О фильме «Мамочки» (2001) Александра Расторгуева

Любая семья — это дерево. Неважно какое — дикий орешник, засохший вяз, дуб или неизвестный куст под окном. Как часто вы встречали полностью здоровые деревья? У всех ветки пообломаны. Под ветром времени семьи гнутся, трещат, ломаются.

В «Мамочках» Расторгуева треск семьи впервые слышен в треске дверного звонка. Палец вдавливает кнопку в стену. Раз. Два. Три. Родители не открывают. Сын стучит в дверь. Уже поздно — это дерево треснуло. А было хорошим. Родители много работали, вроде даже не пили — убеждают камеру соседки. Только одна ветка прогнила — вот и сломалась. Сын стоит перед семейной дверью и пытается приделать себя обратно. Дверь не откроется. Этого чуда не случится. Но случится иное.

«Почему, мам?». Мама говорит: дело в украденном культиваторе. Её голос говорит: дело в другом. Точнее в другой. Она сидит в глубине кадра. Налитая кровью и молоком. Молчит и улыбается. Сын, не успев вырасти, спился и из неблагополучия хрущёвки упала в нищету барака. Там Ваня нашёл Юлю. В животе у неё чудо — то самое, которое случится. Ванин этот ребенок или нет, камера не знает. Всё равно — Божий.

Как сын Ваня умирает для мамы. Она просит его «больше не приходить». «Даже на праздники?» даже на них. Интуиция режиссёра во время разговора сажает его под сине-зеленый цвет смерти и разложения. Такого же цвета будет родившийся ребёнок. Как бы Юля не кричала, воздуха в этой крошечной грудной клетке нет. «Россия умирает! На 10 живых — 20 мёртвых», — глаголет пьяную истину друг Вани в начале фильма. Но не это материал Расторгуева. Трупно-синий не его цвет. В полумертвое тельце врачи заталкивают воздух. Раз. Два. Три. Дышит.

В фильмах Расторгуева не найти семейного счастья. Семья это место перелома, иногда открытого. Но только так и прорастает новая жизнь — через рану. Румяный кусок этой жизни нежно спрятан в пелёнки. Папа укладывает его в кроватку. Смазанное светом семейство устраивается перед кадром. Это не семейное счастье. Это блаженство.

Подписывайтесь на наш телеграм!