ГУЛАГИ Северной Кореи. Кастовая система. Политзаключённые

Хорошо известно, что тюремные лагеря в КНДР вполне способны сравниться по уровню жестокости содержания со всеми подобными заведениями, существовавшими где бы то ни было в ХХ веке, если не превзойти их. Уголовно-исправительная система в Северной Корее создавалась и управляется так, чтобы цена неповиновения или попытки противостояния режиму оказывалась неимоверно высокой. Такая очевидная, всеобъемлющая суровость почти не дает возможности сторонним наблюдателям рассуждать о системе поддержания правопорядка в КНДР в чисто описательной, объективистской манере, лишенной эмоций.КНДР отрицает существование тюремных лагерей, пытки и издевательства над заключенными, что еще более осложняет изучение тюремной системы страны. Собирая в единое целое разрозненные свидетельства того, как на самом деле работает пенитенциарная система в Северной Корее, исследователю неизбежно придется полагаться на признания перебежчиков (среди которых – и бывшие заключенные, и бывшие охранники), а также на откровенные, сделанные «не под запись» высказывания тех немногих северокорейских официальных лиц, которые вообще решаются обсуждать эти вопросы с чужаками. Своими глазами увидеть эти лагеря невозможно (только на спутниковых снимках через Google Earth); надежная статистика по ним тоже, разумеется, недоступна.

Часто говорят, что в тюремных лагерях в КНДР содержатся 200 000 заключенных. Однако в это число скорее всего входят и те, кто содержится под стражей в более «нормальных» заведениях, за преступления, наказываемые и во всех других странах мира – за кражи, убийства и тому подобное. Более достоверные оценки предполагают, что порядка 70 000 человек находятся в заключении по «обычным» (уголовным) статьям, а от 80 000 до 120 000 являются политическими заключенными. Несмотря на это, о существовании тюремных лагерей для «политических» знают все взрослые северокорейцы, и, хотя они могут и не знать точно, что там происходит, они боятся их. Так что роль, которую эти лагеря играют в поддержании контроля над обществом, сложно переоценить.

Система наказаний в КНДР не славится милосердием. Как в 30-е годы прошлого столетия в СССР, в Корее выносят приговоры, которые далеко не всегда основываются на правдивых доказательствах вины. Исправительные меры – заключение в трудовой лагерь или смертная казнь.

Помимо стандартных преступлений, в КНДР несут ответственность за такие нарушения:

В трудовых лагерях Северной Кореи содержится около 200 тысяч человек. Места лишения свободы расположены в горах и отличаются крайне тяжелыми условиями. Беженцы из страны рассказывают о пытках и телесных наказаниях, применяемых охраной. Заключенные постоянно недоедают, известны случаи смерти от переутомления.

Жители КНДР разделены на три класса, которые определяют социальный статус. Хуже всего приходится людям, которые причислены к «враждебному» слою. Они ограничиваются в правах, теряют доступ к хорошей работе и высшему образованию, порицаются обществом. Статус передается по отцовской линии, и изменить его невозможно.

Похожая система работает в случаях, когда человек осужден за какое-либо преступление. Не только он, но и следующие два поколения – дети и внуки – несут ответственность за нарушение закона. Не всегда потомкам назначается тюремное заключение, но их социальные права сильно ограничиваются.

На всех уровнях пенитенциарной системы в рамках МОБ (Министерство общественной безопасности) жестокость является обыденностью. Скудные пайки, недостаточные для поддержания жизни, пытки и избиения – это стандартные практики. Публичные казни тех, кто пытался совершить побег из исправительных лагерей кёхвасо, считаются нормальными и эффективными мерами для того, чтобы отбить охоту от подобных попыток. Допросы в курюджанах могут продолжаться практически беспрерывно, если следователям требуется признание, а тюремные охранники, поддерживая дисциплину и режим в подведомственных заведениях, в методах не стесняются, хотя порой ими руководит не стремление к порядку, а банальный садизм.Существуют и другие страны, как мы уже отмечали, в которых применяются жестокие уголовно-исправительные практики. Однако Северная Корея отличается от них всех своей системой лагерей для политзаключенных. Такие лагеря, кваллисо, в чем-то похожи на исправительные колонии строгого режима кёхвасо – это заведения с таким же жестоким режимом и принудительным трудом, но там жестокость поднимается на новый уровень, как мы убедимся далее. Более того, узники кваллисо не только лишены каких-либо гражданских прав, у них почти нет надежды на освобождение.Возможно, самая важная черта северокорейских «политических» лагерей в том, что туда попадают не отдельные, скажем, диссиденты или враги режима, а целые семьи. Априорно применяемый принцип соучастия (ёнджвадже) в политических преступлениях автоматически делает виновными три поколения родственников осужденного – и все они отправляются вслед за ним в кваллисо. Такая практика служит, естественно, достаточно мощным средством предупреждения антиправительственной деятельности. Человек, рискнувший, допустим, распространять анонимные листовки с критикой правления семьи Ким, рискует оказаться в лагере вместе со своими детьми, братьями, незамужними сестрами и родителями. Его жену могут пощадить, если она немедленно разведется с мужем. Замужним сестрам также не грозит участь узниц, поскольку по корейской традиции семья патрилинейна (то есть родство определяется по мужской линии) – вышедшая замуж женщина формально покидает свою семью, присоединяясь к семье мужа.Такая система – еще один пример феодальной ментальности, характерной для северокорейского общества. Идея совместной ответственности трех поколений созрела не в недрах коммунистической идеологии, она восходит ко временам корейской монархии. Во времена династии Чосон (1392–1910) человек, сдавший экзамены на государственную должность и принятый на службу, вознаграждался земельным наделом на «три колена». Аналогично сыновья и внуки преступников и политических оппонентов разделяли участь своих впавших в немилость старших родственников.

Система «политических» лагерей полностью отделена от системы лагерей для уголовных преступников, которая находится в ведении МОБ. Лагеря для «врагов народа» находятся в ведении другой организации – Департамента государственной безопасности (ДГБ). Штат ДГБ меньше, чем МОБ, там служат примерно 50 000 сотрудников. По сути, это тайная полиция КНДР, обеспечивающая надзор за населением, включая прослушивание разговоров по мобильной сети Koryolink и слежку за чиновниками, работающими за рубежом. Она же проводит расследования по делам тех, кого заподозрили в неблагонадежности. Лагеря для политзаключенных полностью контролируются ДГБ (Департамента государственной безопасности) и фактически находятся вне сферы обычных законов и судов.ДГБ и МОБ испытывают определенную враждебность друг к другу, особенно на уровне высшего руководства. Обычно когда одно ведомство находится в фаворе у высшей власти, другое из фавора выпадает. До отставки и казни Чан Сон Тхэк многие годы курировал деятельность МОБ по партийной линии, возглавляя группу влияния, которая противостояла верховодящей в ОИО группе, в свою очередь, контролировавшей ДГБ. Очевидно, что в ДГБ Чан Сон Тхэка считали слишком мягкотелым, склонным к чрезмерной (пусть и допустимой в рамках системы) снисходительности к правонарушителям. Предполагается, что МОБ должно передавать подозреваемых в совершении политических преступлений ДГБ, один из наших источников утверждал, что во времена Чан Сон Тхэка МОБ порой позволяло себе просто отпускать таких «неблагонадежных элементов» (скорее всего за взятки). Подкрепить подобные обвинения фактами, разумеется, исключительно сложно, но две постоянно упоминаемые истории о Чан Сон Тхэке – о том, что он был относительно человеколюбив для высокорангового северокорейского чиновника, и о том, что он слишком легко поддавался соблазну обогащения, – делают такие подозрения более правдоподобными.

Все северокорейцы приписаны к каким-либо группам или объединениям, соответствующим их социальному статусу, – трудовым отрядам, отрядам Союза молодежи, сельскохозяйственным отрядам и так далее. Кроме того, они числятся еще и в составе соседских объединений, инминбан (дословно – «народные группы»), состоящих из 20–40 семей, проживающих в одном корпусе многоэтажного дома или в одном микрорайоне. Руководителем такой группы обычно становится леди средних лет с хорошим сонбуном, которую власти считают достаточно надежной. Формально инминбаны создаются для того, чтобы доводить государственную идеологию до граждан на собраниях, которые проводятся один или два раза в неделю (таких, например, как чонхва – сессии самокритики), и организовывать граждан на общественные работы – очистку улиц, украшение общественных мест, сбор продуктов питания для армии и т. д.Но у всех этих групп и отрядов, включая инминбаны, есть еще одна задача – собирать информацию о поведении людей, их поступках и настроениях. В каждом инминбане будет как минимум один информатор ДГБ, а также информатор МОБ. Информатор ДГБ, как правило, имеет низкий сонбун или какие-то иные слабости, которые и использует ДГБ для его вербовки и давления. Некоторых вербуют за деньги, но большинство таких доносчиков сами являются жертвами, поскольку их «привлекают к сотрудничеству» силой. Агенты ДГБ забирают их, жестоко избивают и заставляют признаться в «преступлениях», которые могут быть «прощены», если человек согласится стать информатором.До голода 1996–1999 гг. инминбаны были очень важной ячейкой северокорейского общества. Говорили, что руководители инминбанов знали все о каждом из членов объединения, вплоть до того, как много ложек и палочек для еды есть в каждом домохозяйстве. Они до сих пор могут войти в любой дом или квартиру своего объединения, поскольку имеют копии всех ключей. Рост взяточничества после голода, повышение мобильности людей, способных теперь передвигаться по стране в целях бизнеса и торговли, и падение доверия к государству несколько подорвали возможности доставлять соседям неприятности, которые раньше были у доносчиков и руководителей инминбанов.Однако такая опасность все еще вполне реальна и вполне серьезна. Если на вас донесут – кто-то из вашего инминбана, с места работы или откуда-либо еще, – ДГБ может решить расследовать дело. Согласно сведениям источника, имевшего личный контакт с отставным офицером ДГБ, совещания работников этого ведомства проходят еженедельно. На этих совещаниях рассматриваются поступившие доносы и принимаются решения о том, кого «брать в оперативную разработку». Чем серьезнее выглядит угроза правлению семьи Ким, тем больше вероятность того, что будут предприняты активные действия по ее предотвращению. Впрочем, репрессивные действия ДГБ порой объясняются просто необходимостью выполнить спущенную сверху квоту на аресты и задержания; если высшее руководство критикует ведомство за бездействие или пассивность или отдает приказ закрутить гайки, риск арестов возрастает.

Если кто-то донесет, что вы говорили, будто Ким Чен Ын слишком молод, чтобы руководить страной, или же, допустим, упоминали, что его мать родилась в Японии, а его дед в годы войны работал в японском военном ведомстве, вы немедленно попадаете «под колпак», и ДГБ начинает пристально изучать вашу биографию. Если ваш сонбун достаточно высок, вы никогда ранее не были замечены в таких речах или занимаете важный пост, эта информация просто поступит в архив ДГБ (и в вашем досье появится соответствующая отметка). Если остальная ваша политическая жизнь пройдет безупречно, вы даже скорее всего никогда и не узнаете, что ДГБ интересовался вами. Впрочем, вполне возможно, что лет через пять, когда кто-то из ваших ближайших друзей решит сбежать в Южную Корею, ДГБ раскопает ту неосторожную фразу, чтобы использовать ее против вас – вне зависимости от того, был ли донос на вас правдой или нет.Если вы все-таки попали в руки ДГБ, ваша жизнь изменится навсегда. В момент задержания уже фактически принято решение о том, что вы виновны в антиправительственной деятельности, то есть являетесь государственным преступником. Теперь, если не произойдет чуда – вмешательства какого-либо влиятельного человека, например, – вам придется «признать» вину на скоротечном судебном процессе (который есть на самом деле лишь имитация суда), а дальше вас отправят в лагерь для политзаключенных, откуда вы, вероятно, не вернетесь никогда. Самое главное теперь – последует ли за вами ваша семья. Это решение о судьбе семьи принимается в ДГБ без какого бы то ни было открытого или формального судебного процесса.

Формирование системы лагерей для политзаключенных в Северной Корее восходит к концу 1950-х, когда вдохновленный Сталиным Ким Ир Сен начал изолировать своих политических противников. Всего существовало более десятка кваллисо, но на настоящий момент, по нашей информации, в результате закрытия одних и слияния других таких лагерей осталось четыре. Из этого факта нельзя сделать никаких далеко идущих выводов: с одной стороны, это может означать, что в «политические лагеря» теперь отправляют меньше народу; с другой, казни и голодные смерти могли привести к тому, что потребность в лагерных местах просто снизилась. Безусловно, можно с достаточной долей уверенности сказать, что в целом «население» лагерей за последние годы снизилось. Однако надежную и точную информацию о таких лагерях, особенно статистическую, крайне сложно найти.Самый крупный из них – Ёдок (Кваллисо № 15), отличается от остальных тем, что он разделен на две секции. Одна из них, «Зона революционизации», предназначена для людей, которых режим считает небезнадежными, потенциально исправимыми. Заключенные этой секции имеют право на освобождение, если они переживут условия содержания. Их подвергают пропагандистской и идеологической обработке, как и заключенных лагерей в системе МОБ. Дети-заключенные даже ходят в школы. Большинство заключенных «Зоны революционизации» – родственники других политзаключенных либо те, кто осужден за преступления вроде прослушивания южнокорейского радио или критики политики правительства.Другие заключенные содержатся в «Зоне тотального контроля» (ЗТК), их освобождение не предусматривается. Узники ЗТК не считаются гражданами КНДР; им отказано даже в такой сомнительной привилегии, как пропагандистская обработка. Контакты с окружающим миром запрещены; узникам говорят, что единственное, что они заслуживают, – это смерть, но благодаря доброте государства им дозволено доживать свои дни в качестве лагерных рабочих. Другие три лагеря организованы как ЗТК целиком и полностью. Что нужно сделать, чтобы заслужить такое обращение? Помимо такого преступления, как родственная связь с человеком, которого государство искренне презирает и ненавидит, есть и другие нарушения, способные навлечь такое наказание. Среди них – оскорбление статуй и монументов вождей (то есть причинение им вреда). Распространение подрывной литературы, направленной против семьи Ким, ведет к таким же последствиям. Несмотря на то что лично Ким Ир Сен не любил, когда его называли «богом», и якобы даже жаловался, что никогда не слышал правды или честного собственного мнения ни от кого вокруг себя, он знал, что целостность всей системы покоится на его обожествлении.

Среди узников ЗТК, естественно, немало и тех, кто обвинен в принадлежности к фракциям, враждебным «генеральной линии» и вождям лично. Многие из них действительно были замешаны во фракционных противостояниях различных кланов среди правящей верхушки – например, члены старого «клана» Чан Сон Тхэка. Но это не означает, что они плели заговоры против режима; гораздо важнее, что их печальный пример служит действенным предостережением для других потенциальных заговорщиков.Другой тип преступлений – это экономические правонарушения, которые, так или иначе, сводятся к краже ресурсов у государства. Режим считает это политическим деянием. Такие покушения на государственные богатства – от похищения медных труб с государственных фабрик и сдачи их на металлолом до оптовых продаж угля из северокорейских разрезов в Китай – широко распространились после голода. Повсеместное распространение первых и финансовая привлекательность вторых серьезно снижают вероятность наказания в каждом конкретном случае. Но для тех, кого все-таки удается обвинить в таком преступлении, наказание может быть очень суровым.

Узники размещаются по 30–40 человек в одной комнате, в грязных хижинах общей площадью около 50 кв. м. Пайки, как и в других подобных лагерях, ниже уровня нормального пропитания (примерно 100–200 г полужидкой кукурузной каши три раза в день); но и такого пайка могут лишить в наказание за любое нарушение распорядка. Пытки – такие как пытка водой (принудительное накачивание водой человека) или «ласточка» (удержание тела в зафиксированной неестественной позе) – являются стандартными наказаниями, так же как и жестокие избиения. Наказания полагаются за малейшее нарушение распорядка. Изнасилования и сексуальная агрессия со стороны охраны запрещены, но этот запрет не отменяет их; в любом случае жертвы подобных издевательств не имеют возможности пожаловаться. Заподозренных в воровстве или подготовке побега могут казнить перед строем узников.

Лишенные каких бы то ни было прав, узники кваллисо находятся в полной власти своих тюремщиков. Некоторые охранники кваллисо порой проникаются жалостью по отношению к ним, но ДГБ стремится исключить саму возможность возникновения подобных чувств, поэтому в охрану специально набирают, по словам одного источника, «полных психопатов». В период обучения новобранцев-охранников поощряют «практиковаться» на заключенных, случайным образом выбирая из них жертву для избиения. На начальственные должности в лагерях часто назначают офицеров ДГБ, совершивших ту или иную провинность, – те воспринимают назначение в кваллисо как ссылку и ожесточаются сверх обычного, вымещая свое раздражение на нижестоящих; так складывается культура «трансляция насилия» сверху вниз.

Вопрос северокорейских лагерей почти не беспокоит коллективную совесть человечества. Большинству американцев ничего не известно об их существовании, даже несмотря на публиковавшиеся в СМИ материалы. О местонахождении этих лагерей никаких уже споров не ведется: на спутниковых фотографиях видны гигантские, огороженные заборами зоны среди северокорейских горных хребтов.

По оценкам южнокорейских правительственных организаций, в этих лагерях содержится около 154 тысяч узников. Госдепартамент США и несколько правозащитных групп считают, что количество заключенных достигает 200 тысяч. Изучив собранные за десятилетия спутниковые снимки, аналитики “Международной амнистии” заметили, что в 2011 году на их территории началось строительство новых сооружений, и с большой озабоченностью предположили, что происходит это в результате резкого роста населенности таких зон.

По сведениям южнокорейской разведки и правозащитных организаций, на территории страны существует шесть таких лагерей. Самый крупный простирается на 50 километров в длину и 40 километров в ширину, то есть по площади превосходит Лос-Анджелес. В двух лагерях — номер 15 и номер 18 — находятся “зоны революционизации”, где самые удачливые из заключенных проходят курс идеологической переподготовки: способные вызубрить труды Ким Чен Ира и Ким Ир Сена и доказать свою лояльность режиму могут получить шанс выйти на свободу. Однако даже в этом случае они до конца жизни останутся под пристальным наблюдением органов госбезопасности.

Остальные лагеря — “районы полного контроля”, где заключенных, считающихся “неисправимыми”, доводят до смерти изнурительным трудом.

Таким районом является Лагерь номер 14, в котором жил Шин, — самый страшный из всех. Именно сюда отправляются многие пострадавшие в “чистках” партийные, государственные, военные чиновники, зачастую вместе с семьями. В этом основанном в 1959 году лагере содержатся до 15 тысяч узников.

Представители Коллегии адвокатов Южной Кореи в Сеуле составили подробное описание жизни в лагерях. Каждый год в них проводится несколько показательных казней. Других людей забивают до смерти или расстреливают охранники, имеющие практически неограниченную лицензию на убийства и сексуальное насилие. Большинство заключенных заняты выращиванием урожая, добыванием угля в шахтах, шитьем армейской униформы и производством цемента. Дневной рацион узников состоит из кукурузы, капусты и соли в количествах, достаточных только для того, чтобы не умереть голодной смертью. У них выпадают зубы, чернеют десны, теряют прочность кости. К 40 годам большинство из них уже не могут разогнуться и ходить в полный рост. Заключенные получают один-два комплекта одежды в год, поэтому жить, спать и работать им приходится в лохмотьях, без мыла, носков, рукавиц, нижнего белья и туалетной бумаги. Работать по двенадцать-пятнадцать часов в день они обязаны до самой смерти, которая наступает еще до 50-летнего возраста, как правило, от болезней, вызванных недоеданием. По оценкам западных правительственных и правозащитных организаций, в этих лагерях нашли свою смерть сотни и сотни тысяч людей.

В большинстве случаев граждан Северной Кореи отправляют в лагеря без суда и следствия. Многие из них умирают там, так и не узнав ни сути обвинений, ни приговора. Сотрудники Департамента государственной безопасности забирают людей прямо из дома, чаще всего по ночам. Вместе с “преступником” часто арестовывают его родителей и детей. Ким Ир Сен сформулировал этот закон еще в 1972 году следующим образом: “Семя наших классовых врагов (…) должно быть вытравлено из общества в трех поколениях”.

Во всех лагерях действуют одни и те же правила. По словам бывшего охранника лагеря и нескольких бывших заключенных, в тех случаях, когда “несанкционированные” сексуальные связи приводили к беременности и рождению ребенка, мать убивали вместе с младенцем. Женщины, спавшие с охранниками в надежде на дополнительную пайку или перевод на более легкую работу, знали, что сильно рискуют. Забеременев, они просто исчезали.

Комитет по правам человека ООН и правозащитные организации считают, что на 2013 год в этих лагерях содержалось около 200 тысяч заключённых. Они отмечает крайне жестокие и бесчеловечные условия в этих лагерях: острую нехватку продовольствия, практическое отсутствие медицинской помощи, надлежащего жилья и одежды, рабский труд, жестокое обращение и пытки со стороны охранников, изнасилования и казни заключённых. 11 марта 2013 года спецпредставитель ООН Марзуки Дарусман (Marzuki Darusman) представил доклад о ситуации с правами человека в КНДР.

17 февраля 2014 года ООН опубликовала официальный доклад, посвящённый нарушениям прав человека в КНДР. Согласно докладу, в 4 больших лагерях содержится от 80 до 120 тысяч человек. Авторы доклада объёмом около 400 страниц обвинили власти и лично Ким Чен Ына в «невыразимых зверствах» в отношении заключённых. В аналогичном докладе в октябре 2014 года авторы сравнили ситуацию в северокорейских лагерях с преступлениями нацистского режима Германии в годы Второй мировой войны.

Ставьте лайки, подписывайтесь на канал, делитесь ссылками в социальных сетях. Спасибо за внимание!