Страдания юного чушпана

Или почему нас так привлекает криминал на экране.

Когда художественное произведение вызывает дискуссию - это хорошо, хотя бы потому, что нам есть, о чём поговорить. И очередной российский сериал, который никто не смотрел, но ещё вчера все упоённо обсуждали, тому хорошее подтверждение. Поскольку все уже просмаковали трейлер очередной игры века, которая точно не вызывает симпатий к преступности, я хочу порассуждать о природе криминального кино, отличиях романтизации от репрезентации и струнах наших потаённых желаний, за которые умело дергают режиссёры.

Преступник - всегда злодей с позиции закона и почти всегда с точки зрения общественной морали. Никому из нас не хочется быть ограбленными или убитыми: можно оправдать преступление на почве мести или возмутиться наказанием за самооборону, но акт насилия против такого же усреднённого обывателя, как мы, всегда будет восприниматься угрозой общества, которую нужно устранить. И всё же искусство продолжает возводить в ранг героев преступников от мифического Робина Гуда, до вполне реальных Бутча Кэссиди или Джона Диллинджера.

Феномен "боления за злодеев" давно изучен, и никакого секрета в нём нет. Почему мы начинаем сопереживать антагонистам? Потому что они преступают через запреты, которые мы и сами были бы не против нарушить. Нас удерживают нормы закона, морали, банальный животный страх. А злодею хватает сил, чтобы всё это преодолеть и делать то, что он хочет. Поэтому мы признаём его как сильного и начинаем уважать.

Дальше всё зависит от того, хочет ли автор, чтобы мы сопереживали злодею, и как он готов этого добиваться. Можно наделить антагониста выдающимся умом, чувством юмора, собственными понятиями о чести или героическими качествами, вроде самопожертвования. Вложить в его уста мысли, с которыми зритель бы согласился, дать ему вескую мотивацию, сделать привлекательным внешне или чрезвычайно профессиональным: способов вагон и маленькая тележка. В конце концов, зритель, уставший от морализаторства, может болеть за злодея из голого нонконформизма.

А потом преступник берёт и становится протагонистом. Причём перед нами не благородный разбойник, крадущий исключительно у богачей и убивающий только негодяев, а совершенно тривиальный бандит: рэкетир, наркоторговец, контрабандист. Так появляется феномен криминального кино, где сюжет крутится вокруг действий, не только осуждаемых, но и противозаконных.

Встаёт другая проблема: как вызвать сопереживание герою? Можно противопоставить ему ещё более страшных преступников, как это сделал Ричи в "Джентльменах", где торговцы "безобидной" травкой прессовали героиновых барыг. Или наделить благородной миссией, чтобы мы с умилением наблюдали, как суровый киллер защищает развратную девочку. Бывает так, что герой прав лишь потому, что мы смотрим на сюжет его глазами. Наконец, автор может и вовсе не испытывать симпатии к персонажам, а показывать их негативно, не наделяя положительными чертами.

Но даже такой подход не снимает вопрос, где проходит грань между криминальным кино и кино, романтизирующим криминал? Нащупать её так же сложно, как талию Ланы Дель Рэй. Дело в том, что люди любят персонажей, которые нарушают запреты. Этим объясняется популярность антигероев: они идут против правил, оставаясь на стороне хороших парней. Ну или на своей собственной стороне, которая нам всё равно ближе.

Антигерои криминального кино - это копы-бунтари, киллеры одиночки с собственным кодексом чести, благородные воры, принципиальные аферисты. Если в фильме кто-то из них оказался главным героем, то, да, скорее всего, эта картина романтизирует криминал.

Представим, что перед нами законченный подонок - наркобарон. Этот гад посадил город на крэк, держит в страхе честных граждан, крошит конкурентов и в целом ведёт себя крайне несимпатично. Но как он живёт? У него большой дом, дорогие машины, красивые женщины. Перед ним заискивают, его боятся. Но главное, у него есть власть, и он может распоряжаться ей так, как хочет: унизить кого-то, кто ему не нравится, запугать, искалечить, убить. Словом, реализовать все скрытые желания забитого обывателя.

Но и без показного богатства преступность выглядит стильно: отглаженные костюмы, промасленные сигары, блестящие стволы. Мафиози не лезут за словом в карман, они остроумны, уверены в себе и всегда могут объяснить лоху, почему тот не прав. В восьмидесятые Джон Ву поднял продажи плащей и солнцезащитных очков, выпустив фильм "Светлое будущее", посвященный разборкам триад. Одна лишь эстетическая привлекательность сделала образ бандита популярным.

Если криминал эстетически приятен, этическая сторона уходит на второй план. Не важно, как ведёт себя Винсент Вега: пока он красиво зализывает волосы и приятно улыбается, мы будем пересматривать его зажигательный танец и смеяться над тем, как нелепо он застрелил того неудачника на заднем сидении.

Зачастую в кино преступник избегает наказания или ограничивается символическим: теряет деньги, друзей, родных. Если его достанет рука закона, нам не покажут, как он долго и скучно сидит в тюрьме, зато все криминальные подвиги сидельца мы увидит в полном необрезанном виде. Негодяя могут даже убить. Но, согласитесь, все мы смертны: кто-то умрёт стариком в своей постели, кого-то раньше настигнут инфракт, инсульт или несчастный случай. Кто-то будет на грани сознания сгорать от рака под тонной обезболивающих, и на этом фоне смерть от пули выглядит недурно, особенно если рядом пролетит парочка голубей.

Выходит, единственный действенный способ избежать романтизации криминала на экране - это загнать зрителя в шкуру жертвы. Жертвой быть никто не хочет: я могу вспомнить десяток франшиз, посвящённых серийным убийцам, и один единственный "Крик", посвященный серийным жертвам. Поэтому режиссёр должен сделать две вещи: первая - создать для зрителя необходимый уровень дискомфорта. Проще всего достичь этого, показывая насилие натуралистично: без фонтанов крови, картинных падений в слоу-мо, циничных острот и красивой музыки. Вторая - сделать жертву сильной, способной дать отпор. Это единственный способ показать, что сила, которая так привлекает нас в преступниках, растворяется, встретив сопротивление.

Как и любое популярное произведение, вызвавшее достаточный резонанс, "Слово пацана" будут обвинять во всех смертных грехах от взрывного насилия в массах, до сексуально бессилия отдельно взятых депутатов. Такие обвинения стабильно сыплются в адрес многих фильмов, игр, книг на острую тематику и зачастую не беспочвенно.

Всё дело в "Эффекте Вертера", который следует за массовой культурой по пятам. Сам термин появился в семидесятые, но название его отсылается к роману "Страдания юного Вертера" Иоганна Гётте. Главный герой, битард своего времени, был безответно влюблён и страшно страдал, страдал-страдал, а потом взял, да и совершил Роскомнадзор. Роман вызвал волну подражательных самоубийств в Европе и в отдельных странах даже был запрещён. Полвека назад американские учёные выявили корреляцию между случаями суицида, широко освещёнными в СМИ или показанными в произведениях массовой культуры, и последующим ростом числа самоубийц.

В широком смысле его можно применить к явления подражания как к таковому. Криминальная история знает множество преступлений, вдохновлённых самыми разными произведениями, от "Заводного апельсина" до "Моего маленького пони". Поэтому я не удивлюсь, если где-то подростки действительно сколотят уличные банды и начнут выяснять отношения посредством кулаков.

Романтизирует ли "Слово пацана" преступность? Не знаю, не смотрел. Из тех кадров, что мне довелось видеть, романтики там где-то на 1/5 "Криминального чтива" и на 1/10 "Джентльменов". Но привлекать в нём могут не образы насилия, а экранная дружба и чувство вовлечённости в общее дело, которых зачастую не хватает современным пацанам.

Правда в том, что люди дрались, объединялись в банды, убивали друг друга и до выхода сериала, и продолжат это делать, когда "Слово пацана" покроется пылью на серверах "Кинопоиска". Уличная преступность никогда не возникнет там, где для неё нет социальной среды, а если таковая имеется, никаких сериалов и не нужно.

#сериалы #словопацана