«Искусство — это порнография»: интервью с Джоном Клаудером, создателем Middens и Gingiva

Перевод интервью с разработчиком игр на RPG Maker: Middens, Gingiva и Where They Cremate The Roadkill. Из витиеватых метафор можно вычленить, что он думает о современном искусстве и месте игр в нём и как разрабатывает свои проекты.

Одновременно самый тривиальный и самый сложный вопрос: кто такой Джон Клаудер?

В имени «Джон Клаудер» О — это глазницы ножниц, а D — открытый рот. Имя носят на лице, как хоккейную маску, или надевают на руку, как куклу чревовещателя. В крайнем случае имя может выступать в роли щита. Когда за тобой гонятся голодные псы, им можно бросить имя, как приманку. При контакте с воздухом оно становится сочным стейком, и глупые животные не видят разницы.

Имена — просто условные обозначения. Они неважны. Интернет похож на спиритическую доску: он осуществляет коммуникацию между сущностями, существование которых нельзя проверить. Никогда не знаешь, с кем общаешься в онлайне.

Говорят, когда вызываешь духа, он берёт себе имя; обычно это по-соседски добродушно звучащее имя вроде Тома или Сьюзи. Конечно, это только уловка, которую используют благодаря невежеству вызывающего. Красивая девушка, с которой вы болтаете, — на самом деле пятидесятилетний тучный мужчина. А ваш друг-призрак Каспер — Вельзевул.

Вы работаете в разных областях, от иллюстрации до литературы, да ещё и преподаёте геймдизайн и компьютерную графику в колледже. Я хотел бы остановиться на самом самобытном, геймдизайне. Почему вы выбрали именно эту форму выражения? Что побудило вас создать первую игру?

То, что в музеях выставляют как современное искусство, до смешного не имеет связи с современным миром. Игры — образчики современного искусства. Игровая индустрия — поле битвы и место, где раздвигаются границы. Чистые холсты и поп-арт инсталляции искусствоведов — всего лишь черви, которые пожирают давно умершее изобразительное искусство.

Почему оно умерло? Потому что достигло полной свободы и самоосмысления, исчерпало возможности абсолютной абстракции и реалистичности. В иллюстрации, фотографии или кино больше никогда не будет ничего по-настоящему нового. Эти медиа завершили свой жизненный цикл и перешли от зрелости к старости. Несмотря на то, что они будут существовать вечно, ничего нового в них не появится.

Каждая следующая форма выражения умирает быстрее, чем предыдущая. Время течёт быстрее. Игры — самое передовое медиа, но оно также самое недолговечное. Представьте себе, что независимому разработчику нужно 3 года, чтобы выпустить игру. Как долговечна её значимость? Книги остаются доступными и полными смысла, пока их можно прочитать, а жизненный срок игры зависит от операционных систем, которые меняются каждые пару лет. Игры рождаются устаревшими. Мир их не ждёт.

Есть и другая причина, по которой меня привлекают игры. Я думаю, что они олицетворяют растущую искусственность нашей жизни. Возможно, в будущем подделки будут неотличимы от оригиналов. В конце концов, откуда возмётся что-то оригинальное? Однажды технологии создадут полную копию жизни.

Дьявол играет с восприятием людей, как рекламщик управляет доверием к бренду. Люди покупают расфасованные версии реальности, как Колу или Пепси. Эти обработанные идеи обычно имеют в конце «изм» или «ость». Они убивают разум.

Я думаю, что, когда нам покажут симуляцию, которая в мельчайших деталях воспроизводит реальность, в которой мы существуем, нам придётся потребовать у вселенной возмещения за неудачные дубли. Я с энтузиазмом жду кризиса настоящей реальности. Я буду как младенец, впервые узнавший себя в зеркале.

Как у вас проходит процесс создания игры? Представляю, как это сложно, ведь у игры столько составляющих: сюжет и визуальный стиль, саундтрек и сценарий, окружение и геймплей… Но с чего всё начинается? И как — и насколько — эти творческие порывы влияют на вашу повседневную жизнь?

Я прикован за ногу к стрелке часов. Каждую секунду я вынужден действовать. Выбирать бездействие — тоже выбор. Кто-то уверен, что время измеряется в секундах и минутах… На самом деле время зависит от действия. Каждый делимый период активности формирует мгновение, а мгновение формирует новый отрезок времени. Я обречён тратить время со смыслом. Одиночество это усугубляет. Вино — немного облегчает. В любом случае, вы должны знать, что я раб времени и узник пространства.

Затейливые узоры, которые вы видите, — это каракули на стенах моей камеры. Их сложность — последствия мечущегося разума. Мои творения — как бутылки с записками, которые бросают в море. Я надеюсь, что кто-то найдёт меня, севшего на мель, и поможет скоротать хотя бы час. Я просто хочу установить связь с чем-то реальным. Но меня не покидает чувство разочарования.

Машинальный порыв выше приказа, и работа часто складывается мимоходом сама собой. По-моему, соединять, то, что кажется таким непохожим, превращая его в нечто новое, — это переоценённый приём. Даже если я подберу абсолютно несочетаемые изображения, мозг запрограммирован представить их как целостность, хоть такой цели и не было. Разум, наверное, предпочитает что-то последовательное так же, как глазу более приятно гармоничное расположение, чем хаотичное, но визуальный и логический порядок не обязательны — это скорее приятное дополнение.

У ваших философии коллажа, эстетики существ, населяющих ваши миры и самой концепции Разлома (спойлер: бреши из Middens и Gingiva, которая в себя всё засасывает) есть налёт постмодернизма, сборной солянки различных элементов, визуальных техник, культур, эпох и концептов, которые, будучи собранными вместе, образуют что-то новое. Если век авангарда — времени, когда искусство могло находить выражение новыми способами — закончился, возможно, это и есть путь, который приведёт к неугасаемому расцвету?

Когда дерево произрастает, оно гибко и нежно, а когда оно сухо и жёстко, оно умирает. Новое появляется, когда умирает старое. «И из старого рождается новое, новое — это жизнь, и жизнь — бесконечная штука».

На дворе 2XXX год, и это замечательное время, чтобы жить. Я давно умер. Чья-то собака опорожняет кишечник прямо на моей безымянной могиле. Кто будет говорить о моём искусстве? Если хотя бы часть меня выживет, это будет обречённый плод, который я обманом получил от женщины. Женщины, если мне повезёт… или не повезёт.

Это желание новизны… Что оно собой представляет? Можно ли создавать искусство для собственного удовлетворения? Нужна ли ему цель? Всё это полная чушь.

Создавайте собственный смысл. Это ваша жизнь. Не идите на поводу у монструозного общества. Живите и любите, создавайте и уничтожайте. Все эти высокомерные потуги — мания величия. Когда наступит конец света, важно будет только то, размышляли ли вы над причинами, видели ли единство всеобщности и получили ли свою долю удовольствия от жизни.

Даже если такая цель и существует, я надеюсь, что смогу хоть немного раздвинуть прутья решётки, чтобы моим последователям дышалось свободнее, но если и нет — не беда. Будем надеяться, что я попаду в Рай, где меня будут ласкать десять тысяч гурий-девственниц, и я смогу навсегда оставить этот полный страданий мир.

Ваши игры примечательны не только интересным повествованием и своеобразным визуальным стилем. Каким-то образом они обращаются к Человеку, вступают с ним в диалог на экзистенциальные, философские, социальные и поведенческие темы, задают ему вопросы, подрывают веру в то, что он ранее не подвергал сомнению. Насколько для вас важно завладевать вниманием игрока — не только в его действиях, но и в мыслях — и почему?

Я просто беспомощно размахиваю руками. Сказать что-то другое — значит изображать достоинство. Я ориентируюсь только на то, мне лично мне нравится. Я никогда не ставил целью завладеть вниманием игрока. Всё, чего я хочу, — эгоистично удовлетворять собственные прихоти.

Не хочу, чтобы вам было неловко, но это как будто игроки видят меня раздетого через замочную скважину. В искусстве есть что-то фетишистское и вуайеристическое. Вроде Орсон Уэллс сказал, что порнография никогда не сможет быть искусством, но мне кажется, что всё искусство — это порнография. По-моему, любое стремление к стимуляции от внешнего источника отдаёт мастурбацией и самоудовлетворением, независимо от того, есть ли в этом явная сексуальность или нет.

Художники — как наркодилеры. Они хотят, чтобы потребители подсели на их товар. К счастью, я не художник. Я не-художник; его противоположность.

Дэвид Линч говорил, что его задача — сделать так, чтобы зритель захотел разгадать какую-то тайну; не чтобы он разгадал её, а именно попытался, и важно не конечное истолкование, а эта попытка. Относится ли такой взгляд и к вашим работам?

Это уже слишком. Дэвид Линч просто фанфарон. Он говорит всякую чепуху, а в его фильмах не больше смысла, чем в моих играх. Давайте не будем воспринимать его слишком серьёзно. С таким писклявым голосом надо больше писать, а не разговаривать.

Вот что я скажу.

Повсюду что-то относительное принимают за абсолютное, а что-то частное — за универсальное. Нельзя сузить всеобщее или сделать бесконечное конечным. Ничто не существует в вакууме, следовательно, всё, что кажется частным, является просто отражением бесконечного внешнего. А этих внешних сил безграничное множество. Позитивизм невозможен. Всё на свете — эффект домино.

Другими словами, есть какая-то тайна, и больше говорить не о чем. Истина заключается в неопределённости. Загадка тянется к действительности, потому что ничто доподлинно не известно.

Мы живём на огромном парящем шаре, где когда-то заправляли гигантские рептилии. В этом уравнении куча пространства для интерпретации. Стоять на чём-то — глупость. Иметь мнение — значит отказываться от противоречий.

Сократ говорил: «Я знаю только то, что ничего не знаю», и слыл мудрецом.

Судя по вашим работам, можно заключить, что сакральность и ирония для вас одинаково важны. Как они влияют на ваше отношение к миру?

Мир существовал бы без сострадания, покаяния и других «сакральных» вещей, но смог бы он существовать без истины? Истина — суть того, что называют священным.

Граучо Маркс под LSD сказал: «Неуважение и благоговение — одно и то же… А если это не так, вы неправильно используете способность смешить людей».

Вы слышали о мудром шуте, трикстере? Он как женственный мужчина или мужеподобная женщина, самый чёрный белый или самый белый чёрный. Это как быть родственником самого умного дурака или самого глупого умника.

Вы бы никогда не захотели, чтобы испражнения попали в вашу воду или чтобы вода была в ваших испражнениях, но иногда простое можно найти в сложном, и наоборот. И чтобы честно сказать об этом, нужен идиот или ребенок (например, «А король-то голый!»).

Воздержание «святого» от секса может быть таким же отклонением, как одержимость извращенца. Человек, больной анорексией, может голодать, а толстый — переедать. Без всякой иронии, один кажется хорошим, а другой — плохим, но обе эти крайности находятся на одинаково удалённых концах. Они как Северный и Южный Полюс. На самом деле они она холодные и бесплодные, так что кому какое дело? Шут смеётся над обеими сторонами. Поэтому бог Хейока носит одеяние в чёрно-белую полоску… Шутка построена на двойственности.

Ребёнком я рано понял, что могу смешить людей, прикидываясь глупым. Умные и находчивые люди — противоположность смешного. Бог любит дураков.

В ваших играх часто встречаются загадочные и эзотерические отсылки, вы сотрудничали с Abraxas Journal. Как вы относитесь к эзотерике?

Люди мне не поверят. Я разговаривал с демонами, голодными призраками, мёртвым знакомым и кем-то, напоминающим ангела. В детстве ко мне несколько раз приходил демон мара. В молодости я мог отключиться на несколько часов. Бывали случаи, когда я едва не умер. Всю жизнь мне снятся пророческие сны. У меня было видение, где я видел нечто, которое принял за Бога, и я в жизни не видел и не слышал ничего похожего. Я верю в то, что, если вежливо общаться с продавщицами, они могут сделать скидку.

Всё это правда, но, думаю, хватит об этом.

Я сумасшедший. Повторяйте:

«Такого не бывает».

«Такого не бывает».

То же самое. Разговаривать об этом — значит опошлять этот опыт.

Вот вам пища для размышлений. Вы живёте внутри тела, меняющего форму, в 11-ти или 12-мерном пространстве, которое только кажется реальным. Это нечто управляет каждым атомом пространства, всеми ощущениями, чувствами и видимыми характеристиками, как кальмар меняет хроматофоры, чтобы стать другого цвета. Вы верите, что являетесь индивидом, поскольку ваши чувства обращены во внешнюю среду, а оно само существует внутри вас. Вы просто его марионетка. Как скучающий ребёнок, у которого нет друзей, оно играет в игру с самим собой, представляя собой любое живое и неживое явление.

Я видел это. Это страшно, но в то же время прекрасно. Думаю, большинство людей наделали бы в штаны со страха. Меня тошнит, даже когда я просто думаю об этом. Все эти оккультисты с приземлёнными образами рогатых демонов и крылатых ангелов упали бы с криком на пол, если бы хоть глазком увидели истину. Без шуток.

Я знаю, что вы работаете над новой игрой. Что вы можете о ней рассказать?

Не собираюсь отступать от того, что я сказал ранее (про то, что искусство — это порнография). Могу сказать только, что я планирую в ней оторваться, и надеюсь, что игроки будут удивлены.

Следующая игра будет кульминацией того, на что я способен, игроки сразу это поймут. Я немного ослабил хватку и отношусь к ней как джентльмен. Дело идёт медленно и сводит меня с ума.

В Middens был дизайн, как у спирали, а в Gingiva — как у кадуцея. Повествование в третьей игре будет похоже на круги дерева или матрёшку. У каждого слоя свой тангенс. Неизменность тождества в его интересах.

Вы говорили, что игра будет вашей последней. Почему? И чем бы вы хотели заняться после её выхода?

Я один из тех людей, которые не могут остепениться. Игры ложатся со мной спать, только чтобы проснуться утром в пустой постели с пятью долларами под будильником. Под звуки саксофона я поправляю воротник и еду кутить в другой город.

Меня интересует фильм, но я не против и его сестрицы-книги. Я никогда подробно не рассказываю, что я задумал; не хочу, чтобы шакалы знали, где я спрятал добычу.

У каждого ли художника (или не-художника в данном случае) есть «его» медиа? Так ли это устроено?

Есть ли у меня «своё» медиа? Я бы мог превратить всю свою жизнь в объект искусства. Воплотить вместо того, чтобы создавать.

Как бы то ни было, частенько я просто убегаю. Только ноги начинают зудеть, я уже пересекаю полмира. Но я стараюсь точно выбирать время — как животное, которое чует, что наступит катастрофа. В детстве мы называли это «паучье чутьё», и оно до сих пор помогает мне скрываться от полиции. Это могло быть предостережение.

…если игры становятся мейнстримом, им нужно подстроить аварию…

*подмигивает*

*толкает*

(Ткну пальцем в небо и скажу, что им потребуется два года, чтобы достигнуть дна, и ещё шесть, чтобы переродиться во что-то лучшее)

Последний вопрос. Если бы вы могли выбрать одну картину, один музыкальный альбом и один фильм, которые повлияли на вас больше всего, как-то характеризуют вас или которые вы больше всего любите, что бы вы выбрали?

Могу назвать только одну вещь, но это моё личное сокровище. Я благодарен вам за интервью, но я не могу сказать, что это. Такой вот я собственник. Как эгоистичный скряга, я бы предпочёл, чтобы все, кроме меня, забыли о ней, а не чтобы она стала известной и популярной.

Тем не менее, могу сказать, что я фанат песни Бена Кинга «Stand by Me». В этой песне есть разумная мысль. Наступает конец света… Но вам не страшно, потому что вы с тем, кого любите.

If the sky that we look upon (Если небо, если звезды)
Should tumble and fall (Все упадут на нас)
And the mountains should crumble to the sea (Или горы вдруг осыпятся в моря)
I won’t cry, I won’t cry, no I won’t shed a tear (Я не заплачу, и слезинки не пролью)
Just as long as you stand, stand by me. (Пока ты рядом со мной.)

Источник

Материал группы Дом потерянных игр