Микроскопическая история русской кино-сказки

Пока российское авторское кино задыхается от запретов, прокат задыхается от бесконечных сказок: в 2024 году их было семь. В 2023 году «Чебурашка» побил все рекорды проката; до него был «Холоп» (тоже своего рода сказка) и «Последний богатырь». В том же 2023-м Баба Яга спасала мир, а в этом году она спасает Новый год. «Конёк-Горбунок», «По щучьему велению», «Летучий корабль», «Бременские музыканты» — все это хиты проката.

Когда-то такое уже было. В 1938 году прокат возглавили три сказки. О зарифмованности наших дней и 30-х не напишет только ленивый (или трусливый). Однако не вредно будет вспомнить, что об окружающей реальности говорят нам все эти сказки. Ведь это кино. А кино всегда говорит о реальности.

Особым жанром в отечественном сказка стала не сразу. Долгое время сказка жила поживала, да горя не знала. Жила такой нормальной жанровой жизнью с изданиями и экранизациями, пока, как это часто бывает в истории нашей культуры, на нее не пало пристальное внимание власть имущих. В этот раз к рабочим поэтического цеха спустилась не абы кто, а советская Мария Магдалина — Надежда Константиновна Крупская. Явилась она с обращением о «Крокодиле» Чуковского.

На этом вклад Надежды Константиновной в русскую культуру заканчивается. А сказки не стало, ни в литературе, ни на экране, нигде. Как пели советские летчики, а за ними и нацистские: мы рождены, чтоб сказку сделать былью. Поэтому детей надо учить рациональному, например, об устройстве двигателя или винтовки. А иррациональные сюжеты об антропоморфным зверях и проповеди царизма только вредят детскому сознанию. Честно говоря, в 1920-е сказка и так не особо вписывалась в эпоху с этим культом позитивизма, материализма и и эгалитарного общества будущего. Да, были несколько анимационных фильмов и одна экранизация «Морозко». А теперь к этому добавился еще и официальный запрет.

Спустя год после явления Крупской народу экраны захватили агитпропопвские пропагандистские сюжеты. В этот период не только отменили сказку, а отменили все жанры вообще. Никакого энтузиазма у кинозрителей это не вызвало. Люди смотрели жанровое кино. Власть быстро поняла, что работать нужно тоньше, и хватку ослабила. В 1934 году выходит несвоевременный немой бешено-талантливый фильм «Счастье» Михаила Медведкина. Это эксцентричная история о становлении колхоза в духе лубка и немецкого экспрессионизма, о том как дурак становится человеком, без революции у него это не получится. Она не относится к тем сказкам, о которых пишем мы, но нельзя не упомянуть Медведкина, который сегодня незаслуженно незаметен за плечами Вертова, Эйзенштейна и дальше по списку наших великих авангардистов.

Подписывайтесь на наш телеграм-канал. Там мы выкладываем еще и то, что DTF иногда не разрешает.

В 1935-м выходит «Новый Гулливер» Птушко. Это тоже не из тех сказок и тоже не написать о ней нельзя. Во-первых, в этом фильме одна из лучших — а может и самая — работ с куклами и комбинированной съемкой. А во-вторых, это целый пачка филигранно вписанных отсылок к Лангу, Эйзенштейну, Уэллсу и другим. Сказка — фильмы эскапитские, то есть в которые можно сбежать. И первыми туда сбежали формальные эксперименты.

И вот 1938. Спустя 10 лет сказка окончательно возвращается и сразу захватывает экраны. Выходят сразу три: «Руслан и Людмила» — блокбастер учеников Эйзенштейна, в котором экранное изображение неотличимо от живших картин; «Доктор Айболит», вернувший прекрасные истории Чуковского на экраны; «По щучьему велению» – дебют главного кино-сказочника Александра Роу, чьи фильмы буквально вшиты в сознание любого, кто вырос на том или ином осколке советской империи. Сказки вернулись, немного подправленные: Емеля теперь не идеальный лентяй, а такой трудяга, что пот высохнуть не успевает. Заслуженной награды от царя он не получает, но справедливость восстанавливает волшебная щука. На этом следы советской идеологии заканчиваются. Последний небрежный мазок партийцы допустили только в «Золотом ключике» Птушко, где в конце Буратино открывает не волшебный театр, а… Подготовьтесь. Буратино находит книгу c Московским Кремлем на обложке, которая засасывает его внутрь, дальше прилетает летучий корабль со сталинообразным мужчиной и уносит их в Советский Союз. Но на этом все, мракобесия в сказках больше не увидите. Начнется чистое кино. А дальше вы знаете. Роу стал классиком, Милляр раз и навсегда закрепил образ Бабы Яги, а «Морозко» смотрели все.

Но вернемся. Кино всегда говорит о реальности. Жанр сказки в 30-х оказался убежищем как для зрителей, так и для режиссеров. Только там прием был полностью свободен, хотя смыслово и сведен к простому трюку. Если это убежище, то оно должно быть безопасно, а значит закрыто от внешного мира. В своей герметичности советская сказка 30-х своей рифмуется с каллиграфическим кино фашистской Италии. Каллиграфическим его называют, потому что кинопочерк настолько замысловат и красив, что смысл теряется за самим написанием. Смысла в советских сказках и их трюках тоже никакого не было. Они показательны в своей конструкции: бликующий светлый мир, стены которого темны и непроницаемы. Главный их посыл, как и посыл каллиграфического фашистского кино — мир рационально необъясним. Популярность сказок — свидетельство поражения разума. Почему щука хорошая, а Кощей злодей? А почему сажали в 37-м? А почему в 41-м воюем с немцами, хотя пару лет назад дружили? Самый поверхностный ответ, возможно, окажется единственно верным: таковы законы жанра.

Однако, потом окажется, что стены убежища не так уж толсты. После белых 30-х пришли черные 40-е. И сказке тоже пришел конец. После идеологически нужного «Кощея» в 41-м она снова станет рядовым жанром со своим гением Роу, пока опять не будет забыта до бума современности, который тоже когда-то закончится. Главное, чтобы в конце не было того мужчины с усами и трубкой.

Наш телеграм-канал: https://t.me/zerkaltce