На земле чужой

Написано специально для конкурса #возвращениевскайрим .

Голодных призраков огни маячат, как облака далекие,
В домах и тенях сливаются на похоронном костре Красной горы.
Своды и шпили каменных залов, освещенных духами умерших,
Кровь разбитых сердец и домов алыми реками течет, расцветает в фонтанах.
Кантаты Вивека

Того, кто сейчас ехал на повозке мимо пограничных сторожевых башен бывшего холда Маркарт, звали Балин Дрорин. Под капюшоном выцветшей синей мантии, украшенной вышивкой и лентами некогда золотого, а теперь песочного цвета, — испещренное морщинами и шрамами долгой жизни лицо. Седая борода скрывает следы перенесенной оспы.

Зачем он вернулся в Скайрим сейчас, столько лет спустя? Он и сам не очень представлял. Видимо, душе хотелось оторвать его от чужих земель и направить как можно ближе к родному дому. Но где он теперь, тот родной дом?..

***

Больше века назад. Еще до Довакина, до гражданской войны, даже до Конкордата и сражений Империи с Доминионом. Балину тринадцать. Он живет дома со своей матерью в Виндхельме, в Квартале Серых. Кто его отец? Он никогда не знал его. Мать — первый учитель в его жизни — дни и ночи проводит за гончарным кругом. Она рассказывает, что говорить нужно простыми словами. Сложные слова — ему враги. Они существуют лишь для того, чтобы его запутать. Он слышит ее, но не понимает.

Серая кожа на руках матери покрыта бурыми пятнами глины.

Ее слова уже сложны для Балина; слова, которые жизнь шепнет ему потом, будут еще сложнее.

***

Проезжают Картвастен. А ведь и сейчас все началось со слов. В Маркарт пригласил старый друг по скитаниям, некогда — улыбчивый молодой капитан, ходивший по заливу Илиак на купленной на деньги отца шебеке. Тогда все звали его «Вродеграф». Теперь он и правда был граф, еще и с интересами в другой провинции.

Впрочем, какая уж теперь, спустя тридцать лет после гибели последнего императора, провинция. Старик Дрорин не особенно следил за перипетиями людской политики, пока скитался по западному побережью в поисках лучшей доли; но даже ему, никогда не засыпавшему под звездами единой Империи Тамриэля, было понятно, что с гибелью императора Тита и последнего законного верховного короля Скайрима воздух сильно переменился. Некоторые холды просто не пережили гражданской войны: это было неудивительно, учитывая, что даже спустя три десятилетия на всем континенте не нашлось бы человека, способного ответить на вопрос, кто все-таки победил в той войне. Такое тоже иногда случается; особенно, если ключевые фигуры с обеих сторон конфликта в какой-то момент исчезают с доски при загадочных обстоятельствах.

***

Когда ему было чуть больше двадцати, он еще жил в Виндхельме и пытался зарабатывать на жизнь, помогая своей матери. Балину не было дела до традиций гончарного искусства данмеров, поэтому он изобрел другой способ. В Виндхельм часто заходили торговцы и путешественники — почему бы не заработать немного монет, показав дорогу до лотка со шкурами или оленьей колбасой? А каким вкусным получается оленье мясо, если приготовить его с овощами на медленном огне в красивом горшке ручной работы! Томленую вырезку путник с собой не увезет, но если обед придется ему по нраву, он захочет оставить себе сувенир. Например, горшок: и Балину совсем нетрудно вымыть сосуд и упаковать в отрез льняной ткани, чтобы он не разбился в дороге. За такую услугу благодарный пришелец даст еще немного денег.

Правда, значительную часть добычи молодой Дрорин спускает вечером по дороге до дома: в «Новом Гнисисе» прислуживает Тениси, у нее красивая высокая грудь и тонкие черты лица. А когда она улыбается, на щеках появляются небольшие ямочки, которые Балин любит разглядывать больше всего на свете.

К сожалению, вечерами в трактире можно встретить не только Тениси, но и других представителей общины Квартала Серых, включая наиболее шумных.

В те годы — при отце достопамятного Ульфрика Буревестника (а может, и деде — на этот счет память подсказок не давала) — данмеры Квартала Серых пытались избирать совет. Подобно советам Великих домов на старой земле, такая группа помогала бы общине надлежащим порядком решать насущные вопросы. Правда, во времена, с которых они брали пример, в совет входили лучшие: богатые, образованные, талантливые, умеющие за себя постоять. Во всяком случае, к этому стремились. Сейчас, в старости, Балину было очевидно, что сколотить собрание из кожевника, трактирщика, галантерейщика и рыбака — не самый лучший способ бороться с вызовами повседневной жизни на чужой земле. Возможно, до соотечественников это наконец дошло: во всяком случае, Дрорин не слышал о каких-либо советах данмеров Виндхельма. Впрочем, он был в отъезде очень давно, и новости до него доходили лишь отрывочно.

Тем вечером в трактире находились достопочтенные советники: серджо Арвел и Верелним («Седура Верелним Дралорис» — высокий голос, сильно отдающий в нос, даже спустя столько лет исправно отзывался эхом в голове Балина). На повестке дня стоял вопрос: кого из них двоих следует избрать архимагистром. Видят боги, на двух советников-данмеров всегда есть три мнения, кто должен быть архимагистром.

По счастью, тогда Квартал Серых не посещали даже ложные воплощения народных героев из древних пророчеств, поэтому выбрать нужно было между седура Верелнимом (у него единственного была бумага от ярла с разрешением держать лавку, так что он был богат) и Арвелом (у него была лодка).

Коренное противоречие между их взглядами, в те дни казавшееся Балину вопросом жизни и смерти, было, как он понял позднее, достаточно обычным. Верелним, умеющий договариваться с нордами, предлагал вливаться в общество хозяев этой земли: отправлять детей учиться в школах при храмах Восьми (или тогда еще Девяти? Память и тут не давала подсказок), отдавать данмерок в прислугу и жены, вступать в стражу холда. Кичась знакомствами в доме Исграмора, он говорил, что может все это устроить.

Арвел же — вот уж чего никто не ожидал от мера с такой фамилией — говорил, что стены вокруг квартала и сердец нордов достаточно крепки (именно в таких выражениях), поэтому общине надо брать пример с Телванни и расти ввысь, а не вширь (что бы это ни значило).

Тогдашний Балин тянулся к деньгам, поэтому в разгоряченном споре он поддержал Верелнима — вместе с другими молодыми и голодными данмерами. Когда он, перебивая голоса сторонников Арвел, кричал, что за день прогулок на нордском рынке получает больше, чем с продажи горшков в Квартале Серых за неделю, Дрорин казался себе самым разумным и перспективным мужчиной во всем квартале. Естественно, он следил за Тениси — та очень внимательно наблюдала за его ораторской эскападой. Он чувствовал, что его разумные рассуждения, скорее всего, принесут — нет, просто обязаны принести ему ее благосклонность!

Когда тысячелетия назад Азура сделала кожу данмеров пеплом, а глаза — огнем, она забыла удостовериться, что огонь не попросится наружу.

Из той драки Балин вышел пострадавшим — и, раненный осколком посуды в схватке, так и не узнал, кто, собственно, одержал верх. Выведенный из трактира обеспокоенной Тениси, он, разгорячившись от увечий и адреналина, сказал ей все, что так тщательно скрывал раньше.

Конечно, она только покачала головой и отправила его домой — приходить в себя и зализывать следы потасовки.

Позже дома мать, налагая мокрый холодный компресс на ссадины, разочарованно повторяла ему слова Поучения. Неважно, кто страшнее — шалк или кагути. Только когда появится тот, кому судьбой предначертано судить, все и узнают правильное решение. Лишь испытав последствия собственных ошибок, молодой Дрорин наконец это понял.

***

Несколько часов езды от Картвастена, и вот — имение Имаж. Выдержанное в даггерфольском вкусе, главное здание смотрит на восток стрельчатыми окнами большого мезонина, удерживаемого над парадным входом сложной системой из нескольких сообщающихся навесов и перекрытий. Деревянные элементы постройки украшены узорчатой фигурной резьбой и укреплены металлическими скобами с гравировкой в виде силуэтов животных. Старому данмеру не было нужды приближаться: он и так знал, что увидит там геральдического бретонского льва и форель Бреахов. Да, «Вродеграф» Камиль, чья шебека с глупым названием «Масленка» возила соленья по всему заливу, все это время носил фамилию Бреах, принадлежащую одному из старых, заставших еще Септимов, домов Нортпойнта.

Все они в молодости играли роль кого-то, кем не являлись. Средства семьи и доверие отца, души не чаявшего в единственном отпрыске, позволили Камилю вжиться в роль бравого капитана и успешно жить в ней добрых полтора десятка лет. Балину повезло встретить Бреаха, когда Вродеграфу было тридцать. Бездетные люди в этом возрасте, уступая старых друзей их семьям, часто отправляются на поиски новых знакомств — и, как правило, находят их среди других таких же потерянных личностей. Лишившись своей первой крупной роли, Балин тогда чувствовал, что не имеет цели в жизни: так что знакомство с капитаном оказалось кстати.

Впрочем, он хорошо справлялся. Так хорошо, что теперь, несколько десятилетий спустя, возвращался к той роли.

***

После памятного разговора с матерью Балин заболел оспой. Лекарь — тоже из Квартала — ходил к нему часто; так часто, что Балину было очевидно, что дело не только в нем. Сквозь беспокойные лихорадочные грезы он слышал, как гость с матерью беседуют. Правда, предмет их разговора был знаком Дрорину лишь в общих чертах.

Они говорили, что когда-то, на старой земле, данмеры находились под защитой троих справедливых судей, которые не допустили бы такого положения дел. Нет, их приговоры всегда были разумны и справедливы. От всякого, кто жаждал порядка и определенности в жизни и посмертии, требовалась лишь вера. Но потом что-то произошло, и данмеры перестали верить в справедливость и благодать. Утратив последователей, судьи исчезли — и, лишенный покровительства, его народ лишился родины, порядка, и навечно оказался в чужом краю.

Балин и раньше слышал такие разговоры от своей матери. Однако теперь, когда его разум и чувства были ослаблены оспой, а надежды на любовь с отказом Тениси казались ему безнадежными, он понял, что может помочь ему в жизни — вера.

И тогда он начал верить.

Когда Балину стало лучше, он попросил лекаря научить его словам молитв. С уверенностью, свойственной молодости, Дрорин решил, что ему удастся вернуть общине правильную веру. Теперь, когда неудача с Тениси отвратила его от траты сил на поиск жены, он избрал религию старой земли своей новой любовью.

Он стал меньше времени проводить на рынке и больше — за книгами. Узнав у лекаря о молельных камнях с изображениями святых, он начал откладывать деньги на заказ у каменотеса. Мать ни в чем не препятствовала ему. Казалось бы, ей расстроиться из-за того, что он почти перестал помогать ей со средствами на жизнь, — однако, видя жажду, с который Балин тянулся к вере предков, она только радовалась.

На двадцатипятилетие он скопил достаточно денег и сделал заказ. Община Квартала Серых нуждалась в справедливости, поэтому вскоре на небольшом огороженном пространстве — прямо на улице возле дома Дроринов — появился трехсторонний камень, подобный триолитам старой земли. К сожалению, в общине не нашлось никого искусного достаточно, чтобы правильно запечатлеть образ святого Олмса; так что Балин сам провел немало часов, вручную выбивая на камне даэдрическую букву «О».

Когда он закончил работу, мать и старый лекарь поблагодарили его, вручив в подарок браслет с тремя янтарными камнями, каждый из которых был украшен выгравированной буквой. «А», «С» и «В».

***

Вспоминая об этом, старый Балин шел по тенистой аллейке по направлению к главному зданию имения Имаж. Тех камней с ним давно уже не было, но буквы — те остались. Вот же они, вышитые червленой нитью на выцветших золотых лентах его мантии. «А» на правом плече: там, где начинается рука, держащая меч. «С» у живота: охраняет самый сложный из сделанных смертными механизмов. «В» у сердца: скрывает тайны и внутренний огонь.

У входа в поместье старика встретил ливрейный лакей. Проводив гостя в фойе, слуга отправился распорядиться о переносе багажа и плате для кучера. Балин остался наедине со своими мыслями и с висящим на стене витражом, изображающим какого-то древнего предка Бреахов. Заказчик стеклянного портрета не пожалел денег на детали: каждый ремень на тунике был украшен пряжкой, что требовало достаточно кропотливой работы с мелкими разноцветными стеклами. Присмотревшись, старый Дрорин заметил, что исправлять недостатки внешности предка никто не стал. На месте одной из глазниц древнего Бреаха было серебряное пятно того же оттенка, что и пряжки.

Стоило ли удивляться, что в разоренные гражданской войной холды Скайрима хлынули искатели счастья всех мастей? И ведь речь даже не об авантюристах и разбойниках. Этих-то хватало и в сравнительно спокойные годы. К сожалению, война всколыхнула более серьезные силы.

Говорят, что когда Братья Бури, казалось, уже стояли под Солитьюдом, их вдохновитель Ульфрик погиб.

Говорят, что когда Империя захватила ключевые укрепления в Рифте и Истмарке, от удара погибла Элисиф, вдова законного короля. Поддерживавший ее имперский военачальник Туллий с целым корпусом легионеров отправился удостовериться в безопасности столицы западного Скайрима. Дойти он не смог — солдаты и их генерал сгинули без вести в туманных болотах Морфала.

Конечно, был еще Довакин, но история об этом персонаже всегда казалась Дрорину чьей-то глупой шуткой. Неизвестное лицо приходит в Вайтран, пользуется возвращением драконов, чтобы заработать очков при дворе, а потом настаивает, что одержало верх над самой большой и злой ящерицей? Удивительно, что лишь у кого-то одного хватило наглости поступить так за все время войны!

К тому же драконы никуда не делись: правда, говорят, что в последние годы они реже нападают на людские поселения.

Так или иначе, после войны никто из тех, кто ее развязал, не получил желаемого. Поколения старых ярлдомов прервались. Новые не сумели удержать власть. Теперь Восточная Имперская Компания раздает земли в холдах тем, кто больше заплатит. Интересно, хоть однажды поднимется ветер, который уронит мачты этого корабля? Сколько Дрорин себя помнил, Компания казалась непотопляемой. И ведь они были здесь еще со времен Септимов. Застать ее закат Балин уже не надеялся.

Что ж, по крайней мере, за новых поселенцев на земле имения Имаж можно было не беспокоиться. Веками Бреахи делали состояние на серебре, чему свидетельство — цвет чешуи их гербовой форели. Серебряные горы, серебряная кровь — они подходили горам Маркарта, а горы Маркарта подходили им. Кажется, прибыв сюда сейчас, Балин оказывался на первой странице очень большого исторического романа. И, к счастью Бреахов, уже не было никакого ярла, который смог бы стать антагонистом первого акта.

***

С тех пор, как Балин установил триолит, прошло несколько лет — пять? Семь? В общем-то, не особенно важно. Все это время он посвящал занятиям у лекаря — и молитвам, которым научился у него же. После памятной неудачи с Тениси молодой Дрорин перестал общаться с данмерами своего возраста и ходил на рынок все реже. И то, всего на пару часов в день — покрыть свои незначительные расходы. Какие-то дополнительные деньги он получал, собирая грибы и травы по поручению лекаря. Еще он научился варить зелья и делать компрессы. Тогда ему казалось, что в жизни можно не ждать лучшей доли…

...А еще был тот день в месяц начала Морозов, когда Балин получил в подарок от матери синюю мантию. Конечно, не ту же самую, что носил сейчас, но первую из таких: всего их было три. На четвертую он уже не рассчитывал.

В тот же день, как он узнал потом, на хуторе рядом с Виндхельмом пропала маленькая девочка. Всполошился весь холд: ярл Буревестник даже отправил одного из танов с небольшим отрядом прочесывать окрестности. После недельной отлучки посланника новости дошли и до Квартала Серых. Вещи девочки и ее останки нашли в пещере, которую облюбовали поклонники даэдрического князя разрушения Мехруна Дагона.

После этого инцидента во всем Истмарке началась охота. Ярл объявил награду за головы даэдропоклонников, и вскоре авантюристы всех мастей двинулись на поиски добычи. Кто-то из них, наверное, справился: Балин не мог знать наверняка, так как привык считать, что его мир заканчивается на Квартале Серых. Некоторые охотники за наградой были недостаточно ретивы, чтобы искать фанатиков в глуши; зато, как это обычно и бывает, всегда были готовы к драке, если не было необходимости идти куда-то далеко.

Через несколько дней после распоряжения ярла в Квартале Серых начался погром. Приезжий авантюрист, — потом говорили, что он был из Соратников, но это было не так уж и важно, — набравшись меду, слонялся по улицам Виндхельма и забрел в данмерский район. И, конечно, богам оказалось угодно, чтобы он прошел мимо дома Дроринов и увидел триолит с буквой «О». Мгновенно протрезвев, пришелец отправился в трактир на главной площади за подмогой.

Стражники той ночью спали мало: пришлось долго успокаивать толпу, арестовывать всех без разбору, искать добровольцев, чтобы ограничить и потушить пожар. По крайней мере, Балину казалось, что это было бы справедливо: чтобы им хоть немного пришлось пострадать. Сам он не видел погрома: ночевал в придорожном трактире во время очередного похода за травами.

Вернувшись в квартал, Дрорин обнаружил, что мать погибла при пожаре. Его дом, стоявший рядом с триолитом, сгорел первым.

Камня с надписью он тоже не нашел. Старый лекарь потом сказал ему, что парочка погромщиков унесла его в гавань и выбросила в залив.

Похоронив мать и лишившись дома, Балин понял, что больше ничто не держит его в Виндхельме. Получив благословение лекаря, он собрал уцелевшие вещи и двинулся далеко на юго-запад, к заливу Илиак.

Несмотря на все его усилия, справедливость так и не пришла в Квартал Серых. Видимо, объединенной веры старой данмерки, положившей жизнь на сохранение тайн гончарного искусства Вварденфелла, бедного лекаря и молодого адепта оказалось недостаточно.

***

Наконец к нему спустился граф. Балин не видел Камиля Бреаха уже сорок лет, но возраст лишь украсил друга. Ухоженная седая борода прятала знакомую улыбку, а внимательные зеленые глаза смотрели на мир из-под высокого лба с не исчезнувшим любопытством.

— Кена Дрорин, — произнес граф с легким полупоклоном. — Я рад, что курьер смог найти вас в добром здравии. Надеюсь, ему не пришлось карабкаться за вами следом на какую-нибудь гору?

— Какой уж тут кена, — махнул рукой Балин. — Нет, письмо нашло меня на квартире в Драгонстаре. Я вязал там корзины.

— Что ж, друг мой, полагаю, твое прибытие означает, что корзины тебя утомили. Более того, осмелюсь заключить, что ты принимаешь мое предложение.

— Провести последние дни среди книг — не самая плохая идея, — кивнул Дрорин. — К тому же я не забыл, что ты отличный собеседник.

— Я, как видишь, тоже не забыл, — усмехнулся Бреах. — Но у нас еще будет время обсудить это. Прежде чем отправить тебя к книгам, которые ты любезно согласился хранить, я хочу тебе кое-что показать. Ты как, настроен на прогулку?

— Это твой дом и твои правила. Меньшее, что я могу сделать, — это согласиться.

— Что ж, пойдем. Здесь недалеко: минут десять пешком.

Они вышли через другую дверь: та вела к обширным внутренним площадям имения Имаж. По дороге граф рассказывал о покупке этих земель, а Балин с любопытством рассматривал выросшую здесь за последние несколько лет деревеньку. Ладные дома, выдержанные в едином вкусе, смотрелись красиво, как на картинке.

Наконец Бреах привел Дрорина к высокой дощатой изгороди. На крепкой двери из массива дуба гвоздями была прибита треугольная табличка из темного металла.

— Эбонит, — сообщил граф. — Для тебя. На заказ.

Когда они подошли ближе, Балин увидел гравировку на табличке: распростертую ладонь левой руки.

— Что… — произнес старый данмер в замешательстве.

— Ты еще не видел главного, — ответил Бреах и открыл дверь.

Внутри, на спрятанной за изгородью площадке, стояло здание из светлого камня, — похоже, песчаника. На трапециевидной структуре основного помещения — ровная окружность из зеленого стекла. Маленькие, почти незаметные балки удерживают низкий, покатый темный купол. Перед входом в здание — огороженный стеной маленький неф, внутри которого разбиты клумбы золотого канета.

— Это…

— Это часовня, — подтвердил Бреах. — Данмерская. Возведена по эскизам тех, кто бывал на Вварденфелле. До… — он неопределенно махнул рукой, — ну, ты понимаешь.

— Но что это значит? — дрожащим голосом спросил Дрорин.

— О, друг мой, — сказал граф, с грустью посмотрев на старого данмера. — Это мой подарок тебе. Ты старик. Я старик. Старики любят рассчитываться за ошибки, думая о смерти. Бездетные — так особенно. Доходят даже до того, что расплачиваются за чужие.

— Ты хочешь сказать, что…

— Ты здесь, потому что я сохранил хорошие воспоминания о тебе и наших приключениях в заливе Илиак. Но кое-что не давало мне покоя. Твои истории о вере данмеров я помню хорошо. В них было много ценного. Но истории о Квартале Серых? — Бреах вздохнул. — Тогда я не мог сделать ничего, чтобы хоть как-то помочь. Теперь, как видишь, могу сделать многое.

С этими словами граф проводил Дрорина внутрь часовни. Там на засыпанном пеплом круге стоял каменный триолит с запечатленным на нем образом данмера в мантии, повернутого в профиль к зрителям. Надпись гласила: «Святой Олмс Справедливый».

— Этот камень, — продолжил Бреах, — я дарю тебе, Балин. И на этом камне построишь ты храм свой.

Старый данмер подошел к образу и дотронулся до него. Несмотря на холодный воздух маркартских предгорий, камень отозвался теплом.

— Ты часто говорил, что некогда вера была для тебя главным в жизни, — улыбнулся Бреах. — Возможно, в молодости ты был мудрее, чем я — большую часть жизни. Впрочем, хотя бы к старости я начал понимать, почему ты так думал. Оставлю тебя пока здесь, наедине с мыслями. Когда будешь готов, встретимся в зале с витражом.

Граф ушел. Дрорин обошел вокруг триолита и в задумчивости посмотрел наверх, на купол. Свет горного солнца мягко опускался в часовню сквозь зеленые стекла. На маленьком каменном постаменте лежала одинокая свеча; Балин взял ее, опустил в пепел перед триолитом и зажег заклинанием огненного укуса.

На секунду ему показалось, что образ святого Олмса ответил пламени свечи синим всполохом.