«Малыш» — достаточно специальная история. Сами Стругацкие, по воспоминаниям Бориса Натановича, дописывали её с крайней неохотой, потому что чувствовали, что возвращаются к чуждой для них, уже не свойственной им проблематике мира Полудня. Но, как всегда бывает, вещь, написанная как бы на заказ (ну, как «Арсик» у Житинского, например — тоже вот срочно надо написать вещь для включения в коллективный сборник), оказываются такие вещи наиболее живучими и в каком-то смысле наиболее глубокими, потому что написаны они как бы на автопилоте, автоматически. Авторы откровеннее проговорились о многих вещах, чем они предполагали.

<...>

А теперь — что касается «Лебедей». «Лебеди» — не тот роман, который можно разобрать за десять минут, а тем более за восемь. Конечно, речь идёт о самом, пожалуй, глубоком и странном произведении Стругацких этого периода. Но опять-таки они сами не вполне понимали, что происходит, не вполне понимали, что они написали. И как всегда, то, что мы читаем, не совпадает с исходным замыслом.

Кто такие мокрецы? Стругацкие полагали, что это люди будущего, которые пережили катастрофу и вернулись, переместились во времени, чтобы попытаться эту катастрофу предотвратить. Возможно ли это сделать? Я не знаю. Мне представляется иное. Мне представляется, что мокрецы, они же очкарики (ну, авторы не всегда знают, что они пишут) <...>