисты устроили вторую волну взрывов, подорвав восемь больших бомб в разных городах страны. На каждой была листовка с одинаковым лозунгом.
Война, Классовая война, и вы были первыми, кто стал вести её под прикрытием влиятельных организаций, которые вы именуете порядком, во тьме ваших законов.
Должна пролиться кровь - мы не будем прятаться; нужны будут убийства - мы будем убивать, потому что это необходимо; нужны будут разрушения - мы будем разрушать, чтобы избавить мир от ваших тиранических организаций.
Цели анархистов, в виде политиков и прокуроров, опять серьёзно не пострадали, но вот смерть случайных людей, повреждённые здания, да и вообще сам факт преступления, в общем-то, и предопределил "красную угрозу", а также спровоцировал "рейды Палмера". Свыше четырёх тысяч человек было арестовано из-за связей с коммунистами, социалистами и профсоюзами. Многих забирали просто за то, что они выглядели подозрительно, имели какие-то левые взгляды или просто были не согласны с чем-то; причём делали это без какого-либо ордера на арест, нарушая этим самым права людей. Особый акцент делался на иностранных рабочих. В воздухе царила атмосфера недоверия. Любой встречный мог придерживаться "неправильных неамериканских" мыслей и угрожать безопасности страны.
В результате одного из таких рейдов был задержан, а затем и осуждён, сам Луиджи Галлеани. Особого наказания приписать ему не вышло, так как серьёзных улик обнаружить не удалось. Но за связь с одним из погибших при взрыве анархистом (предположительно это ближайший его соратник - Карл Валдиночи), написание руководства по самодельным взрывным устройствам и призывам к насильственной революции, Галлеани был депортирован в Италию, где и провёл свою старость.
Также благодаря листовкам, приложенным к бомбам, удалось выйти на печатный цех, в котором трудились два итальянских работника, замеченных в связях с Галлеани. Ими были Роберто Элиа и Андреа Сальседо. Оба были задержаны, а затем отправлены на допрос, только вот Сальседо его не пережил...
Даже сейчас не выявлены точные причины смерти Андреа Сальседо. Слишком много туманных догадок. Если верить слухам, то на протяжении двух месяцев его держали в бюро расследований и по некоторым данным пытали. Его тело было найдено возле офиса бюро: Сальседо упал с 14-ого этажа. Одни считают, что, не выдержав многочисленных пыток и будучи полностью отрезанным от внешнего мира, он просто в один момент выпрыгнул из окна, прекратив всё это. Другие предполагают, что Сальседо мог быть убит собственными товарищами-анархистами из страха быть раскрытыми. Третьи же смотрят в сторону полицейских, возможно превысивших свои полномочия, что звучит вполне правдоподобно, учитывая отношение к инакомыслящим того промежутка времени.
Новость о смерти Сальседо тут же вызвала многочисленные недовольства среди эмигрантов. По слухам, за расследования возможного убийства взялись никто иные, как Никола Сакко и Барт Ванцетти. В кратчайшие сроки они заявили, что у них есть доказательства убийства Сальседо именно полицейскими, а также информация о связи со всем этим мэра. Всё это они собирались обнародовать на забастовке в память об убитом.
По другой же, более вероятной, версии два итальянца-анархиста, узнав о самоубийстве своего друга, испугались возможной облавы со стороны полицейских, которые могли найти связь между ними и недавними подрывам. В скором порядке Никола и Барт встречаются с другими галлеанистами - Марио Будой и Рикардо Орчиани, чтобы перевезти и спрятать всю анархистскую литературу с оружием. Но вскоре, когда группа разделилась, Сакко и Ванцетти были схвачены в трамвае.
Они были сразу арестованы по обвинению в ограблении и убийстве. Дальнейшее расследование и суд получат своё название, как "Дело Сакко и Ванцетти".
Два ограбления и судебное дело
Сакко и Ванцетти обвинили в двух ограблениях, прошедших с декабрь по апрель 1919-1920 годов.
В первом случае всё прошло не очень удачно. По улицам Бриджуотера ехал грузовик с зарплатой для рабочих обувной фабрики. Внезапно дорогу ему преградила машина, из которой, если верить показаниям очевидцев, вышло трое человек. Неизвестные открыли огонь по грузовику, но на своё несчастье, получили достаточный отпор для того, чтобы поспешно ретироваться.
Второй налёт произошёл опять при транспортировки зарплаты (составляла она чуть больше 15-ти тысяч долларов), в городе Саунт-Брейтри. В этот раз работников решили подкараулить, пока те шли к фабрике пешком. Во время столкновения в очередной раз было оказано сопротивление, но нападавшие довольно быстро расправились с жертвами в лице охранника и кассира, нанеся им суммарно шесть смертельных выстрелов. Забрав коробки с деньгами, убийцы залезли в рядом стоящий, если верить очевидцам, "Бьюик" и скрылись с места преступления, попутно открыв беспорядочный огонь по рядом находящимся рабочим.
Быстро возникают множественные вопросы о вине конкретно наших обвиняемых и правильности их ареста вообще.
Буквально сразу на итальянцев были найдены улики и они оказались достаточно серьёзными. У Сакко был обнаружен пистолет вместе с патронами 32-ого калибра, некоторые из которых были того же устаревшего образца, что и найденные на месте преступления. У Ванцетти нашли револьвер 38-ого калибра, напоминающий аналогичный пропавший, что был у убитого охранника. Лучше не стало и от того, что до обнаружения улик итальянцы в принципе отрицали наличие у себя оружия и какую-либо связь с анархистами (найденная во время ареста литература оказалась совсем не кстати).
Если не брать в расчёт обнаруженные улики, пускай и весомые, плюс свидетельства людей, то на Сакко с Ванцетти у полиции больше ничего не было, так что просто так с ничего их арестовать было незаконно, но судебное дело началось и вызвало оно довольно большую шумиху, обсуждение которой не прекращается даже в 21-ом веке. Начнём по порядку.
Первое судебное разбирательство касалось того самого неудачного ограбления, в котором обвинили Барта Ванцетти, видимо исходя из того, что во время перестрелки со стороны нападавших был опознан мужчина с длинными густыми усами. Да и другие свидетели утверждали, что видели именно его на месте преступления. Тут-то дело и начало приобретать странный оборот.
Все показания были больно уж противоречивыми. Если изначально совершенно другая внешность Барта, описанная одним из людей - ещё куда ни шло, то вот тот факт, что один из гражданских видел итальянца за рулём машины - звучит уже спорно, ибо Барт попросту не умел водить. Кто-то умудрялся путать марку машины нападавших, её цвет и модель - всё это до обнаружения в лесу бьюика, угнанного незадолго до первого ограбления. Так "бьюик" официально и сделали машиной преступников.
Кто-то не мог придти к итоговому решению насчёт формы и длины усов Ванцетти. Вершиной абсурда стали показания продавца газет, углядевшего в Барте того самого нападавшего с "иностранной" манерой бегать. Нетрудно представить, насколько нелепо звучали некоторые из таких свидетельств в суде.
Со стороны защиты всё тоже прошло не так гладко. Все свидетели были итальянцами, что вызывало в суде очевидное недоверие. Некоторым даже пришлось говорить с помощью переводчика. Самое примечательное, что все италоговорящие излагались на одном и том же диалекте, что точно вредило обвиняемому. Да и сами показания защиты оказались спутанными. Все сошлись на том, что во время преступления покупали рыбу у Барта, но вот дата и время сего действия оказались у каждого свои, что вызвало лишнюю подозрительную путаницу. Один мальчик вообще в открытую признался, что свои показания он отрепетировал.
У Ванцетти же первоначально не сошлось алиби, а когда он объявил о новом, единственный свидетель уже отбыл в Италию. После всего этого Барт, посовещавшись с Николой, решил больше не давать никаких показаний в свою защиту. Всё это привело к тому, что его признали виновным и дали ему от 12 до 15 лет тюремного заключения. На этом всё не закончилось, и на Барта завели новое дело, уже на пару с Николой, за совершённое ограбление и двойное убийство. Изначально защита собиралась отгородить хотя бы Ванцетти, так как во втором деле прямых улик на него особо и не было, но сам Барт отказался от этой затеи, предпочтя разделить с товарищем предполагаемую участь.
Адвокат Фрэд Мур изначально решил строить защиту вокруг предубеждённых взглядов со стороны обвинения. Всеми силами он старался придать этому делу громкую огласку, превращая, казалось бы, обычное дело об убийстве и ограблении в целый политический процесс.
К этому судебному заседанию и подошли основательнее. Все двери здания, в котором проходил суд, были тяжёлыми и раздвижными, а ставни заменили чугунными, опасаясь возможных взрывов. Также по всему периметру была расставлена охрана, а присяжные тщательно отбирались и отсеивались (из 600 человек оставили всего лишь 12).
Если не считать найденное оружие и патроны старого образца, то обвинение Николы было мотивировано в первую очередь тем, что в день ограбления он не присутствовал на работе и находился неподалёку от места преступления, причём видели его как отдельно, так и с Бартом на пару. И тут суд в очередной раз доказал свою предубеждённость, потому что у Сакко с Ванцетти были алиби, подкреплённые свидетелями: Никола встречался со своими друзьями и ходил в посольство (что было подтверждёно работником этого самого посольства), а Барт всё также торговал своей рыбой. Всё это было отклонено судом.
Суд вообще сам по себе отличился. Дело вёл судья Вебстер Тайер. Ранее он уже успел выделиться своей речью, осуждающей всех большевиков и анархистов. Ещё он был противником любого насилия и подстрекательств к нему, да и иностранцев он недолюбливал, имея по отношению к ним явные предубеждения, хотя считался справедливым судьёй.
Во время судебных заседаний Тайер продемонстрировал не самые профессиональные качества. Он предвзято вёл себя, позволяя лишние высказывания и домыслы, а также чуть ли не открытые насмешки с ехидством в сторону обвиняемых. Ещё Тайер довольно яро парировал любые прошения со стороны защиты и частенько спорил с Фредом Муром. Вне судебной стойки он также вёл себя неподобающе. Если верить слухам, то Сакко и Ванцетти он называл "большевиками" и вообще всем видом показывал своё желание "потопить" их, так что его отношение к ним было определённо негативным.
Он вёл себя так недостойно, как я не видел за все свои тридцать шесть лет.
Стоит сказать, что и Фред Мур не отличался рабочей этикой. На судебных заседаниях он вёл себя вызывающе, выглядел неопрятно, провоцировал судью и в целом никому не нравился, в том числе обвиняемым. Методы Мура были расценены, как слишком эгоистичные по отношению к защите, которую он представлял.
В течении всего судебного процесса была проведена не одна экспертиза. И, если не углубляться целиком в подробности, то было установлено, что извлечённые пули из тела охранника не являются аналогичными пулям Сакко (выводы сделаны из утверждений экспертов со стороны защиты, в то время как сторона обвинения установила обратное), а пропавший револьвер этого самого охранника, который, кстати, видели только свидетели (на самом теле была лишь кобура), не соответствует тому, что был найден у Ванцетти. По заверениям жены убитого, а также по показаниям оружейного мастера, оружие охранника ремонтировалось неделями ранее, потому содержало в себе обновлённые пружины и молоток, в то время как у Ванцетти, по утверждениям одного из экспертов, из нового оснащения был только молоток, да и со временем выяснится, что у них предположительно ещё и разные калибры (у Сакко - 0,38, у охранника - 0, 32). Даже ниоткуда пойми взятая кепка, которую якобы потерял Сакко во время перестрелки, оказалась тому совсем не по размеру, хоть она и выглядела похожей на ту, что он обычно носил.
Насчёт ложных показаний во время ареста, итальянцы сослались на страх быть неверно осуждёнными или депортированными. Вопрос того, чем занимались в гараже четверо анархистов всё ещё открыт.
Остальное основывалось лишь на свидетельствах, которые в очередной раз оказались чересчур пространственными. Так, одна женщина предельно чётко была уверена в виновности Сакко, уверяя суд в том, что видела его в машине во время обстрела при побеге. Только вот при перекрёстном допросе её уверенность насчёт Сакко куда-то делась, зато вот через год она в детальных подробностях описала эту встречу. И вот такие свидетельства были не единичными.
Без стеснения говорю, что главный свидетель, честно и вне сомнения, рассказывала о том, что психологически невозможно. Мисс Сплейн видела стреляющего Сакко на расстоянии в примерно 60 футов (примерно 18 метров) на протяжении от полутора до трёх секунд, в быстро набирающей скорость, от 15 до 18 миль в час, машине. В конце года она вспомнила и описала порядка 16 различных деталей его внешности, даже размер его руки, длину волос в два - два с половиной дюйма и тени от его бровей! Восприятие и память в таких условиях легко могут быть доказаны, как психологически невозможные. Каждый психолог знает это, даже Гудини. И что же нам нужно думать о предубеждениях и честности государства, которое использует такие свидетельства зная, что присяжные слишком безграмотны, чтобы в это не поверить?
По итогу мы можем только видеть, что обвинения в сторону эмигрантов преимущественно основывались лишь на предположениях, домыслах, воображении и неудачных совпадениях. И даже так судья с прокурором оставались упрямыми касаемо виновности итальянцев.
Дело уверенно шло в тупик и, наконец, суд 21 июля 1921 года признал Николу Сакко и Барталомео Ванцетти виновными, дав им наивысшее наказание, исходя из штата, в котором проходил процесс - смертная казнь на электрическом стуле.
Общественный протест
Приговор вызвал бурную реакцию в обществе. Никола Сакко и Бартоломео Ванцетти превратились в настоящих мучеников современности, которых, казалось, осудили ни сколько за ограбление и убийства, которых они не совершали, а сколько за их анархистские взгляды и принадлежность к другой культуре. Целые шесть лет с момента вынесения приговора адвокаты, различные деятели и обычные люди заваливали суд, высшие инстанции и даже президента, который, к слову, решил не вмешиваться в это дело, письмами с просьбой пересмотреть дело, пока ещё не поздно.
На улицах развернулись целые шествия в защиту невиновных. Подключились известные личности, вроде Альберта Эйнштейна, папы Римского и даже Бенито Муссолини. Все они пытались предостеречь суд от непоправимой ошибки.
Тем временем Сакко и Ванцетти провели эти годы в размышлениях и смирении. Два итальянца будто пытались держаться оптимизма до последнего, даже не смотря на попытки суицида Николы в 1923-м.
О, благословенная зелёная пустыня и открытая земля. О, голубые просторы океанов, ароматы цветов и сладость фруктовых плодов... Да, да, всё это настоящая реальность, но не для нас, не для нас закованных.
Дорогой Бартоло:
В субботу 26-ого меня навестила Роза вместе с детьми. Это был первый раз, когда я увидел детей с момента, как ты покинул Дедхем. Можешь представить, как счастлив я был увидеть их такими радостными и весёлыми на самом пике их здоровья. Если бы ты только мог увидеть маленькую Инес (дочь Сакко, рождённая во время его заключения). Она так располнела, выглядит как кукла. Данте тоже выглядит хорошо, он пишет мне каждую неделю. Роза также смотрится славно после операции, набирается сил ежедневно. Я себя чувствую хорошо, занимаюсь ничем кроме как упражнениями, чтением и писанием. Я очень сожалею, что никто не приходит увидеться с тобою. Ко мне тоже никто не приходит, кроме Розы...
Мой дорогой товарищ Ванцетти:
Этим утром, сразу как я был разбужен, моими первыми мыслями было написание этих строк тебе и пожелания самых добрых и тёплых слов к твоему дню рождения. Надеюсь это наши последние дни рождения в этой ужасной и чудовищной бастиле, посреди страны свободы.
Множественные ходатайства, всеобщее несогласие народа и бескомпромиссность суда подкреплялись и тем фактом, что был выявлен более вероятный виновник преступления - Челестино Мандерос, за пару дней до ограбления вышедший из тюрьмы португальский эмигрант. Во время всего этого протеста Мандерос не выдержал и открыто признался, что именно он совершил все эти преступления. Будучи уже в тюрьме, он написал письмо редактору Бостонской газеты, что привлекло внимание адвоката осуждённых - Уильма Томпсона (Фред Мур ранее был отстранён от дела).
Дорогой редактор.
Признаюсь в преступлении по делу обувной компании на юге Брейнтри 15 апреля 1920 года, Сакко и Ваццетти там не было.
В подтверждение вины Мандероса можно хотя бы привести тот факт, что спустя неделю после ограбления на его банковском счёту появились почти три тысячи долларов. С помощью португальца полиция даже вышла на предполагаемых соучастников преступления - банду Морелли, главарь которых был сильно похож на Сакко. Всё это было благополучно трактовано судом, как выгораживание "своих".
Все попытки защиты хоть как-то достучаться до суда сталкивались со стеной безразличия и нежеланием идти на уступки. Выглядело это, как самая большая несправедливость в мире, с которой ничего нельзя было поделать. В конце-концов, суд окончательно стал непреклонен в своём решении и в 1926-ом году объявил дату исполнения приговора.
С 22-ое по 23-ее августа 1927-ого должна была пройти казнь. К Сакко и Ванцетти пришли попрощаться родные и близкие, а в это время в ожидании новостей находился весь мир. Все старания и оттягивания участи были тщетными, и в назначенное время началась последняя глава в жизни двух итальянцев.
Казнь
Первым на электрический стул обязался сесть Никола Сакко. Он прокричал "Да здравствует анархия!", а затем тихо прошептал прощание со своей семьёй и мамой. В 12 часов 19 минут дыхание покинуло его тело.
Затем очередь настала за Бартом Ванцетти. Он также не упустил момента произнести свои последние слова.
Хотел бы сказать вам, что я невиновен. Я никогда не совершал преступления. За мной были грехи, но ни одного преступления. Благодарю вас за всё сделанное для меня. Я невиновен за все преступления, не только за эти, но за все. Я невиновный человек.
(дальше Барт пожал руку надзирателям, врачам, и произнёс свои последние слова, после того, как его связали ремнями)
Сейчас я хочу попросить прощения за некоторых людей, которые делают со мной эти вещи.
Со слезами на глазах Барт был казнён в 12 часов 26 минут. Ранее был казнён и Челестино Мадейрос.
В следующие дни акция несогласия вызвала настолько большой резонанс, что проходила чуть ли не во всём мире: Париж, Япония, Бразилия, Германия, Китай, Италия и так далее. Советский Союз тоже не упустил возможности пожурить своих идеологических соперников, тем более уж за казнь анархистов-социалистов. Соединённые Штаты в одночасье навлекли на себя позор и осуждение всего земного шара.
Похоронное шествие прошло 28 августа. Тысячи людей собрались, чтобы поучаствовать или просто посмотреть на одно из самых больших прощаний, которое они только могли увидеть. Когда шествие дошло до кладбища, прозвучали последние прощальные речи, а потом тела двух эмигрантов были кремированы. Их прах был отправлен на родину: Фердинандо Сакко был захоронен в своём родном городе, а Бартоломео Ванцетти рядом с могилой своей матери.
В дальнейшем, общественности будут обнародованы множественные письма и материалы следствия. Лучше всего трагизм ситуации передаёт уже ранее известное заявление Барта одному журналисту, которое со временем станет едва ли не бессмертным.
Если бы не все эти вещи, то я, скорее всего, прожил бы свою жизнь, разговаривая с людьми, презирающими меня. Я бы, скорее всего, умер незамеченным, неизвестным, неудачником. Сейчас мы не неудачники. Это наш успех и наш триумф. Никогда за нашу жизнь мы не могли бы даже понадеяться проделать такую работу по отношению к толерантности, справедливости, пониманию друг друга, благодаря этому инциденту. Наши слова - наши жизни - наши страдания - ничто! Отнятие наших жизней - жизней хорошего сапожника и бедного торговца рыбой - всё! Этот последний момент принадлежит нам - эта агония - наш триумф.
Наследие и дальнейшие события
Смерть Сакко и Ванцетти стала общим горем, которое со временем превратится в легенду, обсуждаемую историками, журналистами, различными специалистами и просто обычными людьми. Эту историю подхватят и многие творцы. Будут писаться книги и картины, сниматься как документальные, так и художественные фильмы. В стороне не останется театр. Появятся спектакли и театральные постановки. Множество поэтов с разных уголков земли вдохновлялось и выражало свои чувства сожаления через строчки своих стихов. То же относится и к писателям, достаточно плотно взявшимися за раскрытие дела над итальянцами, с художественной (порой сатирической) и публицистической точек зрения.
Ну и, конечно же, музыка: баллады, классика, рок и даже реп. Но в историю Сакко и Ванцетти прочно войдёт только одна песня. Написал её Эннио Морриконе, а спела Джоан Баэз, для итальяно-французского фильма 1971-ого года "Sacco e Vanzetti", ставшего со временем культовым и общепризнанным. Речь идёт о той самой "Here's to You", которую и позаимствовал Хидео Кодзима для своей игры. За основу простого, но глубокого и лаконичного текста были взяты слова Барта Ванцетти из уже знакомого нам заявления.
Here's to you, Nicola and Bart
Rest forever here in our hearts
The last and final moment is yours
That agony is your triumph
Все эти формы самовыражения лишь только укрепляли в глазах людей образ итальянцев, как двух трагических жертв, отдавших свои жизни за идею свободы, равенства и справедливости. Но были ли они всё же жертвами, как их хочет видеть общество?
Вопрос виновности Сакко и Ванцетти обсуждался и тщательно разбирался даже после их смерти. И последующие повторные экспертизы, с учётом новых технологий и способов проверки, показали, что всё-таки фатальная для охранника пуля соответствует пуле Сакко. Так что жертва была застрелена именно из пистолета Николы и, скорее всего, он был виновен в убийстве. Того же мнения придерживался один из четырёх лидеров-анархистов - Джовани Гамбера, поведавший перед смертью своему сыну о том, что в анархистских кругах все знали о виновности Сакко. Если говорить о Ванцетти, то в отношении обоих налётов он считался чистым. Конечно, он мог знать об ограблении или даже помогать с его планированием, но ни в убийстве, ни в прямом соучастии Барт замешан не был.
Окончательно под сомнение репутацию двух итальянцев-эмигрантов поставил, собственно, их адвокат. В 2005-ом году в открытом доступе оказалось письмо американского писателя Эптона Синклера своему адвокату. В нём тот пишет о времени, когда работал над романом "Бостон", основанным на деле Сакко-Ванцетти. В письме Эптон рассказывает, как ему удалось встретиться с Фредом Муром, и как Синклер "умолял" того поделиться правдой. Тут, как пишет Синклер, Мур и раскололся. Адвокат рассказал о том, как фабриковал алиби, а также высказал своё мнение о виновности итальянцев.
Это письмо предназначено только тебе. Спрячь его в свой сейф, и когда-нибудь мир узнает о настоящей правде. Здесь я пытаюсь выполнять свою роль в этой истории.
Наедине с Фредом, в номере отеля, я умолял его рассказать мне всю правду...И тогда он рассказал мне, что мужчины были виновны, он рассказал в детальности, как создавал для них алиби.
На тот момент я встретился с самой тяжёлой этической проблемой в своей жизни...Я приехал в Бостон, чтобы рассказать правду об этом деле.
Моя жена была уверена, что, если я расскажу о том, во что верю, то буду назван предателем движения и могу не дожить до выпуска книги...Конечно, следующее большое дело может быть подставным (вероятно, имеется в виду материал для следующей книги - Синклер был известным разоблачителем), и моя правда о деле Сакко и Ванцетти может усложнить всё для жертв...Лучше всего придерживаться наивной защиты Сакко и Ванцетти, потому что это то, чего ожидают мои иностранные читатели, которых 90% от моей аудитории.
Несмотря на описанное, Синклер был не до конца уверен в адекватности и правдивости слов Мура, который злоупотреблял наркотиками и вполне мог быть обижен на то, что его убрали из дела. Но всё же его рассказ показался Синклеру довольно убедительным.
Таким образом, можно понять, что всё слишком неоднозначно в истории Сакко и Ванцетти. Даже сейчас, в мире всеобщей информатизации, сложно предельно точно ответить на вопрос, были ли виновны два итальянца-эмигранта. Многое говорит прямым текстом, что, по крайней мере, Никола наверняка был убийцей, но потом задумываешься, как часто менялись правила игры и уже как-то с трудом чувствуешь уверенность в постоянно возникающей новой правде. Слишком много нюансов и недомолвок сопутствуют этому делу, отчего разбираться в этом сложно, но также не менее интересно.
Как бы то ни было, Сакко и Ванцетти войдут в историю такими, какими их хочет видеть общество - невинными жертвами несправедливой судебной системы. Правда это или нет, решать уже нам всем. Мы можем верить в красивую сказку о борцах за свободу и толерантность, а можем и усомниться в чистоте их намерений. Вероятнее всего, истина где-то посередине, так что нам остаётся только верить. Верить так, как верили в свою невиновность и свои идеалы когда-то хороший сапожник и бедный торговец рыбой.