Лабиринт

#будеткровь

Похоже, я брожу здесь уже давно.

Взгляд привык к темноте.

Коридор узок, двое не разойдутся. Стены черны и покрыты белёсыми пятнами: плесень или пепел. Потолок скрыт мглистой дымкой. Она может скрывать что угодно — райские створки или щербатую кладку оссуария. Или бездну.

Ноги ноют. Колени гудят. То и дело я натыкаюсь на тупики, разворачиваюсь и бреду назад. Метки ставить нечем, а память прохудилась как рваная рубашка.

Кто я? Что здесь делаю? Как сюда попал?

Я знаю лишь одно: в лабиринте есть кто-то ещё. Другой путник. Или Минотавр. Отощавший, одряхлевший, мечтающий сожрать меня, но потерявший нюх и звериную прыть. Мне хватит сил одолеть его, хотя я изнываю от жажды и голода.

Сколько человек может протянуть без воды?

Коридоры однообразны. Монотонное пространство отупляет. Как ни стараюсь, не могу вспомнить своё имя.

Я нахожу его или он меня?

Жалкое подобие Минотавра вышаркивает из-за угла. Мне кажется, что это галлюцинация, порождённая однообразием лабиринта.

Он возвышается надо мной на три головы. Тянет ко мне исхудавшие лапы. Когти обломаны и стёрты.

— Ты, — хрипит оно. — Стой.

Сил на побег нет. Только на отчаянную драку.

Душа опустела. Придётся убить монстра? Хорошо. Решимость густой плёнкой покрывает меня, пробирается в каждую трещину и скол. Я — чайка, облитая мазутом. Облако, отравленное сигаретным дымом.

— Чего тебе?

— Ты... умрёшь. Здесь.

Существо сипит и тяжело дышит.

— И?

— Могу. Вывести. За плату.

Шлёпаю себя по карманам.

— Я пуст, приятель.

— Мясо.

— Мясо?

— Плоть.

Озарение созревает долго, плод отдаёт на вкус могильными червями и гнилью.

— Ещё чего. Думаешь, сможешь меня одолеть?

— Нет, — существо качает головой.

— Тогда пошёл...

— Выход.

— А если обманешь? Я ослабею, ты меня сожрёшь.

— Нет. Клятва...

Уверен, если прислушаться, можно услышать как туго проворачиваются шестерёнки в моей отупевшей грязной башке. Проходит целая вечность.

— Я тебе не верю.

— Надежда. Без меня. Её нет.

Он прав. Чертовский прав.

— Клянёшься?

— Кля... нусь. Выведу. Тебя. Отсюда, — сипит чудовище.

— По рукам.

Мы не спрашиваем имён друг друга. Своего я назвать бы и не смог. Кто знает, может, Минотавр тоже.

Подойдя ближе, чудовище предлагает выбрать: рука или нога.

Нога. Если придётся драться, я предпочту отбиваться кулаками, а не пинаться.

— Не. Шевелись.

Я ложусь. Чудовище намечает линию повыше колена единственным уцелевшим когтем. Грозное оружие. Может, в драке он вскрыл бы мне брюхо раньше, чем я одолел бы его. Вблизи смрад твари невыносим. Чудовище подставляет свою руку.

— Кусай.

Какой бред.

— Режь, — говорю я и впиваюсь зубами в грязную кожу.

Вонь наполняет ноздри. На языке привкус грязи, плесени и грибов. Коготь легко вспарывает кожу и мышцы. Тварь орудует умело.

Довериться клятве чудовища — какой идиот! Оно сейчас оттяпает мне ногу, поест и накинется на то, что останется. А я уже теряю сознание. Как непроходимо глупо доверять какой-то тва...

*

*

*

Я прихожу в себя.

Чудовище!

Я слышу чавканье. Моя нога. Взгляд падает вниз, на крепко перемотанную культю. Крови нет. Боли тоже. Но я всё ещё чувствую конечность. Даже то, что чудовище невдалеке с громким хрустом раскусывает кость не помогает мне убедить собственное тело в том, что ноги больше нет.

— Вкусно, — говорит чудовище. Его глаза светятся жёлтым. Раньше я этого не замечал. Его урчащий голос прокатывается по коридору, упруго ударяет в моё покалеченное тело.

— Приятного аппетита. Ты перевязал меня?

— Да.

— Кровь... боль...

— Я как следует вылизал рану.

Меня передёргивает. Его язык касался меня. Он склонился к обрубку, раскрыл мерзкую пасть, вывалил язык и приложил его ко мне, к кровоточащей ране, к фонтанирующей моей кровью...

— Эй! ЭЙ!

— Тише. Лабиринт не любит криков.

— Что?!

— Лабиринт не любит криков.

— Он... живой?

— Да. И нет, — отвечает чудовище, чавкая. — Отчасти. Пора идти.

Чудовище нависает надо мной. От одышки не осталось и следа. Я не вижу его морду, мешают воняющие псиной густые космы. Оно помогает мне встать.

— Пора идти.

Мы идём. Время тянется, секунды наваливаются одна на другую. Чудовищный кадавр времени проходит через меня, пока я скольжу взглядом по чёрным стенам, вымазанным пеплом.

Чудовище просит вторую ногу.

Я ругаюсь, плююсь, но соглашаюсь. Ему не хватит сил довести меня до выхода без еды.

Без ног я чувствую себя очень лёгким. Минотавр закидывает меня на закорки, а я обвиваю его шею руками. Выход где-то рядом. Мы идём несколько дней или месяцев.

Оно просит руку.

Я соглашаюсь.

Цепляться одной рукой за шерсть тяжело, поэтому оно несёт меня. Как младенца. Его объятья нежны и полны заботы. Мы идём несколько месяцев или лет.

Оно просит вторую руку.

Как я могу отказать?

— Здесь, — наконец говорит оно.

Из стены торчат примитивные скобы из грубо обработанного металла. Лестница вверх. Впрочем, что там, на другом её конце, неизвестно. Может, глухая стена? Или люк, сквозь который я мог бы протиснуться, останься у меня пара рук? Но добрался бы я сюда без Минотавра?

— Ха... ха... ха-ха... ха…

Добрался бы, если бы не скармливал чудовищу свои конечности?

— А-ха-ха-ха-ха-ха...

Мы хохочем в унисон. Голоса сливаются в один, разносятся вперёд и назад по Лабиринту.

— Мне придётся съесть тебя, чтобы выполнить клятву.

— Кон... нечно.

Я понимаю, как оно меня освободит. И опять смеюсь. Смеюсь, пока мгла с потолка медленно поглощает меня...

Хранитель лабиринта вытирает губы и сыто отрыгивает. Останки Лабиринт уничтожит сам, развеет пылью, которая осядет на чёрных стенах. У монстра есть несколько часов, чтобы добраться до Дыры.

Дыры, что он приспособил под отхожее место.

Архитектор Лабиринта оставил Дыру как злую шутку над хранителем. Всё, что попадает в крошечное отверстие оказывается снаружи. Кроме хранителя, потому что Дыра слишком мала для него. Иногда из Дыры доносится плеск волн, задувает свежий ветер. Тогда хранитель просиживает у неё долгие часы, стараясь запомнить запахи: морской соли, полевых цветов, гниющего мяса, хвои. Хранитель уверен, что Лабиринт перемещается, хотя и не ясно каким образом.

Живот урчит.

Время отправить очередного пленника наружу.