«Он не выдержал. Я ведь так и знал, что это случится. Даже мощный процессор Атласа не предугадал это. А теперь все стало еще хуже, и я в ступоре, черт подери. Я не знаю, что делать дальше. Этот звонил, как его… Боссчович из комиссии, минуя Сэма — представляете, насколько бесцеремонен клоп! Я просто повесил трубку, когда он в своем высокомерном официозе постановил предельные сроки передачи военведомству нашего источника энергии. Этот его апломб просто выводит из себя! — Внезапная тяжесть в легких поставила подножку беглой риторике оратора. Ван Брюе откашлялся, затем сквозь слезящиеся от раздраженных дыхательных путей глаза продолжил речь: — в общем, центральная задача токамака — ввести дейтериево-тритиеву смесь, предварительно агрегировав ее системой топливного впрыска в газообразное состояние, нагреть эту смесь до плазмы, то есть осуществить зажигание термоядерной реакции, вывести ее на уровень самоподдерживающейся и наконец отключить нагреватели. Все, готово. Вот тебе и электростанция за тридцать два миллиарда долларов… да этот реактор будет метать бисер перед свиньями, коими окажутся никчемные те же новомодные СПГ-терминалы. — Он остановился, передохнул, сдержал разрываемый кашлем бронхососудистый контур и пошел дальше: — однако случилось непоправимое. Чтобы потушить ионизированную плазму достаточно подождать, когда вся кинетическая энергия ядер передастся по сетям, отключить магнитное поле и вуаля — цикл завершен. Произошло что-то из разряда фантастики, в которую — в свете происходящих событий и, в частности, всеобъемлющего плана действия — только безбожник не поверит. Мы отключили все сорок восемь элементов поля: и тороидальные, и полоидальные, и корректирующие катушки, даже саму бандуру, соленоид — но шнур так и завис в вакуумной камере. С наглым жирным видом чесночного кольца бултыхается на самопроизводной магнитной подушке и хамски бурлит, как жаба. Мы должны были сделать управляемый самоподдерживаемый термоядерный синтез, но никак не самоуправляемый! Мы вторглись на Terra Incognito[1], пробудили организм, о структуре которого ничего не узнаем, даже если растормошить всю яблочную латифундию Нац-Шавеса и обрушить ее плоды на головы физиков-ядерщиков мира. Это не может не шокировать и не волновать. Я как ученый внутри танцую, но как житель планеты, знающий о ценности человеческой жизни, не могу не устрашаться деянию собственных рук… Оно ведь там до сих пор, — Ван Брюе смотрел точно в душу. Знакомый кашель возвратился из глубин его легких. — Первым делом же стали проверять через порт-плаги состояние кассет бланкета, которые, собственно, смотрят на плазменный шнур и принимают на свою бериллиевую оболочку отбившиеся от стаи нейтроны. С бланкетом проблем не было. Однако когда мы спустились под вакуумную камеру, с потолка ощутимо просачивалась вода теплоносителя, который через трубопроводы проходит в криостат и охлаждает дивертор — «пепельницей» мы ее называем, потому что на нее как бы оседает бериллиевая пыль, образующаяся при испарении разгорячённых внутренних стен бланкета. Так вот, этого загрязнения, пыли, из-за переконфигурации оказалось непомерно много, она каким-то неизвестным ни мне, ни главному механику способом проникла в теплоноситель, а я, видимо, еще и вдохнул ею. Гладкова, не поднимая глаз, сказала, что все обойдется — но я-то знаю эти их медицинские эвфемизмы. Ну ничего… я думаю, что не успею почить в бозе от бериллиоза. Скорее, умру в жалеющих объятиях Тэмпл, которые участились с момента моего отравления. Ладно, — тяжелые вздохи Ван Брюе заметно отставали от дыхательного ритма аудитории по ту сторону экрана, — сейчас Атлас заканчивает дорожную карту по переносу этого нейтронного зверя в специальный кожух, который индусы призвались поставить в ИТЭР на сегодняшнем конференц-коле. Посмотрим, что из этого выйдет. А вот и он сам… опять эти грузные шаги, проминающие пол.