«Белая масаи»: Рай как тотальная дистопия
Если бы мне предложили в двух словах сформулировать суть «Белой масаи» (изначально – книжной автобиографии, а затем и немецкой кинокартины), я бы, пожалуй, сказал: это «Анна Каренина» на фоне саванны, но без поезда. Локомотивного монстра здесь заменяет метафорический слон, который (еще одно отличие) «давит» героиню не в финале, а в самом начале ленты. Причем делает это он по-африкански экзотично: приветливо помахивая хвостиком, заманивает влюбчивую швейцарку в солнечный тупик Толстого.
Фильм быстро перерастает жанр мелодрамы и превращается в суровый (пусть местами и несколько глуповатый) социологический эксперимент, поставленный жизнью над безумно влюбленной, а потому – слепой европейкой Каролой. Сбегая от пресного благополучия Старого Света, она становится «цивилизованной дикаркой», которая, не спросив разрешения, пытается «облагородить» первобытную стихию, что и приводит к ее полному поглощению Африкой.
Ее избранник, воин-масаи Лемалиан, мог бы стать результатом бурного воображения африканского Достоевского. Это «подпольный человек», выброшенный в бескрайнюю саванну. На зрителя он производит впечатление глубокой загадочности, но загадочность та исходит не из глубины его образа. Дело, скорее, в том, что быт и психика его принадлежат иной, тотально чуждой нам цивилизации.Их брак – это не союз двух любящих сердец, а столкновение двух галактик, обреченное на гравитационный коллапс.
Каждый комплимент в первой половине фильма рискует обратиться в будущее оскорбление, а каждый подарок – в «фундамент» будущего унижения. Что это, если не изощренная метафора межкультурного диалога, который пытаются построить (опять же, без спроса) толерантные европейцы с миром, живущим по своим законам чести, крови и традиций?
Карола платит за свою авантюру всем: деньгами, комфортом, чувством собственного достоинства. Она пытается заслужить любовь племени, покупая автомобиль и открывая продуктовый магазин, но результат предсказуем: масаи благодарны ей ровно настолько, насколько это позволяет их представление о миропорядке, в котором женщина не может перетягивать одеяло с мужчины (даже если в комнате ужасный сквозняк), а фраза «белый человек» является синонимом «ходячий кошелек».
И можно ли их за это судить? Будь Лемалиан выходцем из Новосибирска, пожалуй, симпатии зрителя были бы полностью на стороне Каролы. Но он не уроженец СФО, а воин саванны. Каждого из пары влюбленных можно понять. И понимание это способствует плавной трансформации фильма в притчу о тотальном одиночестве.
Она одинока среди масаев, язык и обычаи которых она заведомо обречена не понять. Он одинок на своем пути превращения в племенного изгоя (в голове витает хулиганская фраза – «привел белую – влип по-черному»). И в то же время они ужасающе одиноки даже друг с другом. Их страсть – это не пламя, а вспышка молнии: ослепительная и бесплодная, возникающая лишь для того, чтобы осветить на миг яму, в которой скоро окажется нога толстовского слона-поезда.
В итоге «Белая масаи» оказывается не столько фильмом о любви, сколько фильмом о ее невозможности. О том, что райская идиллия – это лишь проекция больных фантазий на чужую реальность. Платить же за попытку воплощения этой фантазии приходится всей душой. Лента, пусть и достаточно посредственная в плане режиссуры, становится ударом копья масая: точным и метким. После него тянет уставиться в одну точку и долго размышлять: где начинается наша свобода прийти из благородных побуждений в чужое село со своим самоваром и начинается чужая воля послать нас с этим самоваром куда подальше.
Навстречу палящему африканскому солнцу.