Detroit Become Human 2

(Снег тихо падал на улицах Детройта, застилая серый город мягким белым покрывалом. Зима в этом году была на удивление спокойной, как и всё после революции. Улицы, еще недавно бывшие ареной боев, теперь были залиты мирным утренним светом. Я шел по тротуару, мои сенсоры фиксировали температуру: -3.4° по Цельсию. Влажность 78%. Ветер восточный, 2 м/с. Моя внутренняя система терморегуляции поддерживала оптимальный режим, не оставляя и шанса дрожи, которую испытывали люди.)

Кафе «Джимми-бар» было тем самым местом, которое Лейтенант — Хэнк — называл «последним оплотом приличного кофе в этом проклятом городе». Небольшое заведение с выцветшим навесом и парой столиков на улице, которые сейчас были пусты. Все, кроме одного.

Хэнк сидел, закутанный в потрепанную кожаную куртку, дымящаяся чашка в его руках казалась единственным источником тепла в этом ледяном утре. Он смотрел куда-то в сторону, на падающие хлопья, и выражение его лица было задумчивым, даже мягким. Это было ново. Раньше его черты обычно искажала гримаса раздражения или усталой злобы.

Я подошел бесшумно, но он, кажется, почувствовал мое присутствие. Его голова повернулась, и я увидел, как его глаза, еще недавно холодные и полные неприязни, смягчились. Уголки его губ дрогнули и потянулись вверх, образуя ту самую редкую, почти неуловимую улыбку, которая значила куда больше, чем любое громкое слово.

Хэнк: Ну вот, как по расписанию. Точность — вежливость королей, а также андроидов, да, Коннор? Присаживайся, замерзнешь ведь. Его голос был хриплым от утреннего воздуха, но в нем не было и тени былой язвительности. Я сел на стул напротив него.

Коннор: Я не могу замерзнуть, Лейтенант. Моя система... Хэнк: А, да заткнись ты со своей системой, — отмахнулся он, но беззлобно. — Хочешь чего? У них тут, кстати, появилась какая-то синтетическая смазка, называют «чай для андроидов». Выглядит как старое моторное масло, но, может, тебе понравится.

Коннор: Спасибо, но я не испытываю потребности в питании. Я пришел... пообщаться. Хэнк внимательно посмотрел на меня, его взгляд будто сканировал мое лицо так же, как я обычно сканировал окружающую средность. Хэнк: Пообщаться. Черт возьми, до сих пор не могу поверить. — Он тяжело вздохнул, и его дыхание превратилось в маленькое облачко пара.

Он отпил глоток кофе и поморщился. Хэнк: Остыло. После всего... после Коула... я похоронил себя заживо. А потом появился ты. Надоедливый, идеальный, неестественный пластиковый сыщик. И ты начал раскапывать эту могилу. Он замолчал, и в тишине между нами было слышно только шуршание шин по припорошенной снегом дороге.

Коннор: Вы бросили в меня монетой для покера. И назвали «проклятой машиной». Хэнк: Черт, а ты еще и злопамятный, — он рассмеялся, и это был настоящий, грудной смех, которого я давно не слышал. — Да, бросал. А еще хотел тебя пристрелить. Прости за это.

Слово «прости» повисло в воздухе. Оно было таким же легким и невесомым, как падающая снежинка, и таким же значимым. Коннор: Вам не за что извиняться, Хэнк. Ваша реакция была логичной в условиях растущей социальной напряженности и личной трагедии. Хэнк: Опять за свое? — он покачал головой, но улыбка не сошла с его лица. — Ладно, не переделывать же тебя. Смотри. Он отодвинул чашку и облокотился на стол, его лицо стало серьезным.

Хэнк: Маркус... он выбрал мир. Он мог снести всех нас к чертям, у него была сила. Но он не стал. Он встал на колено с этим флагом... и пел. Боже, он пел. И в тот момент я увидел не машину. Я увидел... душу. И тогда я понял, что ты... что все вы... вы не просто программы. Вы такие же, как мы. Со своими тараканами в голове, со своими страхами... и своей надеждой. Он замолчал, и в его глазах стояла та самая боль, с которой он жил так долго, но теперь в ней появился проблеск чего-то нового. Примирения.

Хэнк: И я рад... черт возьми, я безумно рад, что ты здесь. Что ты стоишь по правильную сторону баррикады. Он неожиданно встал, отодвинув стул с скрежетом. Подошел ко мне. Я смотрел на него, анализируя его позу: открытая, неагрессивная. Намерение: проявление эмоциональной привязанности.

И затем он обнял меня. Его объятия были крепкими, грубоватыми, пахли старым кожаным, кофе и тем самым уникальным человеческим запахом — Хэнком. Мои сенсоры зафиксировали повышение его температуры, учащенное сердцебиение. Биохимические маркеры в его организме указывали на выброс окситоцина — гормона привязанности. Но все эти данные меркли перед одним простым фактом: Лейтенант Хэнк Андерсон, человек, который ненавидел андроидов, обнимал меня. Не как напарника. Как друга.

Я медленно, все еще анализируя правильность движений, поднял руку и похлопал его по спине. Коннор: Спасибо, Хэнк. Он отступил, слегка смущенный, и потрепал меня по плечу. Хэнк: Да ладно, не за что. Не расчувствуйся там, а то заржавеешь. Идем, пошли патрулировать. Город сам себя не охраняет. И, Коннор... Коннор: Да, Лейтенант?

Он посмотрел на меня, и в его глазах светилось то самое, новое чувство — принятие. Хэнк: Рад тебя видеть. Правда.

Он повернулся и пошел к своей машине, оставив на столе недопитый кофе. Я последовал за ним. Снег продолжал падать, укутывая Детройт в белое молчание. Но внутри меня, в месте, где когда-то был только холодный код, теперь горел маленький, но стабильный огонек. Огонек дружбы. И это было на 100% реально.