Статья удалена

Я всегда был достаточно политизирован, как вы знаете, и всегда выступал против существующего положения вещей. Я всегда опасался полиции и презирал армию как нечто, что может вас зацапать в любой момент и отправить куда-нибудь подыхать.

Я думаю, что это вполне в духе рабочего класса, хотя с возрастом кое-что начинает смягчаться, особенно когда вы обзаводитесь семьей и до некоторой степени интегрируетесь в систему.

Я никогда не был «аполитичным», хотя религия несколько затеняла это состояние в «кислотные» годы – 65-й, 66-й. Впрочем, религия была своего рода выходом из всего этого дерьмового статуса «суперзвезды», выходом из депрессии. Я думал: «Должно же быть что-то ещё в жизни, так? Что же еще, как не это?»

Но, тем не менее, я был «очень политизирован». С самого детства я высмеивал систему. Даже в школе я имел обыкновение раздавать журналы собственного сочинения. Можно сказать, что я всегда ощущал принадлежность к рабочему классу, потому что я понимал, кто я и откуда, и знал, насколько на самом деле репрессивна система по отношению к этому классу – это долбаный факт. Однако ураган, который назывался «Битлз», на какое-то время вырвал меня из реальности.

В то время казалось, что рабочий класс куда-то прорывается, хотя теперь понятно, что речь на самом деле шла о чем-то весьма фиктивном, вроде того, что чернокожим разрешили быть выдающимися бегунами, боксерами или конферансье.

Это был разрешенный выбор – быть Звездой Популярности. Именно об этом я говорю в альбоме «Герой рабочего класса». И в интервью «Роллинг Стоун» я именно это и сказал – система ничуть не изменилась, те же люди управляют нами. Конечно, теперь появились люди, которые расхаживают тут и там с длинными волосами, и есть некоторое количество мило одетых деток и из семей «среднего класса». Но, хотя все мы немного приоделись, те же самые ублюдки повсюду остались у власти.

Рок-музыканты не говорят о классовой борьбе, потому что большинство из них – выходцы из среднего класса и буржуазии, хотя они и не хотят этого показывать. Они боятся рабочего класса, потому что в США рабочие выглядят как нечто правое, консервативное, помешанное на своих товарах и возможности их покупать. Но если эти музыканты сумеют осознать, что в реальности происходит и что творит классовая система, это будет как раз задача для них – вырвать людей из этого буржуазного дерьма.

Даже в годы расцвета «Битлз» я пытался идти в обратном направлении, пытался бороться с этим образом. Так же поступал и Джордж. Мы несколько раз гастролировали в Штатах и Эпштейн всегда пытался, чтобы мы ничего не вякнули насчет войны во Вьетнаме. Поэтому как-то раз я сказал Джорджу: «Слушай, в следующий раз, когда нас спросят, мы скажем, что нам не нравится эта война и что это надо понимать именно так, как это сказано». И мы это сделали. Тогда это было довольно-таки радикально, особенно для тех, из кого в Америке усиленно лепили образ «Потрясающей Четверки».

Но в то время было не так-то просто выразить себя. Мы постоянно находились под прессом, работали как каторжные, постоянно гастролируя и всё время пребывая в коконе из мифов и сплетен. Не так-то легко вырваться, когда ты находишься на положении едва ли не Цезаря и все вокруг только и делают, что кричат: «О, как ты велик и прекрасен!» – и на тебя сваливается куча девчонок и всяких прочих жизненных благ. Не так-то просто вырваться и сказать: «Я не хочу быть королем, я хочу жить в моей реальности».

Поэтому вторым своим важным политическим заявлением я считаю слова: «Битлз» круче, чем Иисус». Это действительно что-то проломило, меня чуть тогда не застрелили в США. И это стало большой травмой для всех этих детишек, которые ездили за нами повсюду. Для них больше подходит какая-нибудь этакая манная кашка невысказанного, когда на деликатные вопросы не принято отвечать.

Постоянное беспокойство о том, что происходит, заставляло меня стыдиться того, что я ничего не говорю. Я не мог больше играть в эту игру, это было слишком для меня. В итоге мы превратились в Троянского коня. Мы пели о сексе и наркотиках – «Потрясающая четверка» достигла вершины, а потом я стал заниматься все более и более серьезным материалом и… нас начали опускать всё ниже и ниже.

Когда мы писали «Революцию», мы, конечно же, думали о политике. Было две версии этой песни, но тусовка любит только ту, где сказано «не рассчитывай на меня». Есть еще одна версия, в которой поётся «рассчитывай на меня».

Есть третья версия – довольно абстрактная, с использованием предельно конкретных звуков – скрип петель, крики людей. Мне казалось, что я создал музыкальное звучание революции, однако это была ошибка. Это была контрреволюция.

В той версии, которая увидела свет на сингле, я произносил: «когда говоришь о разрушении – не рассчитывай на меня». На самом деле я не так уж много знал о маоистах, хотя знал, что их не слишком много, что они раскрашивают свои физиономии в зеленый свет и стоят перед полисменами, дожидаясь, пока их заберут. Мне казалось, что это не очень-то остроумно. Я думал, что настоящие коммунистические революционеры работают чуток лучше и не кричат повсюду о том, что они делают или собираются делать. Именно таким было моё ощущение, поэтому можно сказать, что я задавал вопрос, а не давал ответов. Будучи выходцем из рабочего класса, я всегда интересовался Россией и Китаем, и всем, что имеет отношение к рабочему классу, хотя сам я и играл в капиталистическую игру. Потом одно время я был так вовлечен во всякую религиозную ерунду, что чуть было не стал христианским коммунистом, но, как сказал Янов, религия – это легализованное безумие. Как только я осознал это, всё стало становиться на свои места. Эта терапия заставила меня покончить со всей этой чепухой вроде «Бога»

Все мы, вырастая, попадаем в ситуацию, в которой слишком много боли. И хотя мы противимся этому, она никуда не уходит. Искусство – это только способ выразить боль.

Я считаю полным дерьмом всю эту ерунду с шоу-бизнесом, средними классами и приемами у лорд-мэра. Каждый старался нас использовать, они были такими снисходительными и… глупыми. Это было особенно тяжело для меня, потому что я никогда не умел держать язык за зубами. Мне приходилось пить или глотать таблетки, чтобы противостоять всему этому. Это был действительно ад. За исключением, пожалуй, первого раза – первый диск, первый тур в Америку, в первый раз почувствовать себя таким же громадным, как Элвис… Движение вперед – великая вещь. Однако в реальности всё становилось хуже и хуже.

Я обнаружил, что стараюсь понравиться тому самому сорту людей, который я ненавидел в детстве. И это начало меня разворачивать обратно в реальность. Я начал понимать, что все мы угнетены, и мне захотелось что-то сделать по этому поводу, хотя я и не знал, где моё место.

Рабочие в настоящее время угнетаются скорее с помощью культуры, чем силой оружия. Их выхолащивают, наводя глянец. Всё, что я пытаюсь делать, – это пытаюсь влиять на тех, на кого я могу влиять. На всех, кто продолжает жить в мире грез и обмана. Мечта кончилась, вот что я пытаюсь донести до них. Мне это нравится. И мне очень нравится, когда толпы футбольных болельщиков вдруг запоют «All together now».

Мне было приятно, когда в Америке «Give peace a chance» («Дайте миру шанс») целое общественное движение выбрало в качестве девиза. Я надеюсь, что вместо слов «We shall overcome…» («Когда-нибудь мы победим»), когда-нибудь споют что-то противоположное. Я чувствую ответственность, когда пишу песню, которую люди будут петь всё равно где: в пабе или на демонстрации. Вот почему мне хотелось бы написать музыку для революции сейчас…

Когда я начинал, рок-н-ролл сам был революцией для людей моего возраста и в моей ситуации. Нам было нужно что-то шумное и яркое, чтобы проломиться сквозь серые будни. Поначалу мы из кожи вон лезли, чтобы работать под «американское». Но, покопавшись в музыке, мы обнаружили, что современная американская музыка наполовину белая и западная, наполовину – «черные» ритмы и блюз. Большинство песен пришло, таким образом, из Европы и Африки, и теперь они возвращаются к нам. Лучшие песни Дилана пришли из Шотландии, Ирландии или Англии. Это своего рода культурный обмен.

Хотя я должен сказать, что мне были более интересны песни «черных», потому что они были проще. Они как бы заставляли трястись вашу задницу и поднимали ваш член, и это было по-настоящему новым. И в то же время это были песни, которые выражали боль. Они не могли, не умели выразить себя слишком умно, слишком интеллектуально, поэтому они должны были в немногих простых словах рассказать о том, что с ними происходит и что их волнует. Так появился городской блюз, в котором очень много песен было о сексе и борьбе. Хотя до сих пор многие чернокожие музыканты работают над проблемой Бога, и часто это звучит как «Бог нас спасет!». Тем не менее во всем этом мы слышим рассказ о боли – вот почему мне нравятся их песни.

Я всегда думал, почему бы нам не попробовать нечто вроде югославского опыта, ведь уж они-то свободны от русских. Я хочу поехать туда и посмотреть своими глазами, как это работает. Все революции заканчиваются культом личности. Даже китайцам понадобилась фигура Отца. Думаю, что это произойдет и на Кубе с Че и Фиделем. В коммунизме западного образца мы должны будем создать фигуру Отца из самого рабочего класса.

В 1968 году во Франции… рабочие начали ощущать свою собственную силу. Но Коммунистической партии было не до этого. В теории все великолепно, но есть одна проблема. Все революции случались, когда Фидель, или Маркс, или Ленин, или ещё кто-нибудь, кто был большим интеллектуалом, оказывался в состоянии пробиться к рабочим… И рабочим становилось ясно, что они находятся в угнетенном состоянии. Однако у нас они еще не проснулись. Они верят, что обладание автомобилем и телевизором – это и есть правильное направление. Нужно свести студентов-леваков с рабочими, нужно вовлекать школьников в «Красный Мол».

Я не думаю, что новый Закон об отношениях в промышленности окажется работоспособным. Я уверен, что рабочие откажутся сотрудничать со всем этим. Честно говоря, я думал, что правительство Вильсона было наихудшим. Однако Хит оказался ещё хуже. Сопротивление подавлено, негритянские активисты даже не могут жить в своих собственных домах, зато ЮАР продаётся еще больше оружия. Как хорошо сказал Ричард Невилл, между Вильсоном и Хитом - всего дюйм, но мы все живем в этом дюйме...

Я думаю, что для того, чтобы выбраться из угла, в который нас загнали, из этого самого дюйма, нужно попытаться пробудить молодых рабочих, потому что именно в молодости люди менее пугливы и наиболее склонны к идеализму.

Как бы то ни было, революционеры должны прийти к рабочим, даже если рабочие сами не идут к революционерам. Непонятно, правда, с чего начать. Моя личная проблема состоит в том, что я уже вырос, мне трудно ощущать себя частью рабочего класса, ведь они по-прежнему любят Хумпердинка. Нас ведь в основном покупают студенты, и это реальная проблема. Буржуазия контролирует СМИ и всё распространение и рекламу. Когда мы начинали, только «Decca», «Philips» and «EMI» могли реально записывать музыку. И приходилось пробиваться сквозь целую систему бюрократии, чтобы открыть дверь в студию. И там давалось всего 12 часов, чтобы записать целый альбом.

И сейчас всё по-прежнему. Если вы неизвестный музыкант, вам вряд ли удастся получить больше часа в студии – существует иерархия, и если вы не создали хит, то второй раз вас в эту студию не пустят. При этом существует контроль за распространением. «EMI» убила наш альбом «Two Virgins», потому что он им не понравился. На последней пластинке они подвергли цензуре слова, которые были написаны на ней. Ну не долбо…ство ли – они разрешают мне петь, но не разрешают вам читать слова из этой песни.

Рабочие плохо реагировали на нашу свободу взглядов по отношению к сексуальным проблемам. Их пугали наши эксперименты с нудизмом, они протестовали против этого, так же как и все остальные. Возможно, при этом они думали: «Вот, Пол – хороший парень. Он-то уж не подведет, и с ним не будет проблем».

Постепенно что-то меняется. Мне кажется, что студенты, которые уже наполовину проснулись, могли бы попробовать разбудить свои братьев-рабочих. Они должны убедить их в том, что всё это – не пустая болтовня. Всё, что нужно, – это пробиваться напрямик к рабочим, особенно к молодым. Вот почему я говорю о школе в своем новом альбоме. Я бы хотел побудить людей быть непослушными, выходить за рамки, я хотел бы, чтобы они как следует показали власти язык.

Невозможно захватить власть без борьбы, невозможна революция без насилия. После революции будет куча проблем. В том числе возникнет много точек зрения на то, что и как нужно делать. Это естественно, когда революционеры имеют разные точки зрения, что они расходятся по разным направлениям. Но в то же время есть необходимость поддержания единства, чтобы бороться с врагами, чтобы утверждать новые отношения.

Честно говоря, я не знаю ответа. Может быть, Мао знает, что делать, и держит руку на пульсе. После того как власть взята, нужно, чтобы заводы работали, а поезда ездили. У нас у всех полно буржуазных инстинктов, все мы устаем и испытываем потребность чуток передохнуть. Как добиться того, чтобы всё работало, и как поддержать революционное усердие на должном уровне после того, как вы достигли, того чего были намерены достичь? Конечно, Мао их там в Китае «держит», но что будет, когда он уйдет? Он также использует культ личности. Может быть, это необходимо, как я уже сказал, похоже, что каждый нуждается в фигуре Отца.

С другой стороны, я читал о Хрущеве. Он высказывался против строительства культа личности и не считал это необходимой частью коммунистической идеи.

И нам, если мы возьмем власть в Британии, предстоит очищение от буржуазии и поддержание у людей революционного сознания. Из-за того, что «Битлз» крутили на «Голосе Америки», русские заключили, что мы были слугами капитализма, которыми, я думаю, мы действительно были. Надеюсь, что они не будут считать рок чем-то вроде кока-колы. Именно поэтому я стараюсь быть более серьёзным и избавляться от образа тинэйджера.

Я думаю, что разрушить капитализм в Британии возможно, только заставив рабочих понять, в насколько плохой ситуации они находятся, разрушив систему мифов, которыми они окружены. Они думают, что живут в прекрасной стране, где существует свобода слова. У них есть автомобили и телевизоры, и они не хотят думать о чем-либо. Они смирились с тем, что боссы могут выкинуть их на улицу, с тем, что их детей могут трахнуть в школе или где-то ещё. Они живут чужими мечтами, а не своими собственными. Они должны понять, что после того, как покончат с сопротивлением негров и ирландцев, возьмутся как следует и за них.

Как только всё это будет осознано, мы сможем начать что-то реально делать. Как сказал Маркс, «каждому – по потребностям». Я думаю, что это может хорошо сработать у нас.

Но мы обязательно должны пробраться в армию, потому что она достаточно хорошо натренированна, чтобы всех уничтожить на корню. Идея состоит в том, что не нужно пытаться создать у людей ощущение, что всё хорошо. Напротив. Мы должны все время демонстрировать людям ту реальную цепь дискриминации и унижений, через которые они вынуждены проходить, чтобы получить то, что они называют своей зарплатой