Виктор Новоселов - Действительность

Предлагаю вам прочитать мой новый сборник рассказов. Очень надеюсь, что произведение вам понравится, я достаточно долго над ним работал и вложил в него много сил. По ссылке с ЛитРес его можно бесплатно скачать полностью. А ниже в этом посте приведены три рассказа для ознакомления.

Да, все мы живем на одной планете, но действительность для каждого из нас своя, ведь мы смотрим на один и тот же мир разными глазами. Чью-то волю действительность не в силах подломить, как бы жестока она не была. А кто-то собственными руками разрушает свою жизнь, не в силах понять свою ошибку. Истории, представленные в данном сборнике, описывают действительность с самой неприглядной стороны, но эта сторона существует и от нее нельзя отречься. И я очень надеюсь, что эта книга поможет вам взглянуть на вашу собственную жизнь по-новому.

Когда ты засыпаешь днем, то должен быть готов к одному неприятному последствию – проснувшись, ты не сразу осознаешь себя, поймешь, где находишься, зачем и когда. И это немного пугает, согласитесь. Вот ты просто прилег на диван, чтобы немного передохнуть после утренней суеты. Тело тут же налилось приятной истомой, а мысли водоворотом понесли тебя куда-то вдаль, странно перемежая воспоминания о любимой и мечты о покупке нового мотоцикла. Как вдруг ты словно бы падаешь в пропасть и резко подскакиваешь на кушетке, не до конца понимая, кто ты и как здесь оказался.

Если верить наручным часам, я проспал всего пятнадцать минут, но мои разум и тело словно бы пребывали в анабиозе долгие годы. Сердце громко колотится в груди, ноги наполнены свинцовой тяжестью, а сознание словно бы не сразу возвращается на свой пост, чтобы сообщить мне вводные данные для этой реальности.

Когда я понял, что на самом деле сейчас мне ничего не угрожает, то с шумом выдохнул, протер глаза, подошел к окну и распахнул его настежь. Порывистый осенний ветер сразу же начал забрасывать мелкие капли дождя прямо на пол у окна. Сквозь яркий аромат прелой листвы и мокрого асфальта я чувствовал горькие нотки неприятных запахов костра и бензина. Все это утро они преследуют меня и от этого уже начала болеть голова. Посему я закрыл окно, вновь изолировавшись от внешнего мира, и лишь ветер с прежней яростью продолжал швырять капли дождя о стекло, сквозь которое можно было видеть соседний дом, расположенный выше по улице.

Немного постояв в задумчивости, я развернулся и направился к двери, переступая через кучи вещей, хаотично разбросанных на полу. Мама всегда ругала меня за беспорядок в комнате. И самое удивительное в том, что она делала это по сей день. Хотя недавно мне стукнуло восемнадцать, и в глазах всего мира я уже являлся взрослым, состоявшимся мужчиной.

Занося ногу над очередной грудой одежды, я увидел желтую футболку с логотипом моей любимой музыкальной группы. Я остановился, выудил из общей кучи слегка ношенную, мятую вещь и понюхал ее. От нее не разило потом, что по моим стандартам считалось синонимом чистоты и я, небрежно перекинув футболку через плечо, наконец, покинул комнату.

Комната располагалась на втором этаже, прямо напротив угловой лестницы, что вела вниз в прихожую. Слева по коридору, напротив друг друга, расположились две двери, что вели в родительскую спальню и комнату сестры, а справа, за приоткрытой дверью, находилась ванная комната, где из незатянутого крана сейчас капала вода, громко ударяясь о гладкую поверхность ванны.

Я решил спуститься на первый этаж и выйти на крытую веранду перед домом, чтобы устроить себе там перекур. Держась за перила, я преодолевал довольно крутой спуск и смотрел на фотографии, которыми была буквально увешена вся стена вдоль лестницы.

Вот лысеющий мужчина в возрасте обнимает за талию приятную женщину, что, улыбаясь, предпочитает не обнажать зубы. На следующей фотографии эти же люди, но уже в компании своих детей – шестнадцатилетней дочери и восемнадцатилетнего сына. Девушка улыбается во весь рот, обнимая отца. Парень же сдержанно поддерживает под руку мать, стараясь казаться на этом фото взрослее и самостоятельнее, чем он есть на самом деле.

На следующем фото семья запечатлена на фоне праздничного дерева, увешанного гирляндами, под которым лежит целая куча подарков. Мужчина здесь еще не облысел, а его жена тогда еще предпочитала спокойным тонам яркий и броский макияж. Девочка все так же широко улыбается, а мальчик смущенно смотрит на фотографа, сжимая в руках большую машину на радиоуправлении.

Помню ее. Благодаря этой игрушке я сумел как познать радость обладания чем-то желанным, так и горечь безвременной утраты. Тогда, прямо накануне торжеств, в магазины завезли первую партию таких машин, и все мальчики как один желали видеть в качестве подарка только ее одну и ничего другого.

Вот только за внешней привлекательностью и колоссальным размером скрывались слабый мотор и хрупкий корпус, отчего столь желанные некогда игрушки оказывались на помойке самое большее через пару месяцев. Забавно, миновало много лет, а мои пальцы еще помнили на ощупь тот дешевый пластик, из которого была сделана та машина.

Я улыбнулся своим воспоминаниям, вышел на веранду и сразу же закурил. Только так можно было перебить вездесущий аромат костра и бензина. Отец всегда ругал меня, когда я курил в доме или подле него, но я вообще не был послушным ребенком и частенько нарушал его запреты.

На веранде стояли небольшой деревянный стол и подле него четыре раскладных стула. В целом это было замечательное место для того, чтобы всей семьей сидеть тут и пить чай долгими летними вечерами. Но время и непогода сделали свое дело, уличная мебель давно нуждалась в ремонте, еле следовало хотя бы покрасить или проморить. Однако облагораживание уличной мебели всегда составляло ту часть плана работ по дому, что ты постоянно хочешь сделать, но так никогда за это не возьмешься. И я предпочел постоять, опершись плечом на одну из опор, державших крышу веранды.

Я стоял и смотрел, как мелкий дождик постепенно наполняет лужи на асфальтовой дороге, что шла мимо дома и скрывалась где-то вдалеке за поворотом. Этот коттеджный поселок возводился одномоментно и был застроен типовыми частными домиками, что практически не отличались друг от друга. Посему тут имелась тщательно продуманная проектировщиками система дорог, которая мне больше всего напоминала человеческие легкие. Сами одинаковые внешне дома были чем-то похожи на крошечные альвеолы, а эта узкая двухполюсная дорога словно бы была веточкой бронхов, что, уходя вдаль, постепенно соединялась с другими такими же веточками и, превращалась в бронх, что затем становился полноценным шоссе, что, согласно аналогии с легкими, напоминало трахею. А это самое шоссе уже соединяло поселок с центральной частью города, расположенной в восьми километрах к северу отсюда.

Да, аналогия с легкими немного странная, но я очень любил анатомию и часто с удовольствием замечал черты нашего внутреннего мира в возводимых людьми конструкциях. Представляете, совсем недавно, до того, как меня выгнали из мединститута за один неподобающий поступок, я учился на медика, вполне успевал в учебе и даже регулярно претендовал на повышенную стипендию. И даже сейчас я иногда позволяю себе мечтать, что в будущем смогу вернуться к учебе и все-таки стану врачом. Но пока я могу лишь прикурить вторую сигарету от первой, совершая тем самым еще один неподобающий поступок.

Вдруг на лужайку перед домом выскочила перепуганная собака. Грязный косматый пес неизвестной породы двигался рывками и постоянно приподнимал заднюю лапу, шерсть на которой была грязной от крови. Он был очень напуган и подскакивал на месте от любого шороха, даже порывы ветра пугали бедное животное. Меня пес заметил лишь в тот момент, когда я громко свистнул. Пес развернулся в мою сторону и инстинктивно прижался к земле, в его глазах-блюдцах без труда читался ужас. Такой резкий маневр, очевидно, разбередил рану на его лапе, отчего четвероногий теперь жалобно поскуливал.

Я хотел было подойти к нему поближе, осмотреть его лапу. Но пес тяжело поднялся на лапы и, поджав хвост, начал пятиться в противоположенную от меня сторону. Но там он тоже заприметил что-то пугающее, и с капающей из пасти слюной, забыв про боль в лапе, рванул в том направлении, откуда пришел.

Уже через пару секунд на лужайке показался мужчина в полном армейском обмундировании, именно он и спугнул пса, заставив того вернуться восвояси. Мужчина был в полной выкладке, но его автомат был небрежно закреплен на рюкзаке, а в руке он тащил тяжелую зеленую канистру на двадцать литров.

- Собаку спугнул, - сказал я ему.

- Ой, дружище, это к лучшему. Так-то они еще пару дней будут тут, как безумные носиться. И хрен его знает, какая в их маленькую собачью башку взбредет умная мысль, понимаешь? – ответил запыхавшийся мужчина, ставя канистру на деревянный настил веранды.

- Усек.

- Прикинь, во всем городе бензина не осталось, - мужчина постучал ладонью по канистре отозвавшейся глухим звуком. - Пришлось аж чей-то гараж вскрыть, да прям из машины сливать. Никогда бы не подумал, что придется таким заниматься. Ты тут все сделал? Документы нашел?

- Да, все готово. Паспорта всей кучей в родительской спальне лежали, прямо в ящике комода. Все упаковал, в формуляр данные переписал.

- Это ты молодец. А где автомат твой?

- На кухонном столе лежит.

- Он при тебе должен быть, понимаешь, при тебе! Я тебя уму-разуму учить не должен, конечно. Но это одна из тех истин, что всегда доходит до людей слишком поздно, понимаешь? Ты ж медик потенциальный, должно ведь что-то в котелке твоем вариться, верно?

- Усек.

- Очень надеюсь. О, я смотрю, ты прибарахлился, – он указал пальцем на желтую футболку, висевшую на моем плече.

- Да, взял тут кое-что.

- Так! Ну, ты главное не забывайся и очень сильно думай, не будет ли тебе, потом эта вещица ночами сниться, ага?

- Кажется, я понял. – С этими словами я сдернул футболку с плеча, аккуратно сложил и положил на один из тех раскладных стульев, что стояли на веранде.

Мужчина кивнул, молча вытер нос, на котором собралась большая тяжелая капля пота, затем крякнул, поднял с настила тяжелую канистру и вошел в дом. Я молча проследовал за ним.

Проходя вглубь дома, мы обошли стороной лестницу, ведущую на второй этаж, и оказались в просторном помещении, выходившем на задний двор панорамными окнами. Это была кухня, совмещенная со столовой. Еще вчера семья из четырех человек собралась здесь за большим антикварным столом, чтобы сытно покушать, любуясь видом на далекие горы.

Но теперь от этой идиллии не осталось и следа, на кухне был полный разгром. Панорамные окна были разбиты вдребезги, от них ничего не осталось. Определенная разрушительная сила ударила по ним снаружи и теперь их мелкие осколки ровным слоем покрывали все помещение, хрустя под подошвами армейских ботинок. Вся мебель, кроме массивного стола в центре помещения, была разломана, хотя сам стол каким-то чудом отделался лишь небольшими сколами да царапинами. Стены и потолок помещения были покрыты ямками и рытвинами, а местами прямо из стен торчали довольно крупные металлические фрагменты. При всем этом на кухне стоял отвратительный смрад — смесь запаха земли, металла и пороха.

Стараясь глубоко не дышать, я подошел к столу, на котором лежали мой автомат и тяжелый походный ранец. Я приладил автомат к рюкзаку таким же образом, как мой сослуживец и закинул рюкзак за спину. Затем, пробираясь по останкам мебели и битому стеклу, мы с ним вышли на задний двор, где, прямо у дома в земле была вырыта неглубокая, но довольно широкая воронка, по краям которой остались висеть обгоревшие куски вырванного газона.

Аккуратно обойдя воронку по краю, мы прошли чуть дальше и остановились у небольшого деревца на самой границе участка. Кажется, раньше это был молодой дуб, но та же сила, что выбила панорамные окна в доме, перебила молодому дереву ствол, не оставляя тому никаких шансов на выживание.

Под погибшим деревом, аккуратно сложенные в кучу, лежали останки четырех человек. Вот лысеющий мужчина, вот его жена, вот их шестнадцатилетняя дочь и восемнадцатилетний сын. В момент взрыва отец и мать семейства сидели спиной к окнам и погибли мгновенно. Их сыну крупный осколок угодил в грудь, и он вряд ли протянул больше двух минут. Меньше всего повезло их дочери, получив многочисленные ранения, она еще какое-то время была жива. Несчастная девушка сумела доползти до прихожей и даже попыталась куда-то позвонить по телефону. Мы так и нашли ее – лежащей на полу и сжимавшей в том, что осталось от ее руки телефонную трубку.

Она была очень милой и сильно напоминала мне мою собственную младшую сестру, ведь той через неделю тоже исполнится шестнадцать. Но моя сестра сейчас сидит в школе за партой и ждет не дождется момента, когда можно будет, наконец, пойти домой, а этой девушки больше нет. И мы с сослуживцем, словно мешок с картошкой, оттащили на задний двор и положили рядом со всей ее семьей, что в одночасье перестала существовать.

Мы так и нашлись что сказать, никто не произнес прощальную речь и не вспомнил добрым словом этих людей. Мой сослуживец молча облил тела погибших бензином и поджег. По сути, это значило лишь то, что теперь и мы внесли свою лепту в тот нестерпимый смрад, что с самого утра стоял сегодня над этим мирным пригородом.

Только подумать, еще вчера вечером мы получили приказ о начале спецоперации, целью которой была ликвидация противника, что предположительно вторгся на нашу территорию, занял этот пригород и укрепился в нем. Когда на поселок опустилась ночь, началась артподготовка. А уже утром, перед самой высадкой, мы узнали, что в разведданные оказались неверными и противник использовал этот пригород лишь как транзитную точку. После разведывательной вылазки они временно укрылись здесь, а потом, под покровом ночи вернулись на свои рубежи. Отчего получалось, что наша артиллерия полночи поливала огнем населенный пункт, в котором, кроме нашего же гражданского населения никого не было.

И этим утром мы неожиданно сами для себя превратились из солдат в могильщиков, что сжигали трупы и искали в полуразрушенных домах документы тех, кто еще вчера планировал жизнь на годы вперед, а сегодня догорал в погребальном костре.

Кто был во всем этом виноват?

Не знаю.

Виноват ли политик, из-за которого накалилась обстановка на границе? Виноват ли разведчик, который по снимкам с беспилотника ошибочно предположил, что противник занял пригород? Виноват ли командир, что приказал начать обстрел, не дожидаясь подтверждения полученных данных? Виноват ли расчет миномета, что, выполняя поставленную задачу, точно опустил мину во двор этого дома? И, наконец, виноват ли я, что теперь должен был предать огню триста пятьдесят тел безвинно убиенных людей?

Все мы, по отдельности, казалось бы, не были виноваты в том, что произошло. Все мы были в целом неплохими людьми и, в сущности не желали никому зла. У каждого из нас были те, кто любит нас, и те, кого любим мы.

Но вот я вижу, как огонь пожирает тела тех, кто как две капли воды был похож на тех людей, что ждут меня дома. Кто-то убил эту пожилую пару, что готовилась, наконец, выпустить своих птенцов из гнезда. Кто-то убил эту прелестную девушку, что еще только готовилась влюбиться в жизнь. И кто-то убил этого юношу, что был так похож на меня, что носил одежду одного со мной размера и любил ту же музыку, что и я.

Я мечтал быть врачом, помогать людям. Но вместо этого я уже был виновен во всех тех смертях, что случились в этом пригороде накануне ночью. Эта семья – лишь крохотная часть того мира, что разрушился вчера. Я был тем, кто его разрушил. Я убийца.

В горле встал ком, который я никак не мог проглотить.

- Нам надо идти, нельзя вот так просто стоять и смотреть. У нас тут еще уйма работы, - сказал сослуживец, стараясь не смотреть на меня.

- Усек! – ответил я без какого-либо выражения.

Предисловие

Тихий, спокойный и ничем не примечательный воскресный вечер в середине марта. Всю прошедшую неделю весна уверенно выдавливала зиму с занятых ею позиций. Это было то самое время, когда, выйдя утром из дома и сделав первый вдох, ты сразу чувствуешь, что грядет теплая пора. Однако, как это часто бывает, данное чувство оказалось преждевременным, слишком уж уверенно весна наступала, и мы совершенно зря поверили в то, что она уже пришла насовсем.

И вот, именно сегодня, зима внезапно и коварно нанесла ответный удар. Утром поднялся очень холодный, порывистый ветер. Он как будто пытался остудить наши души, уже было немного оттаявшие под влиянием столь желанной, но недолгой оттепели. А когда стемнело, и вовсе ударил самый настоящий крепкий мороз, что превратил улицы в ледяные дорожки, отражавшие свет фонарей, словно зеркала.

Редкий человек сегодня вечером решался выбираться из дома, да то он лишь быстрым шагом проходил по улице, стремясь поскорее сделать свои дела, да вернуться восвояси. Все как будто отказывались верить, что весна нас обманула и сидели дома, ожидая, когда она вернется.

Однако даже в такой непогожий день находились люди, что никуда не спешили. Возможно, их никто не ждал? Или им некуда было идти? Спрашивать о таком не принято. Ведь чужая тоска заразна, словно вирус, и прикладывать к собственным проблемам чужое горе – излишняя ноша.

Вот и на старой лавке, в сиденье которой не хватало несколько досок, а краска, облупившись, обнажала многочисленные предшествующие слои самых разных оттенков, в полной тишине сидели два человека. Оба они ждали задержавшийся сегодня последний автобус. Конечно, логичней было бы ждать автобус в стоявшем совсем рядом павильоне остановки, ведь там можно спрятаться от пронизывающего ветра. Но там, судя по всему, недавно прошел какой-то праздник не слишком притязательных людей и теперь в радиусе десяти метров стоял смрад.

А лавка стояла так удачно, что подходящий автобус было видно чуть ли не за квартал и оба человека без проблем успели бы пройти на посадку, как только транспорт появится в поле зрения. По обе стороны лавки стояли фонари, один из них не горел, а второй то и дело помаргивал, угрожающе при этом гудя. Урна, стоявшая рядом с лавкой, была переполнена и из нее, трепеща на ветру, торчали самые разнообразные цветастые обертки, а рядом с урной в ряд стояли несколько пустых пивных бутылок.

Мужчина, сидевший ближе к урне, от нечего делать разглядывал этикетки этих бутылок. Он нетерпеливо елозил на месте, то и дело менял позу и периодически потирал руки, чтобы хоть как-то согреться. На вид ему было около тридцати. Он был одет так, словно просто приходил в бутик, показывал продавцам обложку модного журнала и скупал все те вещи, что были представлены на модели. У него было гладковыбритое загорелое лицо, по которому можно судить, что он либо недавно был в теплых краях, либо пользовался услугами солярия. А модная стрижка лишь дополняла образ этого, безусловно, обеспеченного человека. Что же делает этот человек на автобусной остановке затерянной посреди серых «хрущевок» в столь поздний час? На этот вопрос я позволю себе ответить несколько позже.

Неожиданно человек, сидящий рядом с нашим холеным модником, тяжело закашлялся. Молодой человек крайне брезгливым взглядом окинул своего соседа и, следка отодвинувшись, с выражением полного презрения на лице вернулся к созерцанию пивных бутылок.

Его сосед совершенно не обратил внимания на этот акт презрения. Пожилой мужчина, которому на вид было уже далеко за семьдесят, сидел и, глубоко уйдя в свои мысли, смотрел куда-то вдаль. Иногда ход мыслей этого мужчины принимал приятный оборот, и тогда на его испещренном морщинами лице мелькала едва заметная улыбка.

На нем были надеты очень старые сапоги, подошва которых уже давно стопталась внутрь, а старенькие шерстяные брюки, покрывавшие ноги, хоть и были чистыми, но были поглажены кое-как и много раз латаны. Так же на мужчине была старая, потрескавшаяся от времени кожаная куртка, молнию на которой давным-давно заклинило, и застегивалась она теперь только на кнопки.

Отечное лицо мужчины было покрыто неровной недельной щетиной, а копна нечёсаных седых волос с самого утра хранила след от подушки. Подбородок и нос этого персонажа были покрыты паутинкой тонких красных прожилок - та черта, по которой можно было безошибочно определить сильно пьющего человека. Но прямо сейчас от него не пахло, более того, он давно был абсолютно трезв, это я могу вам гарантировать.

Вот к такому необычному соседству привела задержка последнего автобуса этим холодным весенним вечером.

1

Степан сидел на остановке и ждал этот проклятый автобус уже добрых сорок минут. Вообще, он редко когда пользовался общественным транспортом, и его гардероб был рассчитан так, что по городу он будет передвигаться исключительно на собственном автомобиле. Но сегодня ведь был особенный день. Счастливое воскресенье. Нынче такой день выпадает всего раз в неделю, а ведь еще каких-то пять лет назад, ему случалось уезжать этим автобусом пару раз в неделю, а бывало и чаще. Но те время осталось далеко позади, и Степан теперь жил лишь мечтами только о том, чтобы вернуть эти самые «счастливые времена». Иногда он даже позволял себе желать чего-то большего, но пока это были лишь несбыточные грезы.

Последний автобус еще никогда не задерживался, куда чаще он приходил даже раньше расписания, ибо водителю, как и всем его пассажирам, хотелось только одного – поскорей попасть домой. Но именно сегодня что-то пошло не так, и теперь Степану приходится сидеть на лавочке и мерзнуть вместе с этим чахоточным пьяницей. Степан часто видел этого мужика, каждое воскресенье этот пьянчуга неизменно уезжал вместе с ним на последнем автобусе.

Интересно, что он тут делал? Может быть, как и у Степана, у него есть какая-то тайна? Да увольте?! Какая у такого человечка может быть тайна? Скорее всего, по воскресеньям у них товарищеская сходка в уютном подвале какого-нибудь неприметного подъезда какого-нибудь неприметного дома. Они там крепко выпивают и в жарких спорах решают судьбы нашего мира куда эффективней политиков, экономистов и топ-менеджеров вместе взятых.

Степан улыбнулся. От уголков его глаз по лицу разошлась паутинка морщин. Да, он выглядел заметно моложе своих лет, на самом деле его возраст уже приближался к пятому десятку, но, благодаря различным косметическим процедурам, на вид ему вряд ли можно было дать больше тридцати.

Он родился в семье банкира и домохозяйки, и все его детство прошло в их огромном загородном доме. Отец в ту пору редко бывал дома, ему хватало времени обращать внимание на Степана, только если тот добивался каких-либо успехов или, наоборот, в чем-то не преуспел. Матери же было откровенно плевать на ребенка, она думала только о том, что сегодня одеть, где это снять и куда завтра поехать.

Естественно, отдать ребенка в общеобразовательную школу родителям не позволил статус, и Степан пошел в специальную школу для таких же, как он. Элитная школа-интернат с забором столь же высоким, как и плата за обучение. Там он стал тем, кем должен был стать сын столь обеспеченного отца. Школа озлобила его, он научился понимать очевидные истины. Например, что все те, у кого меньше денег, чем у его отца, недостойны общения с ним. Круг его общения должен напоминать закрытый клуб, а на его личной карте города должны быть отмечены места, в которые положено ходить людям его статуса, ибо все остальное для плебеев.

В какой-то момент его отец спохватился и взялся за воспитание сына. Он часто ругал Степана за такой «денежный» подход к людям. Ибо сам отец никогда не бахвалился богатством, что лишь давало людям повод пошептаться у него за спиной, а его друзья-алкоголики, с которыми он сидел в дешевом баре или ходил на охоту, и вовсе заставляли Степана краснеть.

Мать заступалась за Степана, говоря, что мальчику повезло родиться у таких родителей, и он имеет полное право пожинать плоды такой жизни в полной мере. В ту пору Степан был благодарен ей за это. Но, ради справедливости стоит сказать, что ее участие в воспитании мальчика этим и ограничивалось.

Когда Степан подрос, отец пригласил в дом гувернантку. Ее звали Елизавета Сергеевна. Это была кроткая женщина сорока трех лет, муж которой, за месяц до найма пьяным замерз насмерть прямо под окнами их съемной квартиры. Он жила в их доме вместе со своей дочерью Машей, помогавшей матери в свободное от учебы время.

Степан не понимал, зачем они здесь вообще были нужны, но этих людей нанял отец, а его слово закон. Мать тоже была против этого, но отец пригрозил ей урезанием дотаций, и она перестала настаивать, хотя впредь никогда не упускала возможности насолить Елизавете Сергеевне и Маше. Степан с удовольствием перенял у матери эту необъяснимую злобу и очень часто доводил Машу до слез, делая какую-нибудь пакость. Например, прямо у нее на глазах мог вылить на только что вычищенный ковер чашку свежезаваренного кофе.

Но времена меняются, меняются и люди. С возрастом Степан сумел найти некий баланс между тем, что в него вбивали в школе, и тем, что пытался до него донести отец и вырос во вполне самодостаточного молодого человека. А Маша, в свою очередь, выросла в прекрасную в своем естестве девушку, увидев которую на улице невольно посмотришь ей вслед, просто чтобы попытаться сохранить в памяти ее светлый образ.

Степану теперь было стыдно за свои прошлые, и он, наоборот, даже принялся помогать Маше. Вскоре их связала дружба, а потом и нечто большее. Первая любовь, первый поцелуй - все эти прекрасные моменты Степан пережил именно с Машей, дочерью их гувернантки.

Но, та самая богатая жизнь, которую Степан столь высоко ценил, скоро сделала крутой вираж. Окончив институт, в котором он был ровно два раза, Степан устроился в банк отца на малопонятную должность с большим окладом, и казалось, что теперь все будет хорошо. Но однажды пьяный вдрызг отец зашел к нему в кабинет и показал фото какой-то девушки с накачанными губами и жутким синтетическим лицом.

Отец долго не решался что-либо сказать, затем почему-то расплакался и, наконец, собравшись с мыслями, сказал, что эта девушка будущая жена Степана. Оказалось, что эта ошибка хирурга - дочь его вероятного партнера. Отец сквозь слезы признался, что дела его идут очень плохо, и единственное, что теперь можно сделать, так это устроить слияние двух бизнесов через этот брак.

Степан был опустошен, он не знал что сказать. Перед глазами его почему-то появился образ Маши. Образ из того дня, когда он пообещал девушке, что обязательно женится на ней. Это было летом. Двое молодых людей сидели на лавочке, взявшись за руки и любовались алым закатом. На Маше было легкое платье кремового цвета, а волосы ее были подвязаны красной ленточкой. Смотря на нее, Степан не выдержал и сказал, что хотел бы видеть такой в день их свадьбы.

- Ты что делаешь мне предложение? – спросила она в шутку.

- Да, я обязательно женюсь на тебе.

- Правда? – она ухмыльнулась.

- Обещаю.

Степан сказал это с таким горячим порывом, что Маша взглянула на него с какой-то невиданной доселе теплотой. И теперь это ее лицо стояло перед глазами Степана и терзало его сердце.

Отец Степана снова заплакал и признался, что ему в свое время пришлось поступить точно так же. Что его женитьба на матери Степана произошла лишь по причине того, что отцу нужен был стартовый капитал.

- Я всегда любил другую, сынок! – причитал отец. - Всю свою жизнь. И сейчас я, как никто, понимаю тебя.

- Да, - пробормотал Степан. - И кто же она?

- А ты не догадался до сих пор?

И в этот момент Степан все понял. Так вот почему в их доме появилась гувернантка. Вот почему Елизавета Сергеевна терпела все заскоки Степана и его матери и не увольнялась. Она тоже любила отца, и эта любовь пережила все, пережила свадьбу отца ради денег, пережила неудачный брак Елизаветы, после которого женщина с ребенком на руках осталась на улице, и, судя по тому, что сейчас творилось с отцом, эта любовь пережила даже смерть Елизаветы Сергеевны от рака два года назад.

Внутри Степан сгорал дотла. Больше всего в жизни он в ту минуту хотел прогнать отца и сдержать некогда данное Маше обещание. Но он так и не смог пойти на поводу эмоций. То, что дала ему элитная школа-интернат, так и осталось глубоко на подкорке. Он слишком ценил все те удобства, что дарят нам деньги. Посему он лишь дал сам себе обещание, что поступит точно так же, как его отец. Ради денег и общего благополучия он сумеет прожить жизнь с этой куклой, но когда-нибудь обязательно найдет способ воссоединиться с Машей, если та сумеет его принять.

И теперь-то вы уже верное дело догадались, куда скрытно на автобусе ездил Степан каждую неделю, пока его жена посещала элитный загородный спа-комплекс. Он приезжал к Маше. Здесь в этом районе, подальше от собственного дома, он купил ей уютную квартиру, и только здесь ровно один день в неделю он мог почувствовать себя дома. И сейчас он вынужден был вернуться «домой», где его ждали «любимая» жена, что невероятно устала после косметических процедур, и вечно орущий, избалованный сын, которому скоро стукнет пять лет.

Степан ненавидел своего сына. Он стеснялся этого, но его отеческое чувство практически сразу уступило место ненависти. Ведь именно пять лет назад, в момент рождения сына, закончились счастливые времена, когда Степан мог гостить у Маши два раза в неделю.

Однако, совсем скоро они с женой «обретут покой». Ведь они уже определили своего ребенка в тот же интернат, где некогда учился его отец. А сам Степан недавно открыл дизайнерское бюро и нанял туда невероятно перспективного специалиста – девушку по имени Маша. А, значит, все будет хорошо, и скоро снова настанут счастливые времена.

2

Анатолий Васильевич никуда не торопился, он сидел и покорно ждал, когда приедет автобус. Анатолий был бы даже рад, если бы автобус и вовсе не приехал, ведь тогда бы появился благовидный предлог вернуться туда, откуда он сегодня не хотел уходить. Но это было то, о чем Анатолий не смел и мечтать.

Рядом с ним на лавке сидел молодой щеголь, тот очень замерз и все время прямо-таки скакал по лавке в попытках согреться. Анатолий видел его пару раз, они уже встречались на этой остановке и уезжали вместе на последнем автобусе. Пожилой мужчина был уверен, что молодой щеголь приезжал сюда к своей любовнице. Богатые всегда живут так, будто бы им за их деньги будут прощены все грехи.

Когда этот экземпляр попадет на страшный суд, та чаша, на которой будут представлены его хорошие поступки, будет пуста, как и вся его жизнь: ни семьи, ни любви, только деньги. Щеголю не понять, что значит дом, в котором тебя ждут. Раз в неделю пошалить - вот его главная отрада.

Хотя если не лукавить, то Анатолий Васильевич и сам некогда утратил это прекрасное чувство домашнего уюта, правда, совсем по другой причине. Подумав об этом, ему стало тошно, и он закашлялся, удостоившись презрительного взгляда щеголя.

Анатолия часто беспокоила боль в груди и в последнее время все чаще. Видимо, костлявая уже готовилась принять его в свои объятья, несмотря на то, сейчас Анатолию шел лишь шестой десяток. Врачи пытались бороться с его недугом и выписывали ему все более длинный список лекарств, а он, напротив, использовал их все реже, стараясь использовать дорогие пилюли только в те моменты, когда темнело перед глазами, на что была определенная причина.

Когда то этот побитый жизнью мужчина жил счастливой жизнью. Жизнью человека, которому есть что терять. У него были жена Татьяна и сын Женя. Его Танечка была школьной учительницей, она учила деток рисовать и лепить поделки из пластилина. Светлая и легкая, она так и осталась его Танечкой, даже когда она состарилась и стала прихрамывать на левую ногу. Их сын Женя был для них надеждой и опорой. Мальчик пошел в отца и с малых лет тянулся ко всему механическому, прогрессивному и автоматическому. Он стремился выяснить и понять, как работают все приборы в доме. Он хотел знать все и впитывал знания как губка. Немало приборов он разломал в попытках понять их принцип работы, покуда Анатолий Васильевич не отвел Женю на барахолку и не начал каждую неделю покупать мальчику на растерзание старые и практически неработающие приборы. Женя горел техникой и, естественно, с легкостью поступил на бюджетное отделение известного столичного института. Благодаря чему юноша стал предметом гордости уже не родителей, но всего двора.

- Как у Жени дела в институте? – смущенно спрашивала девушка Тома, соседка Анатолия по лестничной клетке. Она была безумно влюблена в Женю, но так и не решилась тому признаться, покуда он не уехал.

- Все хорошо, он приедет в выходные, заходи на чай. – Отвечал Анатолий.

- Обязательно.

Но она так и не набралась смелости зайти к ним и поговорить с Женей. Кто знает, может, будь Тамара немного смелее, то все сложилось бы совсем по-другому.

И вот однажды им на квартиру позвонили из военкомата, к которому был прикреплен институт Жени и спросили, давно ли родители видели своего сына. Родители всегда перегибают с беспокойством, особенно когда речь заходит об их детях, на то они и родители. Но Анатолий и Татьяна были настолько уверенны в своем сыне, в его целеустремленности и непогрешимости, что даже не допускали в свои головы мысли о том, что с их сыном что-то может пойти не так. Они решили, что в институте просто что-то перепутали и не передали вовремя бумаги в военкомат.

И уже в следующие выходные Женя явился лично подтвердить, что у него все хорошо. Они традиционно посидели с чаем и большим тортом. Анатолий традиционно предложил выпить вина, все традиционно отказались, и непочатая бутылка так и осталась стоять неприкосновенной, как она стояла уже пятый год.

Женя выглядел немного уставшим. Под его глазами залегли синяки, и он почему-то очень сильно потел, хотя в их квартире всегда было прохладно. Анатолий списал эти явления на приближающуюся сессию, ибо и сам был студентом, и знал, какого это совмещать учебу, веселье, девушек и подработку. От Жени немного пахло бензином, и тот признался, что подрабатывает в автосервисе недалеко от общежития, чем подтвердил догадки Анатолия и успокоил сердце Татьяны.

Вечером того же дня, выйдя в магазин за покупками, Анатолий Васильевич встретил на лестнице Тому. Та, к этому моменту уже окончила фармацевтический колледж и работала в аптеке рядом с домом. Анатолий Васильевич заметил, что на Тамаре отчего-то лица нет, и решил с той поговорить.

- Тамара, ты чего такая печальная? Сегодня Женька приезжал, все о тебе спрашивал. Уж отчаялись мы с Татьяной дождаться, когда вы, наконец, с Женей встретитесь за одним столом.

- Дядя Толя, я…

Тамара прикусила нижнюю губу. По ее щеке потекла слеза.

- Милочка моя, кто тебя обидел?

- Сегодня Женька ко мне в аптеку заходил…

- Как поговорили?

- Он меня не узнал, дядя Толь…

- И ты из-за этого в слезы?

- Он купил… Он сказал, что ему нужны инсулинки, физраствор и что-нибудь в стекле. Он сказал, что ему надо для кошки. Они всегда так говорят…

- У нас нет кошки! Может, это ты обозналась?

- Я ему продала все это, дядя Толя. Я всегда им продавала, я думала, что лучше пусть у меня все купят, чем бог знает где! Поэтому они все ко мне и ходят. Простите… Простите меня!

- Да за что, Томочка?

- Уже поздно, тут уже не поможешь. Я такое не раз видела. Простите меня! Пожалуйста, простите, если сможете.

С этими словами, рыдая в голос Тома вбежала в свою квартиру и захлопнула за собой дверь, оставив Анатолия Васильевича стоять на лестнице в полном недоумении.

А на следующее утро Татьяна Викторовна не смогла найти свои серьги. У стариков было много свободного времени, и они обыскали весь дом, но серьги так и не нашли.

Татьяна списала это все на забывчивость, мол, запрятала получше, а теперь не знает, куда их засунула. Но, как позже выяснилось, это было только начало. Женя с того самого дня странно зачастил с визитами, и после каждого раза Татьяна снова «забывала», куда спрятала все новые и новые свои украшения.

Анатолий Васильевич не был глупцом, просто он был человеком старой закалки и не верил в то, что у этой жизни есть еще одна, темная сторона, и путь со света во тьму можно преодолеть всего за пару минут. Посему с большим опозданием Анатолий, наконец, впустил в сердце тревогу и начал действовать.

Первым делом, поняв, что что-то случилось, он позвонил в деканат, где ему сообщили, что его сына, который, по его мнению, учился на третьем курсе, отчислили после зимней сессии второго курса за академическую неуспеваемость.

Затем они попытались поговорить с Женей, но тот разозлился и в гневе пытаясь вырвать из рук отца старенький утюг, сломал Анатолию кисть. С тех пор Женя на пороге их дома больше не появлялся. А несчастные родители не стали заявлять в полицию на своего сына. Ведь так нельзя! Это же Женька… Их Женька.

И вот одним хмурым ноябрьским утром к ним домой пришли полицейские. Следователь, участковый и еще один человек в штатском. Участкового звали Митя. Он жил в соседнем подъезде. Когда-то давно его отец и Анатолий Васильевич вместе по распределению попали в этот город и были по сей день крепкими товарищами. Теперь, когда их дети стали взрослыми, а выходить на улицу становилось все труднее, они постоянно созванивались и рассказывали друг другу новости.

Митя прятал взор, топтался на месте и никак не мог выдавить из себя ни слова.

- Анатолий Васильевич, Татьяна Викторовна, - наконец промямлил он. – Это следователь Булычев из УБОП, и оперуполномоченный Лемов из ФСКН. У них к вам несколько вопросов.

Мужчины пожали руку Анатолию Васильевичу и кивнули Татьяне.

- И я… Это… Пойду наверно, да? – заискивающе спросил Митя своих коллег.

- Мы не задерживаем. – Спокойно сказал Лемов.

- Это он так помог, да? Так и знал, что он свалит. А началось-то как всегда. Помогу, поддержу, потом еще у них останусь на какое-то время. Тьфу, ты. – Пробурчал себе под нос Булычев, когда дверь за участковым закрылась.

Анатолий Васильевич проводил гостей на кухню. Они долго раскладывали свои бумаги и что-то тихо обсуждали между собой. Наконец слово взял Лемов.

- Присядьте, пожалуйста, должен сразу предупредить, что разговор будет непростым.

- Если у вас есть валерианка или вам может потребоваться что-то для сердца, то приготовьте, пожалуйста. – Сказал Булычев, оставшись стоять рядом со стариками. Видимо, на всякий случай.

Когда все приготовления были осуществлены, Лемов сел за стол напротив стариков и, стараясь говорить как можно четче, сказал: «Знаете ли вы, что Женя довольно продолжительное время употребляет героин?»

В ту секунду в голове Анатолия помутилось. Он слабо помнил, что говорил Лемов, лишь какие-то отдельные фразы. Хроническая зависимость от опиатов. Достиг дна. Подозревается в кустарном изготовлении и распространении. Это были по большей части незнакомые ему слова, но Анатолий почему-то понимал, что они значат для их семьи. Эти сухие формулировки таили за собой самый страшный приговор не только для Жени, но и для Анатолия и Татьяны.

Затем Булычев услужливо подал Анатолию стакан воды с лекарством. И к тому несколько вернулось самообладание. Анатолий помнил, что отрицал тот факт, что Женя у них что-то украл, а руку он, дескать, сломал сам, упав со стремянки, когда полез на антресоль. Полицейские не выразили никакого удивления услышав это, лишь зафиксировали на бумаге слова Анатолия и попросили эти бумаги подписать.

Затем Лемов вывел на балкон Татьяну Викторовну, чтобы та подышала воздухом. А Булычев подсел к Анатолию Васильевичу поближе и так же сухо и профессионально, как Лемов сказал:

- Ваш сын находится в розыске по подозрению в организованном разбое. Он и двое его друзей ограбили микрофинансовую контору.

- Вы его только подозреваете? – Анатолию не хватало воздуха, но услышал в словах Булычева некую соломинку и попытался зацепиться за нее.

- Они убили охранника и сотрудницу этой организации. Они застрелили двоих людей за пять тысяч рублей. Это все, что было в кассе на тот момент.

- Но он же только подозреваемый?!

- Понимаете, - Дикин немного замялся. – На самом деле это формальность. Суд сразу же установит факт его вины. Дело в том, что у нас есть видеозаписи с места преступления, на которых идентифицируются все члены группы. Есть многочисленные свидетели. И… И на самом деле, мы имеем все основания полагать, что это далеко не первое подобное преступление данной организованной группы.

Дальше Анатолий Васильевич уже не смог сопротивляться головокружению и провалился в небытие.

По прошествии трех месяцев с того дня Женя был, наконец, задержан. А еще через год суд вынес свой, невероятно строгий вердикт. Бедная Татьяна Викторовна так и не оправилась от потрясения. Она не дожила до суда и умерла сразу после того, как Женьку арестовали. Анатолий Васильевич, кстати, тоже не был на суде. С момента смерти Татьяны он начал так много пить, что терял поначалу дни недели, а потом и месяцы, посему просто забыл о том, что его сына ждет суд.

А спустя еще два года любимый и единственный сын Анатолия - Женя умер в тюрьме от целого букета заболеваний.

И когда Анатолий Васильевич приехал за телом, то увидел скелет, обтянутый желтой кожей, на которой красовались уродливые тюремные татуировки. Искореженный рот покойника не закрывался, и сквозь обветренные губы были видны сгнившие, черные зубы. Честно сказать, Анатолий Васильевич не узнавал покойного.

- Это не он! – растерянно сказал Анатолий сотруднику морга.

- Евгений Анатольевич?

- Да.

- Это он. Те, кто положительные приезжают и без тубера-то не очень выглядят, а этот еще и лечиться отказывался, хотел, видать, последние деньки в госпитале откиснуть. Фтизиатр еще месяц назад предупреждал, что этот кони двинет скоро, так и получилось. Отмучался, нарколыга чертов. – Сотрудник достал откуда-то из-под фартука пачку сигарет и закурил.

- Тубер? Положительный? Ничего не понял, если честно.

- Вы недавно работаете что ли?

- Я не работаю здесь. Я его отец.

- Ой, божечки! – сотрудник быстро бросил на пол едва зажженную сигарету и притушил ее. – Простите, ради бога, я не знал! Я думал вы из конторы. Я… Это…Их просто… Никогда родные не забирают. Простите еще раз, извините, пожалуйста. Сейчас я за документами сбегаю.

Вот так Анатолий узнал, что его Женька, его любимый сыночек, «двинул кони» от «тубера» будучи «положительным».

С того дня жизнь Анатолия Васильевича окончательно пошла под откос, и теперь уже ничего не держало его в этом мире. Через два дня после того как он в одиночестве схоронил Женю с ним случился инсульт, а потом и еще один, через полгода.

Но появилась новая искра и в его жизни. Ведь каждому дано право на еще один шанс. Мироздание неожиданно смилостивилось над Анатолием Васильевичем, и раздался однажды стук в его дверь.

В тот день, взглянув в глазок, он увидел девушку, что держала за руку малыша. И Анатолий, решив, что брать у него все равно уже нечего, открыл дверь. Девушка при виде него заметно смутилась и явно не знала, что теперь сказать. А малыш, очень похожий на кого-то смутно знакомого спросил: «Мама, кто этот дядя?» Девушка тихо ответила: «Это твой дедушка».

Посмотрев на малыша, Анатолий Васильевич сумел сквозь алкогольный дурман найти в памяти нужный образ и понял, что малыш похож на покойную Татьяну Викторовну словно две капли воды. В ребенке не было ничего от него или Жени, даже на свою мать мальчик совсем не походил. Зато он был вылитой копией свой бабушки до последней щербинки в зубах.

Позже девушка, которую звали Юля, объяснила, что она довольно долго сожительствовала с Женей. Однако когда она забеременела, родственники силой увезли ее в другой город, где она, будучи на лечении в специализированной клинике, разрешилась от бремени.

Родила она еще до того, как Женю осудили. Ребенок, благодаря стараниям врачей, был полностью здоров. Самой же Юле все-таки не повезло, и она страдала от набора характерных болезней, из-за чего теперь была обречена на вечное одиночество.

Избавившись от зависимости, девушка вернулась в родной город и нашла себе удаленную работу, ибо с ее «клеймом» другой здесь было просто не найти. От знакомых она узнала, где живет Анатолий, и решила, что не вправе держать внука втайне от дедушки. Более того, у него, как и у нее, больше никого и нет на всем белом свете, кроме этого чудесного малыша.

И теперь Анатолий Васильевич бывал в гостях у своего внука каждое воскресенье. Рано утром он приезжал сюда к ним и уезжал исключительно последним автобусом. Юля разрешала им встречаться только один день в неделю. Почему только один день в неделю? Неужели Юля была столь холодна, что ревновала внука к деду? Вовсе нет. Анатолий Васильевич вскоре и сам понял причину этих странных ограничений. С каждым своим визитом он замечал, что Юля слабеет. Он понимал, что болезнь съедает девушку, и вскоре ее не станет. Юля просто не хотела, чтобы Анатолий сильно привязывался к ребенку, ведь никто не доверит ему опеку.

Но с тех пор, как он встретил внука, Анатолий словно бы вновь обрел желание жить. С того самого дня, как Юля постучала в его дверь, он не выпил ни капли спиртного. А все деньги, что оставались после оплаты насущных нужд, он отдавал Юле, из-за чего у него самого не было средств даже на новые брюки, не говоря уж о дорогих лекарствах.

Он, почему-то, искренне верил, что где-то за границей есть какое-то чудесное лечение, которое непременно спасет мать его внука. И, возможно, именно те деньги, что он ей дает, будут определяющими в вопросе жизни и смерти, довлеющим над Юлей.

Но Юля знала, что никакого чудесного средства нет. Слишком поздно она попала к врачам и слишком халатно относилась к терапии, когда это было столь необходимо. Поэтому эти деньги она откладывала на счет в банке и все искала способ не разлучать Анатолия Васильевича с внуком. Пока, впрочем, безуспешно.

И вот сегодня, как раз когда ушел Анатолий Васильевич, ей позвонила незнакомая девушка. Вернее, голос ее казался Юле невероятно знакомым, но та собеседницу так и не узнала. И стоит признать, что это был очень странный разговор. Ведь звонившая девушка откуда-то узнала, что врачи отвели Юле полгода, и предлагала взять опеку над Юлиным сыном.

Собеседница была странно осведомлена о судьбе Юли, откуда-то хорошо знала семью Женю и обещала забиться о ребенке Юли, как о своем.

- Но зачем вам это? – удивилась Юля. – Я вас знаю?

- Я уверенна, что вы меня не вспомните. Но это я виновата в том, что с вами произошло. Со всеми вами. – Голос в трубке дрогнул.

- Как вас зовут?

- Тамара. Друзья зовут меня Тома.

- Я не припомню. Знаете, я думаю нам надо встретиться, поговорить. Вы же понимаете, что я не могу вот так сразу на это согласиться?

- Я понимаю.

- Для меня главное, чтобы мой сын был счастлив. Я должна быть уверенна, что вы не пожалеете потом об этом решении и не измените его.

- Я всю жизнь буду жалеть о том, что когда-то давно так и не решилась зайти на чай. – Голос в трубке окончательно сорвался на плач. – В том, что я делаю сейчас, я уверена.

В эту самую минуту замерзший Анатолий Васильевич сидел на лавке, ждал автобус и продолжал верить в чудо. И вот оно произошло. Пускай он сам еще не знал об этом, прямо сейчас он вспомнил, как его внучок сегодня пытался рассказать ему стишок про зайчика и улыбка тенью пробежала по его лицу.

Вдруг из-за поворота, наконец, показался автобус, что еле ехал из-за наледи на дороге. Степан и Анатолий Васильевич поднялись с лавочки, и пошли на посадку. Да, сейчас они, как всегда, поедут домой. Но только лишь для того, чтобы в следующее воскресенье все повторилось вновь, ведь именно здесь, среди серых пятиэтажек спрятано их счастье.

Финал

Я нахожу себя на скоростном шоссе. По какой-то причине я стою прямо посреди широкой автострады, свободной от потока машин. Я не знаю как и зачем я сюда попал. Я даже не могу в точности вспомнить, что предшествовало моему здесь появлению. Но отчего-то я здесь.

Я осматриваюсь, меня немного удивляет то, что мимо меня на полном ходу не проносятся машины, дорога совершенно пуста. Очень странно, ведь на автострадах такого не бывает даже глубокой ночью.

Впрочем, довольно быстро я обращаю внимание на то, что по встречной полосе автострады движение ровно настолько же плотное, насколько ему подобает быть на скоростной трассе. Значит, машин нет именно в попутном направлении.

Я оборачиваюсь. Свет сотен фар неожиданно ослепляет меня. И в тот момент, когда я временно утратил возможность видеть, я неожиданно обрел возможность слышать. Десятки машин по не ясной мне пока причине остановились и теперь хаотично сигналят в беспочвенной надеже проехать. Кто-то что-то кричит. Я слышу, как открываются и захлопываются двери ближайших машин. А затем ко мне возвращается зрение, и я, наконец, могу узреть причину, по которой дорога оказалась заблокирована.

Помехой движению является большая груда металлолома, которая своей бесформенной массой заняла всю дорогу. В этой массе с большим трудом можно разобрать фрагменты двух машин, и… Стоп! Подождите минутку! Это что моя машина?

Я подхожу ближе и различаю в груде металла все больше знакомых черт. Вот задняя дверь, на которой неустановленные лица еще в прошлом году написали гвоздем неприличное слово. Вот знакомый мне металлический фрагмент, в котором невероятно трудно опознать кусок переднего крыла. Я и сам узнаю его только по наклейке, которой я замаскировал появившуюся по весне ржавчину. И наконец, прямо под ногами я замечаю погнутую магнитную доску, на которой дочка вчера нарисовала для меня колокольчик. Доску сильно погнуло, она лежала в луже чего-то похожего на моторное масло, но сам колокольчик не стерся и до сих пор был хорошо различим.

Что происходит? Я делаю еще один шаг, приближаясь к груде металла, и тут откуда-то из глубин памяти возникает изображение. Оно статично, словно фотография. На нем большой, черный внедорожник, словно таран, пробивает ограждение и вылетает на встречную полосу.

Да, я вспоминаю этот момент. Я как раз ехал домой с работы, когда это случилось. Но что же было потом? Как ни стараюсь, я ничего не могу вспомнить. Я не знаю, как выбрался из машины, не помню, как отошел от нее. Осознал себя я уже на дороге в некотором удалении от места происшествия.

Вокруг груды металла тем временем уже начинают суетиться люди. Кто-то стоит поодаль и что-то громко кричит в телефон. Вероятно, вызывает экстренные службы. Двое мужчин робко двигаются по направлению к слившимся в единое целое автомобилям. Их осторожность можно было понять - по асфальту растеклись все возможные автомобильные жидкости, и вероятность возникновения пожара была вовсе не нулевой.

Ко мне никто не подошел, никто не справился о том, как я себя чувствую, никто не поздравил меня с невероятным везением. Вероятно, люди подумали, что я тоже лишь свидетель этого происшествия, а никак не его непосредственный участник.

Я замечаю, что от начавшей скапливаться толпы зевак отделилась девушка в желтой куртке. Она начала обходить место аварии таким образом, чтобы можно было заглянуть на водительское кресло моей машины. Она аккуратно ступает промеж кусков разорванного металла, а я иду за ней след в след.

Наконец, когда мы добрались до того, что ранее было водительской дверью моего автомобиля, девушка аккуратно заглянула в салон автомобиля, но тут же резко отпрянула, как будто там бушевало обжигающее пламя. Девушка начала пятиться, зацепилась за какой-то металлический фрагмент, лежащий на асфальте, и осела прямо в грязь.

Не вставая, она начала судорожно отползать от машины не в силах встать на ноги. Ее глаза заполнили слезы. Она вся вывозилась в смеси масла и бензина, отчего ее ярко-желтая куртка стала черно-коричневой. Но она продолжала ползти и когда она сумела отдалиться от машины метра на два, ее вырвало. Дрожащей, запачканной маслом рукой она пыталась остановить рвоту, но не смогла этого сделать. Наконец к ней подбежал какой-то мужчина, подхватил на руки и куда-то потащил.

Я же подошел ближе к своей машине, чтобы взглянуть на то, что ее так смутило. И там я увидел…

Себя. За рулем сидел я, собственной персоной. От удара в салоне сработали подушки безопасности. И сработали они вполне штатно, но столкновение было такой силы, что у моего автомобиля просто вырвало переднюю панель, а рулевая колонка сильно выдалась в салон, сместившись вперед и вверх. Моя голова, покоящаяся на задранной подушке, была словно бы немного дальше от туловища, чем это было задумано природой. Более того, она была, повернута так, что слегка склонившийся вперед, я смог бы увидеть крышу своего автомобиля. Сейчас же я сидел так, что пустым взором смотрел вслед той девушке, что так ужаснулась этому зрелищу. Но девушку давно отнесли в безопасное место, так что тому я, что сидел в машине, оставалось лишь безучастно смотреть на горизонт, как раз туда, где не так давно скрылось солнце.

Я заметил, что у меня на животе висит какая-то небольшая сумка, вроде тех, что когда-то давно носили продавцы на вещевых рынках. Странно, я никогда не носил поясных сумок. Я придвинулся поближе, чтобы разглядеть, что же это за сумка такая. И тут с ужасом я понял, что это вовсе никакая не сумка, а подошва моего кроссовка. Более того, в этом самом кроссовке была и моя ступня, отделённая от основного тела. Меня тоже замутило, и я попятился от машины.

- Это неприятно, – вдруг раздался голос сзади.

- Что? – я подскочил на месте и обернулся.

- Я имею в виду, что неприятно видеть свое тело, когда оно столь сильно повреждено, – сказал четко поставленным бархатным баритоном мужчина средних лет.

Мой собеседник был одет в аккуратно подогнанный черный костюм в тонкую красную полоску, под костюмом была белая сорочка, а венчал этот ансамбль красный галстук в тон полоскам на пиджаке. Очень странно что он решил одеться именно так, ведь именно в такой одежде восемь лет назад я вел свою жену под венец.

Лицо мужчины так же показалось мне знакомым, очень знакомым. Где-то я его видел, и не один раз, но где?

- Вы, кажется, актер? Или известный музыкант?

- Или спортсмен, – он мягко улыбнулся и кивнул.

- Спортсмен?

- Я не уверен. Это ты меня создал, и ты выбрал мне такую внешность. Мне не дано знать, каким ты меня себе представляешь.

- Я? – У меня начали трястись руки, и возникло ощущение, навеянное далеким детством, когда ты теряешься в огромном магазине и начинаешь с ужасом искать маму.

- Да, ты создал меня.

- Но, кто ты?

- Я проводник.

- И куда же ты хочешь меня проводить?

- Я не знаю. Я лишь составлю тебе компанию в твоем странствии. Нам предстоит довольно продолжительный путь.

- Путь? Какой еще путь?

- Путь, который пройдет твое сознание с момента, когда твое тело перестанет функционировать, до того как твое сознание не угаснет.

- Погоди. Я что умер?

- Да, пару минут назад твоя гибель стала необратимой.

- Ага. Слушай, мужик, не знаю чего ты добиваешься, но я только что пережил аварию. Так что лучше оставь-ка меня в покое.

С этими словами я отвернулся от этого типа и постарался отойти от него как можно дальше. Я шел очень быстро, едва не бежал. Остановиться меня заставила лишь магнитная доска, на которой был нарисован колокольчик. Я нагнулся, чтобы достать ее из масляной лужи, но не смог поднять, она словно бы была приклеена к асфальту.

- Мы сейчас в твоем последнем воспоминании. Тело практически перестало функционировать, но мозг, получив невероятный заряд энергии от агонизирующего организма, сумел детально запечатлеть все, что происходило в этот момент вокруг. Но очень скоро это воспоминание станет меркнуть, и если мы хотим сделать все, что запланировано, то следует поторопиться.

Я ничего не ответил, а молча присел подле магнитной доски и провел рукой по неказистому колокольчику, нарисованному синим маркером. Палец неожиданно оставил на доске черный след, словно бы был вымазан в чернилах. Я испуганно отшатнулся и резко встал на ноги. А эти непонятно откуда взявшиеся черные чернила тем временем уже появились буквально повсюду — они стекали с лиц тех, кто стоял подле места трагедии, вытекали из машин и даже мелким дождиком капали с неба.

Все эти чернила собирались густой, вязкой массой подле наших ног и уровень жидкости довольно быстро поднимался. Черная масса, отражавшая свет фонарей матовым блеском довольно быстро скрыла под собой асфальт и поднималась все дальше.

Я вопросительно посмотрел на странного мужика в костюме.

- Последний всполох твоего сознания меркнет. Сердце остановилось, мозг, еще недавно работавший на пределе возможностей, лишился подпитки и начинает умирать. Скоро это воспоминание перестанет существовать, а затем и перестанешь существовать и ты сам. Но ты еще можешь обратиться к своей памяти и ненадолго задержаться в своих воспоминаниях.

- Так вот как это выглядит. – Сказал я, смотря на мир, медленно превращающийся в черное ничто. – А я думал, что будет тоннель с белым светом в конце или, может, например, ангелы прилетят.

- Тот, кто верит в ангелов, видит ангелов. Тот, кто ожидает увидеть свет в конце тоннеля, увидит его. А ты – рационалист. Ты верил только в то, что перед смертью твоя жизнь пронесется перед глазами, а затем ты отправишься в небытие. Все происходит ровно так, как ты и предполагал.

- Я…

У меня затряслись плечи. Я невольно заплакал. Я не в силах был поверить, что все это правда происходит со мной. Слезы сами по себе обильно текли по моему лицу и капали вниз, смешиваясь с вязкой, черной массой.

- Я не хочу видеть всю мою жизнь. Я хочу только еще раз увидеть свою дочь и свою жену. Большего мне и не надо.

- Если хочешь — обязательно увидишь. Но нам надо поспешить.

- Хорошо, только пообещай мне, что мы их увидим.

- Я часть тебя. Обещай самому себе, что мы увидим их, и это обязательно произойдет.

Сцена 1

Мы оказываемся в незнакомом мне месте. Думается, что мы находимся в каком-то крайне неухоженном парке. Старые, покореженные клены раскинули над нашим головами свои золотые кроны. Сквозь уже частично облетевшую с них листву видно серое, по-осеннему безликое небо. А из-под ног куда-то вдаль уходит изувеченная временем и разрухой пешеходная дорожка. Листву с дорожки никто и не думал сметать, посему смоченная дождями и спрессованная тысячей ног, она образовала плотную и скользкую массу, по которой столь тяжело ходить.

Далее, петляя между деревьев, дорожка практически теряется в непомерно разросшемся кустарнике. Когда-то давно эти кусты высадили для того, чтобы они обрамляли лавочки, установленные по обе стороны пешеходной дорожки, но теперь здесь был самый настоящий бурелом. Всюду валялся мусор и пустая стеклянная тара, а часть лавочек и вовсе были полностью разрушены.

Издали я замечаю, что одна из уцелевших лавочек занята. Кажется, на ней сидит девушка, а перед ней стоит видавшая виды детская коляска. Девушка остается абсолютно неподвижной. Люди не бывают настолько неподвижными, и в этот момент я оглядываюсь по сторонам для того, чтобы осознать, что все вокруг нас неподвижно – не колышется листва, не шумит осенний ветерок. Все статично, словно картина.

Проводник никак не реагирует на происходящее, и я, не зная, что делать, направляюсь к той самой девушке с коляской. Проводник молча следует за мной.

Кажется, что-то идет не так. Не уверен, что это мое воспоминание. В этом парке я никогда ранее не бывал, да и девушка с ребенком кажутся мне абсолютно не знакомыми.

Проводник обещал мне, что я увижу здесь жену и дочь, но, получается, обманул. И когда я вспомнил о близких, то все мои внутренности словно сдавила невидимая рука, отчего у меня даже сперло дыхание. В эту секунду проводник положил мне руку на плечо, как бы пытаясь ободрить.

- Всему свое время, – сказал он.

- Откуда ты знаешь, о чем я подумал?

- По какой-то причине ты хочешь, чтобы я был здесь, но не забывай, я – лишь часть тебя.

Я не нашелся что сказать, ведь спорить с самим собой — это воистину лишенное смыла занятие, и просто пошел дальше.

Когда мы подошли ближе к лавке, и я смог, наконец, получше рассмотреть лицо девушки, что сидела подле коляски, то лишь убедился в том, что это не мое воспоминание, и я никогда не был знаком с этим человеком.

Это была красивая девушка со спортивной фигурой, явно следившая за собой и поэтому быстро пришедшая в форму после родов. Ее светлые волосы были убраны в тугой пучок, а узкое, скуластое, но в то же время удивительно красивое лицо ничего в данный момент не выражало.

Эта девушка мне определенно нравилась, при взгляде на нее я испытал некое приятное и теплое чувство. Но я никак не мог понять кто же она. И тут вдруг подул легкий ветерок, принесший запах прелой листвы и далекого костра. Сам по себе этот запах всегда казался мне приятным, а когда он наслоился на образ этой милой девушки, то мне вдруг стало невероятно комфортно. В этой жизни такое сильное чувство единения мы способны испытать, будучи рядом только с одним-единственным человеком.

- Мама. – Наконец понял я.

И в этот момент все вокруг пришло в движение. Зашуршала на ветру еще не облетевшая с кленов листва, откуда-то донесся беззаботный детский смех, и где-то далеко заскрежетал по рельсам ржавый трамвай. А ребенок, лежавший в коляске вдруг начал горько плакать, надрываясь и захлебываясь. Глаза девушки мгновенно наполнились слезами, а лицо растянулось в уродливую гримасу.

- Малыш, пожалуйста! – жалобно взмолилась она, а ее подбородок мелко задрожал.

Затем она достала малыша из коляски и попыталась дать ему бутылочку. Но тот ногой выбил питье из рук матери, и стеклянная бутылочка разбилась о землю, окрасив желтую листву белый цвет.

- Я больше так не могу!

Девушка закричала так громко, что ребенок, испугавшись на секунду, успокоился, но лишь для того, чтобы затем расплакаться пуще прежнего. Женщина отстранила ребёнка от себя и, держа его на вытянутых руках, внимательно посмотрела на него. Кажется, в эту секунду она была готова со всей силы швырнуть его на землю. Но, видимо, как только эта мысль утратила аффект и сформировалась в двигательный импульс, имеющий определенные последствия, девушка испугалась саму себя и прижала к себе ребенка так крепко, как только могла.

Она сжала ребенка в крепких объятьях и попыталась напеть ему какую-то незамысловатую песенку, но сама она при этом тихонько плакала, отчего ее голос осип и дрожал.

Что же касается ребенка, то есть меня, то он продолжал безостановочно кричать. Но вскоре усилия девушки дали свои плоды и, подрагивая от каждого собственного вздоха, ребенок все же задремал. Девушка аккуратно переложила его в коляску и укутала так, как подобает. А затем вернулась на лавку и, спустя буквально минуту, что она старалась найти в себе некую эмоциональную опору, не выдержала и спрятала лицо в руках.

Я сел на лавку рядом с ней. Я очень хотел обнять маму и сказать ей те теплые слова, что мы обычно забываем вслух сказать своим близким, когда на то еще есть время. Но в этот момент мир вокруг замер и все снова превратилось в какую-то бессмысленную декорацию. Моя мама так и замерла сгорбленная от рыданий с руками подле лица.

- Что это было? – Спросил я у проводника, до сих пор стоявшего в стороне и хранившего молчание.

- Это было твое самое первое воспоминание.

- Но я уверен, что не помню все это. Я не помню маму такой.

- По неизвестной причине твой мозг сохранил в памяти именно эту сцену. Но это нормально, ведь твое сознание еще только начало формироваться, и память впитывала в себя случайные образы из твоих ранних лет. Да, сцена отрывиста, и по ней трудно понять, когда это в точности было. Но это живет в твоей голове, и ты пронес эту память через всю свою жизнь.

- Разве? Я же говорю, что не помню всего этого.

- А помнишь ли ты этот аромат листвы и костра? Он ведь так нравился тебе на протяжении всей жизни. Даже не отдавая себе в том отчет, почувствовав его, ты всегда вспоминал маму - звонил ей или начинал планировать свой визит. А что бывало, когда ты доводил маму до слез?

- Я всегда очень крепко ее обнимал. Настолько крепко, насколько только мог.

- Да, ровно так же, как она обнимала тебя в тот день.

- Удивительно.

- Согласен, в этом есть что-то прекрасное. Нас формируют мелочи, на которые мы часто даже и не обращаем внимания, потому что просто не помним откуда они взялись. Ты не запомнил, какой в ту пору была твоя мать, ты не сохранил в памяти этот парк, что вскоре будет застроен новым микрорайоном, но эти объятия и смесь запахов листвы с костром были с тобой всю твою жизнь и в какой-то мере определили твою судьбу.

- Хорошо, я действительно был рад увидеть маму, но можем ли мы перейти к воспоминаниям о моей дочери?

- Пока нет.

- Почему?

- Потому что сейчас ты хочешь вспомнить кое-что другое.

Сцена 2

Мы оказываемся в тесной и темной комнатушке. Здесь очень мало места, и не только потому, что помещение маленькое само по себе, но и потому что комната сильно захламлена. Любая горизонтальная поверхность занята стопками каких-то разноцветных тканей, а по полу вперемешку с детскими игрушками лежат бесчисленные мотки ниток. Из мебели здесь есть только старый платяной шкаф с зеркалом, диван-кровать, что под тяжестью лет сломался, да большой круглый стол.

Я хорошо помню этот стол, он достался нам от моей прабабушки. Можно сказать, фамильное достояние. Он был невероятно тяжелым, и настолько старым, что скрипел даже тогда, когда кто-то просто проходил мимо него, даже не прикасаясь к столу. Лак на столешнице давным-давно потрескался, а мой дед, будучи ребенком, из хулиганских побуждений выцарапал свое имя прямо посреди стола.

Да, если не кривить душой, этот стол давно уже стоило выбросить, но другого стола у нас попросту не было и старичку приходилось вынужденно переживать свою вторую молодость.

Сейчас половина стола была занята уже раскроенными тканями, а на другой громоздилась большая швейная машинка родом из западной части восточной Европы. Надписи на ней были едва читаемы, а все белые пластиковые детали стали желтыми от времени, словом, она уже давно утратила свой товарный вид, но, словно бы из жалости к своей хозяйке она еще работала. Скрипела, рвала нитки, иногда «давала клина», но работала.

В этой комнате всегда было очень темно, так что даже днем приходилось зажигать лампы, иначе все предметы вдруг начинали утопать в локальных сумерках и теряться из виду.

Я подошел к окну и выглянул во двор.

Естественно, первым, что бросилось мне в глаза, была решетка, закрывающая окно снаружи. Да, мое детство как раз пришлось на те времена, когда просто жить на первом этаже уже было достаточно опасно. Посему все, кто мог себе это позволить, навешивали на окна решетки. Они были невероятно уродливы. Но кое-как сварганенные из обычной арматуры пьяным сварщиком «пока мастер не видит» они давали людям того чего им крайне не хватало в ту пору – чувства защищенности.

Далее у цоколя, прямо под окном нашей комнаты стояли две раскидистые рябины. Именно из-за них в нашей комнате всегда было темно. Мама много раз собиралась опилить те ветки, что буквально уже лезли в наше окно, но постоянно забывала.

А как раз прямо между рябин расположилась самодельная лавка, на которой любил курить пахучие папиросы из красной пачки хозяин нашей квартиры — деда Миша. Он как раз сейчас сидел и смолил папиросу. Я хотел было его позвать, но потому, что деда Миша сидел неподвижно, а султанчик дыма от его папиросы замер в воздухе я понял, что снова нахожусь в статичных декорациях.

Вообще, деда Миша был очень хорошим человеком, с очень нехорошей судьбой. В силу непредвиденных обстоятельств на его долю выпало то, что он один воспитывал своего внука - Максима. Деда Миша был ветераном Великой Отечественной войны, и в силу возраста забывая тексты детских сказок, частенько вместо них рассказывал внуку о своих фронтовых буднях. Это и определило жизнь Максима. Юноша с самого детства хотел быть танкистом, как дедушка, и когда подошел подходящий возраст, отправился в военное училище.

Не успев толком окончить учебу, он был призван для несения дальнейшей службы на юг нашей страны, где как раз тогда разгорелся ожесточенный внутренний конфликт. И во время выполнения первой же своей боевой операции Максим сгорел вместе со своим танком.

Их неопытный экипаж не заметил засады, и противник с легкостью обездвижил, а затем и поджег танк. Далее, для того чтобы стянуть на себя большие силы союзников и помешать продвижению войск, противник применил очень грязную тактику - своим плотным огнем, они не давали как экипажу выбраться из горящей бронемашины, так и кому-либо подобраться к технике.

Горящую машину и безуспешные попытки солдат подойти к ней умудрились снять на камеру репортеры центрального телевидения, и уже с утренним блоком новостей этот сюжет облетел всю страну. Видел эти жуткие кадры и деда Миша

И любой другой бы на его месте сдался. Но деда Миша решил, что в нем еще было слишком много душевного тепла, чтобы растрачивать его попусту и тогда он нашел нас. За символическую плату он пустил в освободившуюся комнату одинокую молодую мать с маленьким мальчиком на руках, у которых не было крова над головой.

Так мы и жили в этой комнате первые четыре года моей жизни. А деда Миша, зная, что у матери постоянно не было денег, всегда пытался делиться с нами деньгами. Мама этого крайне не одобряла, и тогда он приноровился помогать нам скрытно. Он всегда добавлял кусочки мяса в наш постный суп, частенько подкладывал котлету в пережаренные с яйцом макароны - блюдо, что невероятно часто готовила моя мама. И, самое главное, он каждое утро насыпал в карман моей курточки горсть конфет. За что неоднократно бывал незлобно охаян моей матерью, но все равно продолжал это делать.

В этот момент мне показалось, что дверь в комнату открылась. Я обернулся. И верно, на пороге комнаты стояла мама и какой-то статный мужчина в черной форме.

До того как привести в комнату этого странного типа мама, очевидно, стряпала на кухне. На ней был китайский кухонный передник с нарисованными котятами, надетый поверх разноцветного домашнего халата. Ее волосы были кое-как собраны на затылке, а лицо вспотело от жара, исходившего от плиты. Но даже в таком виде она все еще была хороша собой. Да, из-за дешевой и некачественной еды она немного располнела, но благодаря этому резкие черты ее лица немного сгладились, что лишь добавило ей красоты.

А вот мужчина был мне незнаком. Высокий, с идеальной осанкой, он был одет в красивую черную форму с золотыми погонами, из-под которой виднелась бежевая сорочка и черный галстук. Он был намного старше мамы. Ежик волос на его голове был обильно отмечен сединой, а гладко выбритые щеки огрубели и начали понемногу обвисать.

- Убедился? - мама обвела комнату рукой. – Его здесь нет.

- Я хочу видеть своего сына! Где он? – у мужчины был идеально поставленный командирский голос. Если военные и могут ассоциироваться с голосом, то именно с таким.

- Гуляет.

- Где?

- Это неважно. Просто гуляет.

- Почему ты не даешь мне его увидеть?

- Ой, смотрите-ка, в ком-то проснулись отеческие чувства?! Моряк, ты слишком долго плавал.

- Оставь свои шуточки и ответь мне, куда спрятала моего сына. – Он повысил голос.

- Тихо ты, он ведь тебе и не сын вовсе. В графе отец у этого мальчика стоит прочерк. Ты ему никто.

- Я его отец, я хочу быть с ним.

- Знаешь, я где-то уже эту песню слышала. Да-да, помню, дело было около четырех лет назад. Она была восемнадцатилетней студенткой текстильного училища, он – морским офицером, что служил на подводной лодке, а сейчас приехал повышать квалификацию.

Она влюбилась в него без памяти. И не удивительно, ведь он был так хорош – сильный, решительный и невероятно красивый. А уже через два месяца она узнала, что беременна и принесла радостную новость своему возлюбленному. «Раз я отец, то буду его растить», - сказал он тогда.

А что потом случилось? А?

В ответ мужчина в форме лишь злобно зыркнул на нее.

- Он просто исчез. А молодая дурочка все пыталась его найти, озадачивая всех вокруг все увеличивающимся животом. И вот, наконец, она смогла найти его адрес и написала ему длинное письмо. А ответ ей пришел уже от его жены, которая с тремя детьми, где-то на берегу далекого северного моря, ждала, покуда ее муж вернется со стажировки.

И ты думал, что просто придешь, и тебя примут тут как родного? Малыш побежит к тебе с радостными криками, а я в красивом платье с накрученными кудрями повисну у тебя на шее?

Вали отсюда, морячек. Нам и без тебя хорошо.

Тут мужчина вдруг покраснел и неожиданно со всего маха отвесил маме звонкую пощечину. От этого удара ее аж развернуло и она тихонько застонала.

- Не смей так говорить с морским офицером! – закричал раскрасневшийся мужчина.

Этот мужчина крупно ошибся в самом главном. Он думал, что моя мама не изменилась за годы, прошедшие с моего рождения. Считал что она все та же красивая и наивная студентка текстильного колледжа.

Но нет. От той девушки, что плакала сидя возле коляски в парке, практически ничего не осталось. Ведь тогда от нее отвернулись почти все. Подружки, еще недавно превозносившие ее за отношения со взрослым мужчиной, теперь иначе как «постилка» к ней не обращались. В училище ей сначала вынесли дисциплинарный выговор, а потом и вовсе отчислили. Но самый серьезный удар она получила от родителей, когда однажды пришла к себе домой и увидела, что в двери установлены новые замки, а на пороге ее ждет спортивная сумка с вещами.

Какое-то время она жила у папиной мамы в деревне. Но после родов она не смогла найти там работу и вернулась в город, где и нашла по объявлению в газете комнату у деды Миши. Из родственников ей помогала лишь эта самая бабушка. Та не в силах была высылать денег, поскольку у нее самой их тоже не было, зато постоянно высылала нам посылки с тем, что давала ей щедрая деревенская земля. Прабабушка отправляла нам соленья, картошку, сушеные яблоки и многое другое. Получилось так, что какое-то время наша семья жила только тем, что пересылала бабушка, да чем делился деда Миша.

Но она выбралась. Сначала она подрабатывала продавцом в отделе одежды, затем подмастерьем в ателье и, наконец, стала шить на дому, что стало приносить ей приличные по тем временам деньги.

И вы думаете, что женщина, вытащившая себя и ребенка из лап голодной смерти, просто так стерпит пощечину? Конечно же, нет.

Мама схватила со стола тяжелую деревянную коробку со швейными принадлежностями и раньше чем «моряк» успел что-то понять, со всего маха ударила его коробкой прямо в челюсть. И покуда он ошарашенно пятился на нее, размашистым обратным движением она нанесла ему удар углом коробки прямо в глаз. После чего мужчина беспомощно повалился на пол.

Но нет, она с ним еще не закончила. Словно футболист мама со всего маха зарядила ногой мужчине в промежность, удар был такой силы, что тому оставалось лишь лежать и жалобно кряхтеть.

Мама наступила ему на горло и, замахнувшись над его головой деревянной коробочкой, зашипела.

- Если ты, мразь, еще хоть раз появишься в нашей жизни, то я вырву твои яйца с корнем и заставлю их съесть сырыми. Ты меня понял?

Мужчина лишь простонал что-то в ответ. Поэтому мама перенесла свой вес на его горло и снова спросила.

- Не слышу. Ты все себе уяснил?

- Да, все уяснил.

- Молодец, красавчик. Давай ползи отсюда, урод, пока я тебя на дубленку не пустила.

И в момент, когда мама отнимала ногу от горла мужчины, картинка вновь замерла.

Мужчина с размазанными губами и практически выбитым глазом замер, испуганно смотря на ту девчушку, которой он, казалось бы, еще недавно просто воспользовался для своего досуга, и что теперь разворотила ему все лицо и вероятно лишила возможности к воспроизводству.

А я стоял подле мамы, смотрел на ее перекошенное праведным гневом лицо и гордился. Да, я гордился своей мамой. Этой женщине пришлось пройди ускоренный курс взрослой жизни, метафорически выражаясь, ее научили плавать просто столкнув в воду. Но взамен она приобрела то, что никогда бы не получила ни в каком институте. Тяготы жизни вынудили ее выковать настолько твердый характер, что уже очень скоро она пойдет к вершине никого не жалея и мстя всему миру за то, что он от нее отвернулся.

Но это все будет сильно позже, а пока у нее есть лишь комната в коммуналке, старый стол да швейная машинка. Ну и, конечно, у нее был тот, из-за которого вся ее жизнь пошла кувырком – ее любимый сын.

- Кстати, - неожиданно нарушил молчание проводник. – Это вроде твое воспоминание, но ты так в нем не появился. Помнишь, где ты все это время был?

- Конечно, я был вон там.

Я улыбнулся и указал пальцем на платяной шкаф, стоявший по стене прямо напротив двери. После чего я не спеша подошел к шкафу, присел и, заглянув в щелку приоткрытой дверцы, встретил замерший, немного встревоженный детский взгляд.

- Тебя спрятали? – удивился проводник.

- Да, как только мама увидела отца на пороге нашего дома, то сразу повелела мне спрятаться в шкафу и тихонько там сидеть, покуда он не уйдет. Что я и сделал.

- Ты не жалеешь о том, что тогда не познакомился с отцом? – спросил проводник.

- Нет. Я никогда об этом не жалел и никогда не искал своего отца. Пару лет назад в соцсетях со мной попытался выйти на связь мой единокровный брат, но я его проигнорировал, о чем тоже нисколько не жалею. Эти люди были мне чужими, а сам отец не заслужил ни прощения, ни снисхождения. Пожалуй, было бы лучше, если бы я не знал его вовсе. Но случилось то, что случилось.

- Как думаешь, как сильно эта встреча повлияла на тебя? – нарушил недолгое молчание проводник.

- Я думаю не так сильно. Что я мог вынести для себя из того дня? Тот факт, что внешность обманчива? Или, например, запомнить запах чистого белья?

- А как же ненависть к людям в форме?

- Что, прости?

- В тот день ты навсегда возненавидел всех, кто носил форменную одежду.

- Не совсем понимаю.

- Давай напомню. Пятнадцать лет спустя, тихой июньской ночью ты шел переулками из бара домой, и тут увидел, как хулиганы отобрали у мужчины сумку, а затем, за отчаянное сопротивление несколько раз ударили его дубинкой по голове. Ты побежал к нему на помощь, но тут заметил, что мужчина был одет в военную форму. Он стонал, звал на помощь, его голова была сильно разбита, и все вокруг было в крови. Но что же ты сделал?

- Я ушел.

- Верно. Ты просто взял и ушел, оставив человека в беде и не испытывая потом никаких угрызений совести. А помнишь Таню?

- Конечно, я помню Таню! Глупый вопрос! Мы встречались с ней целых два года.

- А почему ты решил разорвать эти отношения?

- Ну а почему вообще люди расстаются? Угасли чувства.

- И это, конечно, никак не связано с тем, что когда ты пришел знакомиться с ее родителями, то увидел на пороге ее папу в форме с золотыми погонами?

- Стоп?! Неужели все так просто?

- Воспоминания детства не только приносят нам приятные ассоциации, но и калечат нас куда больше чем то, что нам придется пережить впоследствии. Если собака укусит взрослого человека, то он воспримет это как случайность или невезение. Если собака укусит ребенка, то он запомнит это навсегда, а в его голове со временем созреет либо страх, либо ненависть.

- Логично, и почему такое понимание не приходило ко мне раньше. Ведь тогда я смог бы с собой что-то сделать.

- Не смог бы. Так же, как и приятные чувства, вызываемые запахом листвы и костра, эта ненависть со временем составила часть тебя, и как-либо с ней совладать ты не в силах.

- А почему я понял это именно сейчас?

- Потому что эти мгновения – лебединая песня твоего мозга, те последние моменты, что он работает на пределе своих возможностей. Ты же хотел в последний момент жизни увидеть и переосмыслить свою жизнь? Как раз сейчас твое желание исполняется.

- Мне немного неприятно, что ты постоянно напоминаешь мне о том, что прямо сейчас я умираю в обломках своей машины.

- Если бы ты не хотел об этом вспоминать, то не вложил бы эти слова в мои уста.

Сцена 3

Благоухающее лето. Яркое солнце, висящее прямо над головой, светит так нестерпимо ярко, что невозможно поднять взор от носков своих ботинок и при этом не прищурится. Ближайшая к нам звезда так сильно разогрела нашу планету, что нечаянно превратила воздух в горячее вязкое масло, в котором утопает любое движение. Даже сухой, знойный ветер, пробегая меж ветвей деревьев, едва может заставить листья трепетать в этой густой горячей массе.

Окруженные молодым березняком мы стоим на пологом склоне, плавно спускающемся к реке. Где-то там внизу промеж тонких стволов берез можно разглядеть ослепительные блики безжалостного солнца на ровной глади воды. Иногда со стороны реки доносятся радостные вопли, предшествующие громким всплескам воды. Это местные ребятишки, спасаясь от полуденной жары, играют на воде. Когда кто-то из них плюхается в воду, по воде расходятся круги, которые по-новому преломляют солнечный свет и кажется, что промеж деревьев видно вовсе не медленнотекущую реку, а волнами поднимающееся неистовое пламя.

Прямо перед нами, в укромном месте чуть поодаль от реки, в тени особенно раскидистого и высокого дерева устроили пикник двое молодых людей. Симпатичная девушка лет двадцати, что была одета в свободную серую футболку и короткие черные шорты, просто сидела на пледе и, обхватив колени руками, смотрела на тонущий в жарком мареве лес. Нет, она вовсе не разглядывала деревья, мыслями она была где-то далеко и лишь иногда украдкой улыбалась полету своей фантазии. Ее густые кучерявые волосы были собраны массивной заколкой на затылке, при взгляде на которую казалось, что заколка вот-вот не выдержит и сломается. Но пока все пребывало в шатком равновесии.

Тут девушка выпрямила ноги, поднесла правую руку к лицу и тронула переносицу безымянным пальцем. Привычное движение, очевидно, она долгое время носила очки, а затем стала использовать линзы, впрочем, навсегда сохранив эту привычку поправлять несуществующие очки.

Ее компаньоном по праздному досугу был молодой человек из того сорта людей, которые выглядят так, будто прямо сейчас готовы к фотосессии в глянцевом журнале. Загорелый блондин с узким лицом и невероятно большими глазами цвета ясного неба. На нем были только пляжные шорты, футболку он предусмотрительно снял, представив на рассмотрение своей спутнице свой проработанный торс.

Сейчас молодой человек аккуратно нарезал фрукты и раскладывал их на пластиковую тарелочку. Тут он позвал девушку, та отвлеклась от созерцания леса и придвинулась к нему. Он попросил ее закрыть глаза, что та с готовностью сделала. Молодой человек достал откуда-то припрятанную клубнику и положил ее девушке в рот, после чего приблизился к ней и попытался нежно ее поцеловать, но та ловко увернулась, погрозив ухажеру пальцем.

Очевидно, для обоих пикник шел вовсе не по тому сценарию, что они себе представляли. Молодой человек, очевидно, рассчитывал получить в этом укромном месте нечто куда более значительное, нежели просто трапезу на природе. И, поняв, что ничего не выйдет, без какой-либо охоты исполнял положенный случаю церемониал. А девушка и вовсе чувствовала себя здесь лишней. Вот знаете, когда ты идешь на свидание с понравившимся человеком, он как бы невзначай говорит какую-то незначительную фразу, и ты в тот же миг резко понимаешь, что это ошибка, что это вовсе не тот человек с кем ты хочешь сейчас быть. И лицо девушки, ее поза и жесты однозначно говорили о том, что буквально пару минут назад она осознала ошибочность своих суждений и единственное чего она сейчас хотела – поскорее вернуться домой.

- Я одного не пойму, - Вдруг понял я, смотря на динамично растущую между двумя молодыми людьми стену непонимания. – Почему теперь картинка движется?

- Все дело в специфике человеческой памяти. – Ответил проводник. - То, что мы сейчас видим, произошло не так давно. Твой мозг вполне способен воспроизводить и местами домысливать это воспоминание без каких-либо стимулов. Воспоминания же твоего детства обрывочны и спрятаны глубоко в подсознании. Сквозь всю свою жизнь ты пронес лишь ассоциации — ключи к тем воспоминаниям. Запахи, привычки, объекты для ненависти и так далее. И те воспоминания воспроизводятся в твоей подсознании лишь тогда, когда один из этих ключей встречается тебе на жизненном пути. Даже сейчас, когда ты имеешь доступ ко всем участкам твоей памяти, тебе потребовались дополнительные стимулы, чтобы привести картинку из воспоминаний глубокого детства в движение. Посему дела давно минувших лет статичны, а твое настоящее – динамично. Только вот у меня тоже есть вопрос.

- Какой?

- Этот загорелый «красавчик» явно не ты, уж не обижайся. И мне совершенно неясно, почему мы присутствуем на свидании этих милых молодых людей, а не следим за твоей жизнью. Зачем ты выбрал этот момент? Где в нем ты?

И в этот момент, нарушая столь идиллическую картину, кто-то очень громко закричал. Так могут кричать лишь от бессилия, когда, например, видят, что ребенок тянет свои маленькие ручки к оголенным проводам. Этот выкрик содержит в себе призыв, он призывает к осторожности, взывает к инстинкту самосохранения. Но в то же время кричащему совершенно ясно, что на слова как раз таки времени уже не осталось, ни в одном языке нет настолько коротких и емких форм, дабы успеть выразить что-то конкретное. Поэтому остается лишь нечленораздельный предостерегающий выкрик.

Именно в этот момент уютный мир отдыха на природе разрушается. Откуда-то со склона на полном ходу вылетает горный велосипед. Его наездник никак не ожидал увидеть посреди своей привычной трассы пару безмятежно трапезничающих на воздухе людей. А безмятежно трапезничающие на воздухе люди тем более были удивлены видеть летящий прямо на них велосипед, наездник которого был облачен в специальную защиту, отчего был несколько похож на злобного рыцаря из старого сказания о кольцах.

Молодой человек, что еще недавно беспечно нарезал фрукты, с большим запасом успел отскочить в сторону, девушка же лишь успела подтянуть под себя ноги. Однако и велосипедист уже среагировал и начал отворачивать в сторону, посему голые девичьи ножки и измазанный грязью велосипед все же разминулись буквально на пару сантиметров.

Однако велосипедист из-за этого маневра окончательно потерял равновесие и начал заваливаться набок. Не способствовало выравниванию и то, что он зацепил педалью плед, на котором все еще лежала девушка, а задним колесом как раз влетел в ту самую злополучную тарелку с фруктами.

Масса велосипеда и наездника была несравнима с массой девушки, хоть назвать ту худышкой язык не поворачивался. Посему велосипед резко вырвал плед из-под девушки, повалив ту навзничь, но и сам при этом дернулся так, что наездник вылетел из седла вперед через руль.

Первой ему встретилась молодая березка, о которую он со всего маха ударился шлемом, затем его развернуло в воздухе и прямехонько коленом он влетел в торчащий из земли корень. Остановился велосипедист только после третьего удара спиной о ствол стоящего вниз по склону дерева, подле которого он, наконец, неподвижно замер.

Каких-то пять секунд все казалось неподвижным, лишь переднее колесо велосипеда, лежавшего теперь в стороне от основного места действия, продолжало вращаться. Затем девушка вскочила на ноги и, на ходу осматривая ободранное о траву бедро, рванула туда, где лежал велосипедист.

Когда она подбежала к нему, то тот как раз очень неловко пытался снять защитные очки. Очки никак не давались, они все время цеплялись за забрало шлема, постоянно возвращаясь на исходное место. Девушка присела подле него и аккуратно помогла травмированному экстремалу справится с непослушной экипировкой.

И теперь я, наконец, смог разглядеть собственное лицо.

Мне едва стукнуло двадцать, я был еще совсем молод. Тогда модно было носить неухоженную бороду, слушать независимую музыку и заниматься экстремальными видами спорта. И все эти веяния времени, вполне точно меня характеризовали. Я покорно следовал причудам характерным для людей моего поколения, был, как говорится, на волне. Как и любое другое поколение до нас в пору молодости мы боролись за свою индивидуальность, будучи абсолютно идентичными меж собой. Что поделать, таков удел беззаботной юности – быть вместе со всеми не таким, как другие.

Правда, сие происшествие начисто убило во мне всякую охоту рисковать здоровьем ради острых ощущений. И сейчас я, пожалуй, даже рад, что сумел остановиться именно так, а никак иначе.

Но тогда я лежал подле березы и изредка постанывал. От удара спиной я не мог дышать полной грудью, и дышал поверхностно, словно только что пробежал без подготовки марафон по морозу. Мои глаза пытались сфокусироваться на лице девушки, но никак не могли сделать это, отчего я пытался посмотреть на нее то одним глазом, то другим. А нога, несмотря на защиту, распухла и была, очевидно, сильно повреждена.

- Ты как там? – не зная, что вообще надо делать в такой ситуации, спросила девушка.

- Я хорошо. У меня все хорошо! – я выглядел крайне глупо, но все пытался держаться бодро даже в сложившейся ситуации.

- Где болит?

- Нигде не болит.

- А почему кряхтишь? – просто не зная, куда деть руки, она положила мне ладонь на грудь.

- Не знаю. Ой, а ты очень красивая, оказывается.

- У тебя глаза вместе собраться не могут, как ты это разглядел-то?

- Меня прям вот сводят с ума девушки с кудрявыми вол…

- Эй! Стой!

Мои глаза начали закатываться, дыхание сбилось.

- Не уходи! Мы же так хорошо начали.

Но я уже начал терять сознание. Утопая в вязком омуте безвременья, сквозь тягучую темную пелену я слышал, как она просила меня что-то ей ответить. Она трясла меня, отвешивала пощечины, кажется, даже предложила мне спросить ее, не нужен ли ее маме зять. Но я уже отбыл, первый шок прошел, и я терял сознание.

В этот момент знойный летний день превратился в статичную картину, где замерли потерявший сознание велосипедист и девушка, что склонилась над ним с испуганным выражением лица.

- Эффектное появление. – Заметил проводник.

- По итогам месяца, проведенного в больнице, я могу заверить, что оно того не стоило.

- Не надо лукавить, ведь ты знаешь, что стоило. Месяц неудобств, но мы оба знаем, что ты получил взамен.

- Да, тут согласен. В обмен на сотрясение мозга, ушиб легкого и повреждение мениска я получил главное сокровище в своей жизни.

- О, наконец я вижу, как ты улыбаешься. Неудивительно, ведь мы встретили одну из двух женщин, что ты так жаждал увидеть. Расскажи, как вы потом сошлись? Она тебе позвонила?

- Стой, ведь ты – это я. Ты же сам все прекрасно знаешь.

- Да, а еще я знаю, что ты возможно создал меня как раз для того, чтобы было с кем разделить столь приятные моменты. Так что рассказывай. Она позвонила?

- Нет, она просто пришла ко мне в больницу. Помню, как она зашла в палату в таком стареньком белом халате со штампом больницы. Стоит себе скромненько у моей кушетки, смотрит на меня, улыбается и не знает, что сказать. Тогда я уже мог сфокусировать взгляд на удаленным предметах и в тот день я впервые ее именно увидел. Увидел широкую улыбку на ее округлом лице, разглядел маленькую родинку на подбородке чуть справа от уголка губ. А затем я посмотрел в ее серые глаза, благодаря разрезу которых всегда казалось, что у нее томный, немного игривый взгляд и внутри меня словно провернулись жернова. А она стояла и все пыталась поправить свои курчавые волосы, постоянно выбивающиеся из-под заколки. Кстати, как я позже узнаю, у нее была целая коллекция этих заколок, которую я по сей день с большой охотой пополняю.

- И что же ты ей сказал?

- Я просто озвучил последнее, что вспомнил из того судьбоносного дня: «Девушка, маме вашей зять не нужен?»

- И как, сработало?

- По крайней мере, так мы преодолели возникшую неловкость. Помню, она еще пакет принесла с гостинцами… Что ж там было? А, бургеры она мне принесла. Вот тут уж я от души посмеялся тогда. А она еще в шутку обиделась тогда, мол, не хотела апельсины нести, а по дороге к травматологии ничего, кроме бургерной и морга, нету.

Веселье мгновенно скисло. Повисла неловкая пауза.

- Слушай, а я уже в морге? – спросил я проводника. – Я имею в виду мое тело. Что с ним?

- Периферия уже отключена, твой мозг работает сам по себе и сам для себя. Нам уже не дано узнать, что происходит с твоим телом. С ним ты уже распрощался. Твое сознание еще существует, но оно уже навсегда отрезано от тела. Этот факт ты уже принял, иначе я бы об этом тебе не рассказал.

Сцена 4

Довольно просторный прямоугольный зал, стены которого отделаны плитами белого мрамора. От массивных резных дверей, расположенных по узкой стороне, через все помещение пробегает красная ковровая дорожка. Она оканчивается подле массивного стола, за которым, держа в руках красную папку, стоит нарядно одетая и ярко накрашенная женщина предпенсионного возраста.

Слева от стола на пьедестале установлена украшенная искусственными цветами и белыми ленточками арка, на вершине которой примостилась небольшая фигура в виде двух соединенных колец. Сама арка выглядит до боли знакомо, кажется, именно такую я недавно видел на распродаже в хозяйственном магазине. Занимательно.

По правую же сторону от стола расположился старый японский синтезатор, за которым сидел интеллигентного вида мужчина в сером костюме, темные волосы которого были зализаны назад на манер того, как нам представляют итальянских мафиози в голливудских фильмах. И, хотя в зале было довольно прохладно, мужчина постоянно пил минералку из запотевшей бутылки, с каждым глотком благоговейно поднимая взор к пололку.

В зале довольно людно. Предстоящее событие собрало под одной крышей самых разных людей. Например, вот одетые по последней моде молодые люди соседствуют с безукоризненно одетыми девушками в туфлях на таком высоком каблуке, что удивительно, как они вообще еще сохраняют равновесие. А вот солидные, лысеющие мужчины в дорогих костюмах держат под руку неброско, но со вкусом одетых женщин в годах.

Тут также присутствуют несколько детей, что с трудом могут устоять на месте, и их приходится постоянно контролировать их матерям, у которых из-за постоянных попыток поймать перевозбудившееся чадо уже выступила испарина на лбу, а красивая прическа давно развалилась и опала.

Удивительно, но столь разношерстная компания пребывала в гармонии и все довольно непринужденно общались меж собой. Вот стоят и как заправские друзья болтают два абсолютно разных молодых человека. Один из них настоящий франт – он одет в щегольский костюм-тройку, хорошо подогнанный по его фигуре, а его собеседник, что одет в костюм с чужого плеча и все его естество как бы выражает одну простую мысль: «Надеюсь, в следующий раз мне доведется надеть этот глупый костюм уже на собственных похоронах».

По переднему краю этой разномастной толпы, ближе всего к столу стоят две солидных пары. Если смотреть от стола, то справа, обнимая друг друга за талию, стоят невероятно высокий мужчина с длинной копной каштановых волос, и очень худая невысокая женщина, которую отличали острый подбородок и очень сильно вьющиеся волосы, собранные сейчас специальными палочками на затылке.

А слева же от стола, чуть поодаль друг от друга стоят солидные мужчина и женщина. Мужчина довольно полный. Голова его брита наголо, отчего хорошо видны массивные складки на его затылке. Однако он не выглядит рыхлым, скорее он выглядит как человек, когда-то серьезно занимавшийся силовыми видами спорта, но затем, в силу возраста, оставивший это увлечение и от этого располневший. Его лицо украшают коротко остриженная борода-эспаньолка, и пытливый взгляд, который он так любит направлять на собеседника поверх узких очков, всегда сдвинутых на нос. Его спутницей является роскошно одетая красивая женщина со спортивной фигурой, явно следившая за собой. Ее светлые волосы были обрезаны под каре, а на ее лице, узком, скуластом, но в то же время удивительно красивом замерла довольная улыбка.

- Да, это моя мама. – Я знал, что проводника на самом деле не существует, как и всего этого. Но, кажется, именно сейчас я начал понимать, зачем мой мозг его создал. Я рад был видеть свою маму настолько красивой и хотел хоть с кем-то разделить эту радость. Ведь это в печали всегда хочется побыть одному, а радость хочется с кем-то разделить.

- Она невероятно выглядит. А кто это рядом с ней? – спросил проводник.

- Это мамин компаньон. На тот момент - просто ее работник.

- Что значит: «На тот момент»?

- Моя мама так и не вышла замуж. Она настолько разочаровалась в моем отце, что даже и не пыталась себе кого-то найти. Да и потом, почти все время занимало главное дело всей ее жизни – небольшая сеть ателье и бутиков. «Какая тут личная жизнь, когда ткани из Италии опять на таможне встряли», - любила говаривать она.

А этот вот солидный джентльмен появился на горизонте, когда мне было уже за двадцать. Он работал наемным директором на большом сталепрокатном заводе, и немного подустав, начал подыскивать себе работу поспокойнее. А моя мама как раз хотела найти себе человека для того чтобы «все бумажки были в порядке». Да, она на глаз могла определить производителя ткани, но никак не могла понять, почему у нее не принимают документы в налоговой. Так они и встретились.

- И сошлись…

- Это да, но далеко не сразу. Я уверен, что этот мужчина влюбился в маму еще во время собеседования, когда впервые ее увидел. Но она не почувствовала этого, мама просто не допускала мысли, что кто-то может быть ею покорен. А он, в свою очередь, ею настолько восхищался, что словно статую богини воздвиг ее на высокий постамент и настолько недооценивал себя, что не решался даже пригласить маму на ужин.

В этот знаменательный день она попросила его для церемонии исполнить роль ее мужчины. Отчего-то мама не хотела, чтобы на свадебных фотографиях она не была запечатлена в одиночестве. Говорила, что не хочет, чтобы люди видели эту фотографию и говорили мне: «А, так мама растила тебя в одиночку?» Глупо, конечно, но почему-то для нее это было важно.

- И когда между ними все изменилось? – проводник вопросительно посмотрел на полного мужчину, что совсем не походил на стеснительного человека.

- Сегодня и изменилось.

- Не понял?

- Сегодня он страшно напьется, прямо посреди ночи позвонит моей маме и заплетающимся языком скажет: «Я хотел бы с тобой кое в чем объяснится».

- И что та ответила?

- По легенде, первым, что она ответила было: «Наконец-то».

- Какая красивая история.

- Она была бы таковой, если бы им было по шестнадцать. Сейчас же, смотря на них, я думаю о том, сколько же счастливых моментов они упустили, утаивая друг от друга свою симпатию. Хотя любовь зла, и на пятом десятке вновь может заставить тебя краснеть совсем как зеленого мальчишку. Впрочем, это будет позже, пока это лишь моя мама и ее компаньон, что стоит в полуметре от женщины своей мечты и старательно изображает просто друга.

Как раз в тот момент, когда я закончил говорить, двери зала раскрылись. Гул непринужденных разговоров мгновенно затих, а джентльмен за синтезатором наконец-то отлип от прохладной бутылки, и наскоро размяв пальцы, заиграл известную всем мелодию.

На ковровую дорожку вышли главные виновники сего торжества. Это были, разумеется, я и моя невеста. Я был одет в аккуратно подогнанный черный костюм в тонкую красную полоску, под костюмом была белая сорочка, а венчал этот ансамбль красный галстук в тон полоскам на пиджаке. На моей жене было шикарное белое платье, идеально подогнанное по ее фигуре.

Естественно, за наши наряды отвечала моя мама, она сама изготовила нашу одежду от начала и до конца. Сама заказала ткани, сама снимала мерки и даже сама вновь села за швейную машинку. Конечно, это уже была не та старая рухлядь с пожелтевшими панелями, а современный профессиональный аппарат. Но сам факт, что мама внезапно сама принялась что-то там шить здорово перепугал персонал ее ателье.

Да, работа мамы была, бесспорно, великолепной. Когда моя избранница впервые примерила свое платье, то произошло невероятное – это платье понравилось не только окружающим, но и самой невесте. Вероятно, тогда это произошло впервые в истории человечества.

Вот только беда была в том, что мы, приятно пораженные результатами маминой работы, проявляли себя дилетантами и не понимали, насколько неказисто выглядят эти наряды, с профессиональной точки зрения. Посему мама буквально измучила нас постоянными примерками и переделками нарядов.

И оставила она свои попытки достижения идеала ровно за две недели до свадьбы. И то не по своей воле. Здесь нас выручила мама моей невесты, что, будучи мозгоправом по призванию, умела читать людские души как открытые книги. Никому ничего не пытаясь доказать и объяснить моя будущая теща как бы невзначай посетовала моей маме на то, что ей не в чем идти на свадьбу. И моя мама перенаправила все свое маниакальное стремление к совершенству на нее, оставив нас, наконец, в покое.

Да, во время церемонии одеты мы были действительно идеально. Вот только общее впечатление о человеке составляется не только и не столько по тому, что на нем одето. А, собственно, со всем остальным у нас были явные проблемы.

Отдавая дань традиции, ночь накануне свадьбы мы провели порознь, квартируя у своих родителей. И складывается такое впечатление, что мироздание решило немного пошутить над нами в последние часы нашей холостяцкой жизни. Так мое утро началось с того, что в маминой квартире отключили холодную воду, а продолжилось тем, что «слегка пьяный» шофер мусоровоза въехал прямо в зад той машине, на которой я должен был ехать за невестой.

Моя же суженая тоже не смогла перенести эту короткую разлуку без происшествий и еще с вечера решила снять напряжение бутылочкой вина, а потом, вроде как, и еще одной. Посему утром она не смогла влезть в свои красивые туфли, а лицо ее выглядело не совсем так, как она хотела. Плюс к этому визажист, что должна была навести ей утром красоту на лице, была заперта в своей квартире забывчивым мужем, у которого, естественно, заодно еще и сел телефон.

Посему для наведения красоты были мобилизованы все имеющиеся человеческие ресурсы: подружки, мама и парикмахер. В итоге и прическа не получилась, и две бутылочки вина замаскировать так и не удалось. Видя, что невеста сейчас буквально разрыдается, кто-то из подружек предложил мочегонное средство, чтобы снять отеки. Идея была всеми одобрена и выглядела разумно ровно до тех пор, пока они не поняли, что средство подействует не сразу, а как раз где-то посреди церемонии.

Поэтому, показавшись в дверях, мы выглядели не совсем как счастливые и беспечные молодожены. У меня было такое лицо, словно я шел не под венец, а готовился выйти на боксерский ринг. Мои волосы были бережно уложены подушкой, а на лацкане пиджака остался масляный отпечаток пальца водителя мусоровоза. Невеста же моя неловко семенила рядом, смотря на всех гостей со смесью мольбы и сожаления. Она старалась идти так, чтобы никто не заметил, что на ней повседневные кроссовки, вместо роскошных туфель. При этом три пряди ее роскошных волос выбились из прически и перекрученными столбами торчали в разные стороны, словно антенны.

Однако покуда мы степенно шли к столу, то все же сумели придать своим лицам самый благопристойный вид, и женщина предпенсионного возраста, одарив нас своей лучезарной улыбкой начала свою торжественную речь. Надо отдать ей должное, она говорила так, словно бы и не было тех двадцати лет, что она каждые выходные на протяжении восьми часов говорит одни и те же торжественные слова, практически идентичным взволнованным людям. Это было проявление профессионализма высшей пробы.

Но тут в ее речи промелькнул вопрос. Это была часть ее авторского торжественного обращения и по задумке на этот вопрос она должна была сама себе ответить. Но тут внезапно моя невеста, что уже очень давно не могла воспринимать какую-либо информацию, кроме позывов собственного организма, во весь голос рявкнула: «Да!» Я погладил ее по плечу и ласково сказал: «Рано!» Толпа позади нас взорвалась смехом. Даже ведущая тихонько порадовалась случаю.

- Знаешь, в тот день столько всего пошло не так... – начал было я.

- Что ты даже допустил вполне закономерную мысль о том, не являются ли все эти явления неким мрачным знамением. – Закончил проводник.

- Да. А прямо перед выходом, в комнате жениха и невесты, я остался наедине с какой-то одновременно злой и плаксивой бабой в белом платье и кроссовках, что очень слабо походила на мою невесту. И чувство того, что я совершаю большую ошибку усилилось.

- Но, что ты скажешь теперь? Это была ошибка?

- Это было самое верное решение в моей жизни. – Горячо заверил я проводника. - Просто свадьба – это некий экзамен. Сейчас люди давно уже не берегут себя до церемонии и вполне себе спокойно живут вместе довольно продолжительное время, прежде чем официально пойти под венец. Поэтому сам по себе ритуальный смысл этой церемонии давно утрачен. Но свадьба – это то, что вам предстоит выстроить и продумать вдвоем, ибо больше это никого не касается. И вот тут вы внезапно узнаете очень много нового друг о друге. Например, выяснится, что ваша вторая половинка не любит фиолетовый цвет, или что твоя аллергия на арахис, оказывается, все это время была тайной.

И, естественно, вновь узнавая друг друга, вы несколько раз поругаетесь вдрызг. Прямо в пух и прах, чтобы в сердцах в очередной раз отменить свадьбу, и кто-то при этом обязательно должен демонстративно уехать к родителям. Подготовка к церемонии обнажит те черты характера, что вы так старательно скрывали друг от друга. Вы, наконец, увидите все то, что правда является важным для будущего спутника жизни, а что нет. Это может даже ненадолго оттолкнуть вас друг от друга. Но в этом и есть смысл свадьбы в наше время. Чтобы суметь сделать все таким, чтобы в какой-то мере это устраивало вас обоих. Впервые уже вдвоем понести за что-то ответственность.

Тот мужчина, что делал своей избраннице предложение полгода назад и та женщина, что с трепетом его приняла, пройдут довольно длинный путь до церемонии и предстанут перед алтарем уже совсем другими. Телесно они уже были близки задолго до этого, а вот душевно приняли друг друга лишь теперь, показав себя друг другу без масок и прикрас.

Такой путь проделали и мы, и я не хотел бы от него отказаться.

- Смог бы ты сказать эти слова тогда, восемь лет назад? – лукаво улыбнулся проводник.

- Конечно же, нет.

- Тогда ты сомневался. И все твои сомнения разбились об это самое «да», сказанное невпопад, верно? Ты вдруг вспомнил, что где-то там за склочностью и желчностью последних дней все еще живет та самая девушка, которую ты едва не задавил велосипедом…

- И я подумал, что даже с учетом того, какие грани характера моей невесты открылись за последние дни, я все еще хочу, чтобы именно она была моей женой. И чем дольше я жил, тем больше в этом убеждался.

Официальная церемония же тем временем подходила к концу. Стоя под аркой из хозяйственного магазина мы, позируя фотографу, обменивались кольцами. Я так и не смог до конца протолкнуть тонкое золотое кольцо на ее отекший палец и теперь держа руки за спиной, она с сосредоточенным лицом, закусив нижнюю губу, старалась хоть как-то приладить его на место.

И глядя сейчас на нее, я улыбался, стараясь ухватить каждую ее неловкую улыбку, и каждый ее неуверенный взгляд. Больше всего на свете мне сейчас хотелось бы сказать ей простые слова, важность которых я понимаю лишь теперь: «Спасибо тебе, милая моя, просто за то, что ты есть. Лучшие мгновения моей жизни неразрывно связаны с тобой, и я по сей день люблю тебя всем сердцем».

Сердцем, которое совсем недавно перестало биться…

Сцена 5

Длинный больничный коридор, что слабо освещается старыми люминесцентными лампами, которые при работе издают знакомый многим мерный гул. Несколько ламп неисправны и помаргивают с постоянной периодичностью, что вкупе с гулом создает некую едва ощутимую мелодию, повторяемую вновь и вновь. Обычно этого гула не слышно за привычным будничным шумом, но сейчас в коридоре было так тихо, что этот звук стал заметен, и ощутимо давил на разум.

Кстати, тихо в этом коридоре было только потому, что на дворе сейчас стояла глубокая ночь. Это можно было понять, посмотрев в большое окно, которым оканчивается коридор. Из окна виднелись темные, безмолвные кроны деревьев и покосившийся фонарь, свет которого собрал подле себя целую стаю майских жуков.

Пол коридора недавно перестелен дешевой кафельной плиткой, которая не выдержала нагрузок и быстро вытерлась, местами даже потрескавшись. По тому, как вытерт узор этих на плитках, можно было попытаться угадать ритм жизни обитателей и гостей этого помещения и без труда определить, в какие двери никто никогда не заглядывает, а возле каких люди почему-то обожают толпиться.

Вдоль этих «линий жизни», у стен стояли массивные деревянные лавки. На одной из них, расположенной как раз напротив двери, пол подле которой наиболее вытерт, лицом к стене спит мужчина. Под голову он положил рюкзак, а сверху накрылся старой джинсовкой, рукава которой покрыты десятками небольших нашивок.

Хоть он и лежит, но по тому, сколько пространства он занимает ясно, что мужчина очень высок. По рюкзаку распластаны его длинные каштановые волосы, что от корней уже начали покрываться серебряной паутинкой. Деревянная лавка очень узка, но мужчина, кажется, привык беззаботно спать и в куда более стесненных обстоятельствах, посему не чувствуя каких-либо неудобств, он лишь тихонько посапывает.

- Кто это? – спросил проводник, склонившись над спящим мужчиной.

- Дедуш… Ну, то есть - это мой тесть.

- Довольно колоритный мужчина. – Подытожил проводник, разглядывая нашивки на рукавах куртки.

- Эколог по образованию, журналист по призванию.

- И так бывает?

- Да, если где-то на этой планете произошла какая-то техногенная авария, то можешь быть уверен, через час этот человек уже будет на полпути туда, прямо в кресле самолета знакомясь с деталями происшествия и готовясь лезть в самую кучу событий.

На заре его профессиональной жизни, когда он еще работал экологом в одном НИИ, ему выпала командировка в изолированную область, возникшую в результате аварии на атомной электростанции. И именно тогда он понял, что все эти теплые кабинеты и хорошие оклады никогда в жизни не заменят ему те ощущения, что он испытал в этой поездке.

С тех пор он постоянно был где-то там, на самом острие. Как сам он говорил, ему нравилось быть на кромке того ножа, который человечество готовится воткнут себе в глаз. Он мог, не заезжая домой, отправится из жаркой пустыни на берег покрытого льдами океана, и только живя в таком ритме, он чувствовал себя на своем месте.

И во всем мире имелась лишь одна причина, по которой он готов был прервать свою работу – это его семья. Сегодня утром он еще был в Центральной Азии, изучая озеро, сотворенное мирным атомом в сельскохозяйственных целях, а к полуночи уже был здесь, в больнице. До двух часов ночи он еще как-то держался, но потом, не в силах бороться с накопившейся усталостью уснул.

- А зачем потребовалась такая срочность? – спросил проводник.

В этот момент дверь, напротив которой спал мужчина, резко раскрылась и в коридор вышли двое, это были я и полная женщина в белом халате. Я был крайне взволнован, настолько, что даже не мог сказать что-то членораздельное, хоть и постоянно пытался. Я начинал одну фразу, а заканчивал уже другую, периодически отвлекаясь на какую-то новую мысль.

Женщина в белом халате, пытаясь меня как-то успокоить, старалась говорить как можно спокойнее и тише. При этом, держа меня под руку, она каким-то образом сумела подвести меня к лавкам и как-то незаметно усадить.

- Сейчас ей нужны врачи, понимаешь? Чем ты сможешь ей помочь? – попыталась успокоить меня женщина.

- Не знаю?! Просто буду рядом. – Парировал я дрожащим голосом.

- Родной мой, там сейчас три врача и четыре медсестры. Я уверенна, что они лучше нас с тобой знают, что делать.

- А что если…

- Сынок, я тут работаю уже без малого тридцать два года. Навидалась всякого и могу тебя заверить, ничего страшного и тем более необычного там сейчас не происходит.

- Я не могу тут просто спокойно сидеть. – Признался я, поправив волосы дрожащими руками.

- Я тебе сейчас принесу своего чаю на травках, попьешь горяченького, расслабишься. Но обещай мне, что пока не позовут, ты туда не зайдешь.

- Обещаю.

- Вот и договорились.

С этими словами, тяжело переваливаясь с ноги на ногу, пожилая женщина пошла по коридору в сторону сестринской. Я же не мог спокойно сидеть и крутился, словно уж на сковородке. Я посмотрел на спящего тестя, раздумывая, стоит ли его будить или пусть отдохнет. Решил, все-таки дать человеку отдохнуть. Затем заставил себя минут пять смотреть на хаотичное движение майских жуков в свете покошенного фонаря, после чего зачем-то достал телефон, покрутил его в руке, пролистал из начала в конец адресную книгу и снова спрятал телефон в карман.

Затем я закрыл глаза и попытался подумать о чем-то отдаленном. Но, как только я сделал это, гудение ламп над головой стало просто невыносимым, этот гул буквально втискивался в перевозбужденный мозг, и не в силах это терпеть, я вскочил с лавки.

Снова глупо посмотрев в экран телефона, я принялся быстрым шагом ходить по коридору туда-сюда. Без цели, без смысла, просто чтобы заставить стрелку часов идти вперед. Я перемещался по коридору замкнутыми кругами сначала к окну, а потом назад к двери кабинета. Любой шорох где-то в глубине спящей больницы заставлял меня вздрагивать и испуганно оборачиваться на звук.

- Все было настолько плохо? – участливо спросил проводник.

- Скорее, это случилось слишком неожиданно. На 38 неделе беременности. Не сильно, но все-таки раньше срока. Утром я, как обычно, собирался на работу, когда она подозвала меня и сказала, что у нее болит живот. А еще через пятнадцать минут у нее отошли воды, и я повез ее в роддом.

В целом, с медицинской точки зрения, роды начались вполне в срок, никто не переживал по этому поводу. Беда была в том, что начались они еще утром прошлого дня, и через два часа минуют ровно сутки, как моя жена находится в родах. И к данному часу даже я уже начал подозревать, что ситуация значительно выходит за рамки нормы.

Благожелательные врачи не стали утром выгонять меня из ее палаты, взяв обещание, что я уйду по первому требованию. И поначалу нам обоим было скорее просто любопытно. Мы с женой посмотрели на телефоне старую французскую комедию с Луи де Фюнесом, потом принялись смотреть какой-то комедийный сериал. Она постоянно смеялась и весело болтала. Мы весело подтрунивали друг другом и выбирали по каталогу очередные пинетки.

А потом ей постепенно стало становиться хуже. На протяжении всего дня она медленно теряла силы, все меньше улыбаясь и все чаще уходя в себя. И к тому моменту, как на улице стемнело, в этой женщине уже трудно было узнать мою жизнерадостную супругу.

Глаза ее запали, а губы утратили краску и посинели. Практически перестав говорить, она все больше молчала, пока не начала просто тихонько хныкать в особо тяжелые моменты, никак не реагируя на то, что ей говорят. Вместе с тем как ночь опустилась на мир вокруг больницы, в палату начали все чаще заходить врачи и все чаще разные. В какой-то момент они пришли втроем что-то обсудили и попросили меня покинуть палату.

Я дал обещание, поэтому послушно вышел. Мой тесть, кстати, рассчитывал, что успеет приехать уже после того, как процесс закончится. Поэтому по прилету он первым делом заявился в нашу квартиру с букетом и подарками, а узнав, что все идет не совсем так, как должно, лично прибыл в больницу.

Бывалому журналисту ничего не стоило проникнуть на заветный третий этаж закрытой на ночь больницы. В травматологии он сказал, что из глазного отделения, а в глазном, что из травматологии, так он и добрался до заветной служебной лестницы. Поначалу он даже прятался от персонала, но поняв, что всех куда больше волнует судьба его дочери, он устроился на лавке и вскоре, под грузом накопившейся усталости сдался и уснул.

А я все продолжал, не находя себе места, метаться около заветной двери. Я слышал, как моя жена вскрикивает и что-то неразборчиво говорит. На нее кто-то ругался, кто-то третий шикал и на жену, и на того, кто на нее ругался. И вдруг, в какой-то случайный момент все стихло.

В тот момент я как раз проходил мимо двери и, испугавшись за любимую, попытался прислонить ухо к двери. Первым звуком, что я услышал оттуда, были тяжелые приближающиеся шаги. И я едва сумел отпрыгнуть от двери, когда она открывалась.

- А, ты уже тут как тут, на стреме! – улыбнулся мне крупный мужчина в синем хирургическом костюме.

- А где ж мне еще быть?

- Справедливо. – Мужчина устало оперся о дверной проем и потер переносицу двумя пальцами.

- Да не томите, вы! Что с ней? – взмолился я.

- Ой, забыл. Поздравляю, папаша! – спохватился он. – Как и обещали – дочка. Три семьсот, пятьдесят четыре сантиметра. Здорова и хороша собой.

У меня на секунду отлегло, но тут вдруг тревога вновь вернулась.

- А почему она не плачет?

- Ну, она, как бы, тоже целые сутки работала, чтобы на свет появиться. Устала очень, вон лежит спокойно на маме, ест.

- А супруга? Как она? – не мог уняться я.

- Не могу сказать, что все прошло без сучка и задоринки, но она в полном порядке. Сейчас с ребенком и мамой проделают необходимые манипуляции, и сможешь зайти поздороваться… Так, стоп, а это что такое? – сказал врач, удивленно смотря на тестя.

- Это папа роженицы. – Замялся я. – Он тут вообще уже давно лежит.

- Ну и бардак тут у нас. – Расстроенно покачал головой врач. - Чаем-то тебя успели напоить?

- Нет еще.

- Да тебе везет, однако! – раскатисто рассмеялся мужчина. - Ладно, ты там давай начинай всех обзванивать. Как закончим, я тебя приглашу. Можешь расслабиться, все в порядке!

Дверь за врачом закрылась, и я какое-то время просто смотрел на нее. Затем я улыбнулся и начал как умалишённый повторять последнюю фразу, сказанную врачом. Все в порядке. Все в порядке. Все в порядке.

Приговаривая это, я начал пятиться назад, покуда не споткнулся о лавку и со всего маха не осел на нее. Я смеялся и плакал одновременно. По ногам растекалась усталость, и в то же время я чувствовал такой всплеск душевной энергии, которого не испытывал никогда. Хотелось одновременно выпить, позвонить маме, лечь спать и пуститься в пляс. Словно бы сознание потеряло разумный вектор действия и палило изо всех доступных орудий куда попало.

В этот момент дверь открылась, и медсестра, молча поманила меня рукой. Тогда и тот я, что был объектом этого воспоминания, и тот я, что путешествовал в чертогах своего сознания, буквально влетели в родильный зал.

Там, посреди просторного кабинета, на специальном кресле лежала моя жена, накрытая теплым одеялом. Она выглядела изможденной. Сквозь ее побледневшую кожу проступили сосуды, а ее шея стала красной и со всех сторон была исцарапана в кровь. Видимо, ей было настолько плохо, что она впивалась своим роскошным маникюром в собственную плоть. Она слабо улыбнулась мне, и я заметил, что на уголках ее посиневших губ собрались сгустки высохшей пены.

Но самое главное, что на ее груди лежал маленький комочек, что, кряхтя, впервые вкушал материнское молоко.

- Смотри-ка, - моей жене даже не хватало сил, чтобы говорить в голос, поэтому она лишь тихо шептала – А вон и твой папа пришел.

Я, не зная, что делать, подошел ближе к креслу и аккуратно прикоснулся пальцами к этому теплому комочку, что в ответ закряхтел и попытался махнуть рукой.

- Подожди немного, она кушает. – Пытаясь прямо сейчас не уснуть, промямлила жена.

Тут меня немного отстранила девушка-врач в фиолетовом костюме, что принялась проводить с дочерью какие-то манипуляции и что-то там записывать на бумажке.

- Почему ты выбрал именно этот момент? Ведь стресс вы все пережили немалый– спросил вдруг проводник.

- Это был одновременно самый тревожный и самый лучший день моей жизни. Сегодня я осознал кое-что важное.

- Да? И что же?

- Что счастье относительно. Что оно существует только при наличии противовеса. А все мы, по собственной глупости стремимся к чему-то абсолютному и не понимаем, что многие из нас на самом деле уже счастливы.

Например, рутина зачастую притупляет чувства, и нередко наша семья начинает нам надоедать. Но мы же стремимся к абсолюту, мы хотим, чтобы каждый день наш спутник жизни выглядел так, как в день свадьбы, а дети перестали орать и рисовать на обоях. Нам кажется, что именно нам не повезло. Каждый думает, что именно его жена перестала ухаживать за собой, или именно ее муж стал выпивать слишком много.

Но нет, рутина съедает всех и каждого. Счастье есть только там, где ты его осознаешь. Так после жаркой ссоры, счастьем становится примирение, а после долгой разлуки, за счастье принимают простой телефонный звонок. Но надо уметь это вовремя понять. Счастье мимолетно, оно любит жить в нашем прошлом, и самое главное в этой жизни успеть его прочувствовать в той точке времени, что зовется настоящим.

И сегодня, когда после самых долгих суток в моей жизни я увидел свою дочь, я это, наконец, понял. Да, накануне случился мой личный «самый длинный день», но я бы ни на что в жизни не обменял бы ни одну секунду этого бесконечно долгого ожидания. Ведь именно на этих томительно длинных обрывках времени и выстроилась затем та радость, которую я в итоге испытал.

Я жалею только об одном, о том, что в тот день, когда я погиб, я не сумел это почувствовать и поделится этим со своими близкими. Я так надеялся, что на смертном одре сумею осознать свое счастье и уйду с этим чувством. Но вместо этого я просто прожил еще один день, не успев им насладиться.

Вдруг в помещении родильного зала неожиданно погас свет. Воцарилась абсолютная темнота и безмолвие, словно бы мы переместились в темное ничто, существующее без каких-либо координат и ориентиров. И когда свет так же внезапно включился, как и до этого погас, я увидел, что лишь моя жена и дочь остались людьми, все остальные же превратились в безликие манекены, что хаотично сновали вокруг.

Проводник словно бы лишился лица, все его черты смазались и постоянно менялись, отчего я узнавал в нем то одного, то другого человека. Он был одет в аккуратно подогнанный черный костюм в тонкую красную полоску, под костюмом была белая сорочка, а венчал этот ансамбль красный галстук в тон полоскам на пиджаке, кажется, эта одежда была мне знакома, но я никак не мог припомнить, где я ее видел.

И в этот момент с потолка, прямо со стыков бетонных плит начала капать вязкая черная жидкость.

- Мозг умирает. Твое сознание разрушается. Мы больше не можем обращаться к глубинам твоей памяти. – Сказал проводник сотней голосов, казалось, что сейчас в нем говорят все голоса, что я когда-либо слышал. – Впрочем, у нас осталось последнее воспоминание, что сформировалось незадолго до аварии, и мы как раз успеем в нем побывать.

Сцена 6

Мы находимся в некоем помещении с большими окнами, что выходят на запад, где в красном морозном мареве догорает очередной погожий день. Здание находится на самой окраине города, посему окна выходят прямо на хвойный лес, что слегка припудренный снегом безмолвно простирается вдаль до самого горизонта.

В помещении беспорядок. Из-за того, что повсюду без какого-либо порядка складированы коробки самых разных габаритов, трудно угадать предназначение данного помещения. И более чем удивительно посреди всего этого бедлама смотрится небольшой кожаный диванчик, который не стали разбирать при транспортировке, ограничившись лишь тем, что закатали его в пищевую пленку.

Диван явно стоял не на своем месте. Сейчас, загораживая собой почти все свободное пространство, он был развернут так, чтобы сидящий на нем мог смотреть в окна и любоваться закатом. На этом самом диванчике восседал я собственной персоной. Сейчас я канцелярским ножом вскрыл одну из коробок и достал оттуда неподписанный пакет с фурнитурой, понять предназначение которой, было выше моих сил. Тяжело выдохнув и почесав затылок, я отложил пакет в сторону и принялся надрезать клейкую ленту на следующей коробке.

- Это ведь тот самый день? – сказал сотней голосов проводник. Кажется, в этот момент он смотрел на солнце, что готовилось зайти за еловый лес.

- Да, это тот самый день. – Я тоже посмотрел на солнце, вдруг с тяжестью поняв, что именно сегодня солнце в последний раз освещало мир, в котором я жил.

- Что тут происходит? – среди сотен голосов проводника я почему-то отчетливо слышал голос моей дочери. Ведь именно она так сформулировала данный вопрос, впервые оказавшись в этом помещении. От этого у меня закололо в груди, и по ногам растеклась волна неприятного холода.

- Переезд. Моему делу давно требовалось более просторное помещение. И тут, на мое счастье, практически в пригороде отстроили новенький офисный центр. Помещение было больше предыдущего в два раза, а аренда выше всего на четверть.

- И чем же ты занимаешься?

- Интерьерами.

- Что?

- А ты думал, что выращенный одной лишь матерью, все детство проведший в компании ниток и иголок я стану шахтером или лесорубом? Конечно же, нет. Сначала я приличное время отработал в компании, производившей мебель, а затем, уйдя на вольные хлеба, открыл собственное дизайнерское бюро. Сейчас мы сотрудничаем со многими поставщиками и предлагаем полный спектр услуг по обустройству интерьеров. Лично я, помимо руководства, занимаюсь тем, что проектирую мебель на заказ. Вернее, я все это делал до недавнего времени.

- Столько слов. Ты словно пересказал мне рекламную брошюрку. Никто, ничего у тебя не закажет, ты и сам это понимаешь. – Сейчас проводник почему-то говорил голосом моего бывшего начальника, что провожал меня с предыдущего места работы именно этими словами.

- Смотри, у людей есть квартиры. И, каждый из них всегда считает, что имеющаяся у него жилплощадь меньше, чем ему надо. К слову, одному и тому же человеку как было тесно в однушке на тридцать квадратных метров, так будет мал и пентхаус в триста, но лично убедиться в этом могут лишь единицы.

Так вот, наша задача в том, чтобы сделать каждый сантиметр имеющейся площади доступным и удобным. Дать людям иллюзию того, что у них стало куда больше пространства за меньшие деньги. И судя по тому, как идут… как шли дела, с этим мы справляемся.

- То есть, вы их обманываете?

- Мы обманываем жадного карлика, что сидит в каждом человеке и постоянно требует все больше и больше.

- Ты даже сюда умудрился вплести свою никому не нужную философию. – Проводник снова заговорил голосом бывшего начальника.

Я промолчал. Я знал, что прав я, а он, упрямо цепляющийся за давно ушедшее время, ныне практически банкрот.

Тут вдруг откуда-то из-за горы коробок вышла совсем юная девушка, что несла в обеих руках по чашке. Над чашками клубились облачка пара, что предвосхищали аромат свежезаваренного кофе.

- Мне повезло, я наткнулась на кофемашину. – Сказала она, протягивая одну из чашек мне.

- Это как раз то, что нужно. Посиди передохни. – Сказал я, с благодарностью принимая горячую чашку из ее рук.

Девушка присела на противоположенный угол дивана. Она обхватила горячую чашку обеими руками и, смотря в окно, сделала первый глоток.

- Признайтесь, вы выбрали этот офис из-за вида из окна? – улыбнулась она.

- Естественно. Иных причин и быть не может.

- Мне здесь нравится. Правда, далековато теперь добираться. Мне вот на двух автобусах приходится ездить. – Сказала она, делая еще один глоток.

- Это ты так намекаешь на то, что тебе зарплату надо поднять?

- Я… Нет, вы не так… Я теперь уж и не знаю, что хотела сказать. – Сказала она, смущено поджав губы.

- Не нервничай, это же просто шутка, дружеский разговор.

Конечно, она еще не привыкла к такому. Ей был всего двадцать один год, и лишь полгода назад она получила диплом бакалавра по специальности «менеджмент». Это было ее первое место работы и пока она еще жила в той строгой студенческой иерархии, где каралось инакомыслие, и всегда было доминирующее мнение, против которого нельзя было пойти без последствий.

Я взял ее ассистенткой сначала на полставки, а затем и на полный день. Конечно, ее самолюбию иногда претило, что вместо управления крупным филиалом иностранной фирмы, ей доверили координировать работу десятка человек, но она, поначалу, плохо справлялась даже с этим. К слову, сейчас же она великолепно вписывалась в нашу работу, вот даже вызвалась сегодня помочь мне с обустройством нового помещения.

- Я вот считаю, что есть нечто пугающее в дороге, что ведет сюда. Идешь себе на работу, а тут просто тропинка, что с проспекта уходит куда-то в лес. Уверенна, что никто и не догадывается, что тут есть какое-то здание. Вы не находите?

- Это пока. Кроме нас тут еще нет арендаторов. Более того, по договору, даже охрана здесь появится лишь только в марте. И будь уверена, скоро тут закипит жизнь, а пока мы с тобой единственные живые люди во всей округе.

Она украдкой посмотрела на меня, пригубила кофе и вновь уставилась на линию горизонта.

Она была внешне приятной девушкой. Ее длинные вьющиеся волосы были, по моде, от кончиков и до середины длины выкрашены в светлый оттенок, а затем шел плавный переход к темному оттенку и у корней они уже были каштановыми. Она никогда не убирала их в какую-либо прическу, лишь иногда одевая на голову обод. Мне импонировала легкая неопрятность в ее образе. Этакий бунд без конкретной точки приложения.

Она была довольно худа, фигура ее не была четко очерчена, а грудь ее не особо выделялась. Но она была удивительно гармоничной. Она не комплексовала, не старалась скрыть свои отличия от эталона. Она была в полном согласии с самой собой и именно в этом была ее красота. Возможно, и я только сейчас это понял, я ценил в женщинах именно это гармонию, полное согласие внутреннего мира и внешности.

Сегодня она одела черную водолазку с высоким воротом, шерстяную коричневую юбку до колен, плотные черные колготы и аккуратные туфли без каблука. Неброско, но со вкусом.

- Знаете, вот сижу я здесь и понимаю вас, – неожиданно нарушила она тишину, голос ее при этом слегка дрогнул.

- Ты про вид из окна?

- Не только про это, – она улыбнулась, стараясь на меня не смотреть. – У вас бывало когда-нибудь чувство, что вы находитесь именно там, где должны быть?

- Конечно.

- И что вы рядом именно с тем человеком, с которым хотите быть?

Я промолчал. В груди неожиданно сдавило.

- Вот сейчас у меня именно такое чувство, – она, наконец, сумела побороть свою скованность и посмотреть на меня.

Долгий взгляд.

Мы оба все поняли в этот момент. Я увидел в ее взгляде все то, что она так долго хотела мне сказать, но никак не могла решиться на этот отчаянный шаг. Я, наконец, разглядел в ее карих глазах то самое чувство, которое мы безвозвратно теряем к тридцати годам – влюбленность. Тот простой и искренний порыв души, который вырывается в твою опустошённую сущность, словно весна, и привносит в оставшийся неизменным мир новые краски, заставляя его выглядеть по-новому – прекрасным и вдохновляющим. То самое чувство, что с возрастом мы учимся подавлять еще в зародыше, безжалостно давя его о социальный статус, о возраст и о приобретенный опыт.

Она же увидела то, о чем мечтала и чего одновременно так боялась. Она поняла, что больше всего на свете в тот момент я хотел вновь испытать эту самую влюбленность, хотел вновь почувствовать те искренние порывы страсти, что так сложно контролировать. И только она одна во всем мире была готова сейчас мне все это дать. Сгореть в этом безжалостном пламени вместе со мной, несмотря на ответственность и последствия. Прямо здесь и сейчас.

Словно по команде мы поставили кружки на подлокотники и встретились на середине дивана, словно бы на нейтральной территории. Страстный поцелуй. Легкий аромат ее духов кружит мне голову. Ее тело, оказавшись в моих объятьях, становится податливым. Кажется, ее руки немного дрожат, но она согласна на любой исход. Она мечтала об этом слишком долго, чтобы сейчас прислушаться к голосу разума и страха.

И тут мы окончательно теряем голову. Резким движением я усаживаю ее на себя сверху и поднимаю ее юбку. С ее ноги при этом сваливается туфля, но нам уже все равно. Она с легкостью срывает с себя кофту и откидывает ее в сторону. Я плотно прижимаю ее к себе, отчего из ее груди вырывается тихий стон.

Я больше не могу на это смотреть! Я отворачиваюсь и смотрю на то, как за окнами горит алым пламенем закат. Лишь проводник, стоя прямо у окна, подозрительно часто принимает образ моей жены, и продолжает смотреть на то, что сейчас разворачивается за моей спиной.

В тот момент, когда девушка, не в силах сдерживаться, начинает стонать в голос он, наконец, подходит ко мне, а я, стараясь не замечать его, продолжаю смотреть на яркое солнце, в надежде бесследно раствориться в нем.

- Я хочу, чтобы все это прекратилось, - говорю я Проводнику. - Я готов навсегда покинуть этот мир, только давай на этом остановимся.

Но проводник подходит все ближе, а девушка за спиной все больше раскрывается и все яснее сознает, что ее грезы, наконец, обратились в явь.

- Ты не лучше, чем твой отец! – закричал проводник голосом моей матери.

А отворачиваюсь не в силах смотреть на нее.

- Твоя жена сейчас дома стряпает по кухне, разучивая новую считалочку с твоей дочерью. Ты должен был быть с ними. Разве они это заслужили? Разве пример твоего отца не дал тебе понять, что это дорога в никуда? Нет, все это ничего не значило, ведь ты сделал ровно то же самое, что и он. Ты превратил свою жену в ту, чьи письма я плача жгла в раковине на кухне, а эту молоденькую дурочку в меня!

- Мам… - я так и не смог ничего больше сказать.

- Да, тебя всегда сводили с ума девушки с кудрявыми волосами. – Сказал вдруг проводник спокойным голосом моей жены.

- Хватит! – В этот момент ноги подкосились, и я осел на пол, обхватив голову.

Но этот голос существовал внутри меня, его нельзя было заглушить. Тем же спокойно-снисходительным тоном она продолжила:

- Я бы приняла это, и ты это знаешь. Я бы сумела тебя понять, если бы ты был честным со мной. Я бы сумела со временем заставить себя забыть об этом, и все вернулось бы на круги своя. Мы столько всего пережили вместе, за плечами у нас целая жизнь с невзгодами и подъемами, посему я дала бы тебе право на ошибку.

Согласна, это было бы непросто. Но это было бы возможно, если бы тебе хватило мужества прийти домой и признаться мне во всем этом. Но ты ведь даже и не планировал этого делать, так? Пока ты ехал домой, ты не чувствовал ни раскаяния, ни сожаления. Ты думал лишь о том, как в дальнейшем выстроить отношения с нами обеими.

Как ты мог со мной так поступить? Ведь все эти воспоминания были с тобой каждый миг этого судьбоносного дня. То, как мы познакомились, день нашей свадьбы, день, когда родилась наша дочь. Но для того чтобы воспользоваться ими, тебе потребовалось умереть.

- Прости меня! Прости, пожалуйста!

- Ты никогда не скажешь мне этого вслух. И если я узнаю том, что сегодня произошло, то не захочу верить в то, что ты раскаивался в последнюю минуту. Я поверю лишь делам твоим и возненавижу тебя ничуть не меньше, чем ее.

Но не переживай. Я сумею оправиться и сумею тебя позабыть. Я выращу нашу дочь, поставлю ее на ноги. Но для нас ты навсегда останешься предателем, и твоя кончина не сможет как-либо тебя оправдать. – Сказала моя супруга спокойным, рассудительным тоном

Тут вдруг проводник встал прямо позади меня и заговорил голосом той, что несколько минут назад призналась мне в теплых чувствах.

- Ты будешь всеми забыт. Моя жизнь на какое-то время будет омрачена горем, ведь я и правда любила тебя. Полгода я мучала себя, не решаясь что-либо тебе сказать. Боялась, что не смогу нести ответственность за то, что разрушу чью-то семью. Боялась, что только наврежу этим и себе, и тебе, но в итоге так ничего и не смогла собой поделать. И, к своему стыду, ни секунды об этом не жалела.

Но поверь, я смогу выбраться, ведь я еще так молода, и впереди у меня целая жизнь. Ты всегда будешь ее важной частью, но чем больше времени пройдет с этого дня, тем меньшее место в моей душе ты будешь занимать.

Тут из-за спины донеслась какая-то возня. Маленькая женская ножка сбила кружку с кофе и та, падая на пол, разбилась на маленькие кусочки. Проводник обошел меня и встал прямо передо мной. Сквозь подернувшую взор пелену я различал лишь маленький силуэт, и тут он вдруг заговорил высоким голосом.

- Привет, пап!

Меня вырвало прямо себе под ноги. Не контролируя себя, расшвыривая мебель на своем пути, я выбежал в общий холл здания и там, запутавшись в собственных ногах, ничком повалился прямо на кафельный пол.

Я не нашел в себе сил чтобы встать, просто беспомощно лежал, и смотрел, как через холл ко мне медленно идет проводник. У него были тысячи лиц и тысячи голосов. Все они сейчас осуждали меня, и все они были абсолютно правы в своих суждениях.

Он присел подле меня на корточки, и вдруг сказал мне моим собственным голосом.

- Знаешь, я наконец-то понял, почему ты создал меня. Ты создал меня для того, чтобы я тебя осудил. Да, ты действительно хотел вновь увидеть тех, кого ты на самом деле любишь. Тех, чьи имена пришли тебе в голову первыми, когда тот джип пробил ограждение прямо перед твоей машиной.

Но, вместе с лучшими моментами свой жизни, ты хотел, чтобы кто-то покарал тебя. Покарал не столько за то, что ты сделал, сколько за то, что ты планировал сделать. Ведь если бы сегодня ты согласился выпить еще одну чашечку кофе, или если бы вы не болтали десять минут, перед тем как расстаться, то ничего бы не произошло. И тогда ты бы продолжил эту подлую интригу. Медленно утопая во лжи, разрушая свою семью, мучая свою дочь, изводя жену и не давая освободиться той, что влюблена в тебя без памяти.

Мы оба понимаем, что это так. Ведь я – это ты. Я чувствую то же, что и ты.

Ты познал счастье, познал любовь. В этот роковой день ты познал страсть. А самое главное - ты сумел все это понять и испить до самого дна все то, что даровала тебе жизнь. И я не могу судить себя за чувства, испытанные мой же. Я могу лишь подтвердить их подлинность и искренность.

Но я могу обвинить тебя в том, что ты собирался делать в дальнейшем с теми прекрасными женщинами, что по собственной глупости даровали тебе счастье.

Ты любишь свою жену. Ты обожаешь свою дочь. И ты влюблен в эту девушку. Но ты заслуживаешь того, что с тобой произошло и не можешь быть прощен, потому что ты отказался делать выбор, который принес бы в твой уютный мирок много боли, но сделал бы счастливым хоть кого-то кроме тебя. Это твоя последняя мысль, именно с ней ты и покидаешь этот мир.

В этот миг проводник исчез.

Рядом со мной более никого не было. Лишь узкое окошко под потолком общего холла давало совсем немного света, придававшего потолку холла мягкий красный оттенок.

И вдруг во мне вскипела злоба. Ведь это не я виноват в том, что все произошло именно так. Во всем этом виноваты те двое, что сейчас предаются греху на диване. Именно они заслуживают кары, а не я. Я расплачиваюсь за ошибку, но совершают ее они. Это не справедливо.

Я вбежал в комнату, схватил первый попавшийся тяжелый предмет, кажется, это был настольный светильник и направился к дивану.

И вот я стою напротив них. Мужчина, волосы которого уже начали покрываться сединой и совсем юная девушка. Не боясь, что кто-то может сюда зайти, они сидели на диване и смотрели сквозь меня вслед умирающему дню. Он сидел и обнимал девушку за талию, а та, подобрав под себя ноги, лежала у него на груди.

И тут вдруг я понял, что эти двое совершили все ровно то, что должно было случиться. Она хотела этого, а он позволил этому случиться. Она была виновата в случившемся не меньше его. Ведь я мог бы оттолкнуть ее, мог бы вспомнить о любимой жене и дочери в ту важную минуту, но я не сделал этого.

А, значит, я и правда не заслуживаю прощения, правда заслуживаю смерти. Я закрыл глаза и постарался подумать обо всех тех, кто был мне дорог. Я просто мысленно прощался с ними, просто вспоминая их образы и не пытаясь вымолить их прощение.

Когда я открыл глаза, черная масса, в которую постепенно сплавлялся мир вокруг меня, уже поднялась мне до колена. Она быстро поглотила влюбленных, что приютились на диване, а затем постепенно превратила все окружающие предметы в вязкое ничто, забрав все, что я помнил: здание, гаснувший закат и весь тот мир, что я когда-то считал своим.

Хотел ли я умирать? Нет! Ведь даже самоубийца больше всего на свете хочет именно жить, просто у него это не получается. Но я уже не мог ничего изменить. Моя жена наверняка уже узнала о трагедии. Моя мама наверняка почувствовала это сердцем. Моя дочка, ничего еще толком не понимая, забеспокоилась. А та, что сейчас чувствует себя на седьмом небе от счастья, уже завтра познает и тяжелую утрату.

Все вы замечательные женщины, что достойны только самого лучшего. И для того чтобы не заставлять вас страдать, я должен был сегодня уйти. И я готов. Прощайте, любимые.

#книги #истории #блог #почитать