Ты (не) пронзишь небеса

Эссе о том, почему современная маскулинность сломалась — и как два японских аниме про гигантских роботов объясняют это лучше, чем десятки книг.

Через Евангелион и Гуррен-Лаганн хочу показать, как человечество поменяло идеал мужчины. От воина и охотника, проходящего инициации и взрослеющего через боль, до тревожного подростка, тонущего в чувствах и бесконечной рефлексии.

Подозреваю, что не все смотрели эти замечательные шедевры мультипликации, а кто смотрел, не все понял, поэтому дам небольшую вводную.

Это японские сериалы 90-х и нулевых — то есть, ещё нетронутые современным западным безумием — про огромных роботов. Такое максимально мальчиковое действо. Все. Пояснил.

Хидэаки Анно, автор Евангелиона, взял самый «мальчишеский» жанр в истории, поместил внутрь этого жанра самого себя в сложный жизненный период — и мы получили Синдзи. Персонаж-мем, худенький, слабый, депрессивный паренёк, который слушается злобного батю, лезет в огромного робота, чуть там не помирает, живёт с пьющей тёткой, убегает от припизднутых ровесниц и в конце ломает мироздание. Без спойлеров.

Евангелион переполнен разным там каббалистическим символизмом, который часто принимают за христианскую символику. На деле — это именно символика, не наполненная содержанием. Просто авторам она показалась прикольной. На выходе вышло крутое, но грустное фрейдистское произведение — о вине, страхе, бессознательном и детско-родительских травмах.

Почти десять лет спустя, в рамках той же студии, другие два шибанутых японца — сценарист Кадзуки Накасима и режиссёр Хироюки Имаиси — создали Гуррен-Лаганн. Сложные имена можно не запоминать, но не упомянуть создателей было бы невежливо. Имаиси, режиссер Гурена, начинал работать в студии Gainax как аниматор над Neon Genesis Evangelion ещё до того, как стал режиссёром. Можно сказать, ученик.

Нет, я не буду привлекать сюда Дайбастер. Нет, не буду говорить про FLCL. Вообще не нужно сюда тянуть отношения Trigger и Gainax, у меня и так вагон материалов. Вам достаточно знать базу, если вы не смотрели.

Где Евангелион — мрачный, Гуррен-Лаганн — яркий и взрывной. Где Евангелион — депрессивен, Гуррен-Лаганн — ПАФОСЕН. Где в Еве плачут и шепчут, в Гуррен-Лаганне кричат, пока на заднем фоне взрывается вулкан.

Конечно же, Ева более популярна в среде разных эмарей (эмоционально ранимых людей), потому что депрессия стала культурно одобряемой. Но дело не в популярности, а в героях.

Главного героя Гуррен-Лаганна Симон — и при полном отсутствии религиозной эстетики это самое религиозное имя из возможных.

Они даже внешне похожи, и сходство намеренное. В начале обоих сериалов мы видим одинаковых персонажей — загнанных, юных, ещё не оформившихся. Достаточно молодых, чтобы мечтать, и достаточно взрослых, чтобы действовать.

Синдзи в начале сюжета символически кастрирован. Ну а что?

Эмоционально холодный отец, погибшая мать. Чтобы управлять роботом, ему нужно буквально вернуться в утробу — пройти через боль, раствориться в жутковатом супе (LCL-жидкости). Всё развитие персонажа — через женские инициации: заботу, страх и желание женщины. Здоровые отношения он получит только в параллельной реальности — в другом сериале, когда автор немного подлечит кукуху. Но значимым он не станет даже после спасения мира — напротив, станет всё более слабым и мечущимся.

Симон, напротив, в начале сюжета находит ключ от древнего робота в виде спирали. Буквально бура. И вообще — буры, которые «пронзают небеса», — это главный мем Гуррен-Лаганна. С точки зрения психоанализа всё просто, парень нашёл пипиську и теперь решает, что с ней делать. Да, бур это член, смиритесь с этим. Копье Лонгина тоже. Все член.

Чтобы управлять местными мега-роботами, не нужно страдать — нужно только одно: мощное волевое усилие. Желание. Адреналин. Ярость. Энергия эволюции. Сила спирали. Одним словом — тестостерон.

Нет, даже так. ТЕСТОСТЕРОН. Тонкие подростковые страдания у Симона, как у Синдзи, тоже присутствуют. Впрочем, Симон с ними справляетесь удачнее и хотя бы не дружит с дуней кулаковой на фоне апокалипсиса.

Синдзи — забитый, затюканный — идёт на войну. Хоть и ноет, он становится отличным солдатом. Просто этого никто не замечает.

Симона же берёт под крыло не отец, а другой мужской персонаж — Камина, ходячая энциклопедия крутизны. Он инициирует Симона во «взрослый» и подчеркнуто мужской мир: выводит наружу, вручает оружие, берёт в первый бой, делит чарку чачи (я утрирую, сериал всё же подростковый), учит обращаться с девушками, поддерживает и ругает, может обнять — а может дать по зубам. То есть выполняет здоровую отцовскую функцию.

Дальнейший путь Симона закономерен: от беженца — к воину, от воина — к лидеру, от лидера — к мудрецу.

Я не пытаюсь сравнивать кита с ослом, исследовать культурное влияние или, упаси боже, какое аниме лучше (потому что Гуррен победил бы). Мне интересно столкнуть две авторские позиции, два высказывания, которые проходят через их работу.

Хидэаки Анно (Евангелион)

Хироюки Имаиси (Гуррен-Лаганн)

Современный мир живёт в парадигме Евангелиона:

«Плакать — нормально, страдать — естественно, беги, будь ранимым, послушным, растворись в эмоциях, отчуждайся от социума».

Мир Гуррен-Лаганна говорит обратное:

«Будь дерзким, эмоции — топливо, не тонь в жалости, принимай боль и потери, ищи своих, сражайся, бей».

Современный мир утратил и социальные связи, и обряды перехода — инициации, которые нужны для здоровой мужской психики.

Да, простите, дорогие читательницы, вы дошли до сюда, а я коварно писал текст для братюнь, пацанов, kenough.

Инициация — это не «доказать, что ты мужик», а опыт символической смерти без смерти физической. В архаическом обществе мальчика символически «убивали: увозили, изолировали, калечили кожу, пугали, морили голодом, заставляли молчать или терпеть боль. Потом возвращали в общину — но уже в другом качестве, взрослым. Он прошёл границу, прикоснулся к боли, посмотрел в бездну — и не умер. Теперь он может защищать, кормить, создавать, брать ответственность.
Главное, что инициация делает — показывает границу я ребёнок / я полноценный человек. И общество, и сам участник это признают.
Сегодня эта граница стерта. Мужчина может зарабатывать миллионы, иметь троих детей, но внутренне оставаться мальчиком, который ждёт одобрения или боится отца.

Исторически у женщин обряды перехода физиологичны: начало цикла, лишение девственности, рождение ребёнка — всё это случается в теле. Большая часть ритуалов строилась вокруг этого. Стало ли лучше после десакрализации — вопрос отдельный (и да, потребует обращения к Барби).

У мужчин таких значимых для древнего человека переходов нет. Максимум — ломка голоса и растущие волосы. Не случайно вокруг бороды и волос столько культурных символов.

Даже лишение девственности и отцовство мужчины переживают в голове, а не телом. Поэтому мужские инициации всегда были грубее: уход в лес, охота, яд, увечья. Всё это символическое переживание смерти.

Сегодня из архаичных обрядов остались:

Обряды важны не ради боли, а ради общего переживания — когда ты и другие прошли одно испытание и чувствуете общность. Отсюда феномен альма-матер и «армейских братьев». Инициации не делались в одиночку. Они были частью природы племени, коллективного опыта. Современный мужчина же живёт фактически в изоляции. У него нет наставников, нет младших, нет клана. Его одиночество обострено идеей «самодостаточности» — как будто быть одному это норма, а не патология.

Но без племени нет зрелости. Зрелость — это не когда ты сам справился, а когда можешь быть опорой другим. Когда не боишься ответственности, когда способен быть наставником. Когда закончились инициации, мир стал гладким и плоским, как между ног у пластиковой игрушки. Без швов, без острых углов, без крови, без пота.

Мальчик теперь растёт в инкубаторе. Мама попку вытрет, гаджет отвлечет, в школе драться не надо, TikTok заменит необходимость показывать себя в реальности, курсы по саморазвитию создадут уютное ощущение успеха — и всё.

Раньше, чтобы стать мужчиной, нужно было пережить боль, доказать, выйти в неизвестное. Теперь достаточно купить абонемент в спортзал и записаться на вебинар «Как стать альфой за 21 день». Это не снобизм, это факт. Инициации были не для понтов, а для психики. Без них она остаётся мягкой, растекающейся, зависимой от внешних оценок. Я не говорю, что нужно срочно бросать все гаджеты и уходить в лес жить по диким правилам безумного Стерлигова или прочих живых мартышек, наоборот.

Жить надо в современности, но зная, откуда берутся современные проблемы.

Психика не терпит пустоты. Если общество не даёт человеку испытаний, он ищет их сам.

Отсюда тяга к рискованному поведению, войнам, экстремальному спорту, насилию и культу “опасного приключения”. Иногда это попытка бессознательно вернуть себе право пройти через огонь. Если не хватает настоящей инициации — возникает её теневая версия. Пьянки, криминал, насилие, саморазрушение, другие зависимости. Тот же механизм, только без смысла.

А если вы думаете: «ну, блин, где мы, а где древние охотники-собиратели» — поверьте, кроманьонец внутри вас ещё даже не успел сменить версию прошивки.

Как виду, нам около сорока тысяч лет, и большую часть этого времени мы жили в формате костер-мамонт-копье. Цивилизованное состояние длится дай бог десять тысяч, и то не для всех. То есть наша психика генетически, биологически, всё ещё заточена под лес, голод, риск и инициацию. Она не успела эволюционировать.

Все эти древние ритуалы — охота, бой, обрезание, пост, танец, переход через боль — не исчезли. Они просто переехали в бессознательное.

Мы по-прежнему ищем их в кино, играх, спорте, в армейских песнях, в корпоративных тимбилдингах и в аниме.

Когда из культуры исчезают обряды перехода, она перестаёт производить взрослых людей. Появляются вечные подростки — 30, 40, 50 лет, но внутри всё те же 16. Страх ответственности, страх выбора, страх потери. Так рождается даже не токсичная маскулинность, а хуже — инфантильная маскулинность, которая не умеет ни брать силу, ни удерживать нежность, поэтому компенсирует всё агрессией, контролем или самообвинением. Так рождаются инцелы и мемы про тарелочниц, которые не дают.

Женщины при этом оказываются в таком же кризисе. Где мужчины не взрослеют, им приходится самим становиться взрослыми за двоих. Отсюда и растущее раздражение, и усталость, и разочарование. Они ведь тоже потеряли свои ритуалы — женские, сакральные, коллективные. Всё время спасают либо содержат, поэтому берут классически мужские модели поведения — зарабатывают, ругаются, бьются. Не имея опоры, строят ее сами внутри себя. Что хорошо, но сказаться может деструктивно.

Я не призываю жить по ведам, дочитайте до конца, но если я сейчас кого-то зарейджбайтил — u welcome в комментарии.

Пацаны.

Тем из нас, кому уже за тридцать, кто когда-то смотрел Гуррен-Лаганн прыщавыми додиками, кто уже завел детей или думает заводить.

Не будьте как Икари. Будьте как Камина.Поддерживайте своих сыновей и дочерей. Устраивайте им маленькие, но настоящие ритуалы — не надо бросать в лесу с ведьмами, конечно, просто живые моменты в живом мире. Вывезите в поход, научите разводить костёр, забейте гвоздь, спойте вместе песню, сходите на рыбалку, поучаствуйте в соревновании или просто будьте рядом, когда они поют в хоре или что-то лепят из пластилина.

Отрывайте их от гаджетов — не запретами, а примером. Покажите, что реальный мир интереснее, если в нём есть вы. И если уж включаете им гаджет — пусть это будет что-то, что даёт опыт, эмоцию, метафору.
Например, старое крутое аниме, где за двадцать минут серия рассказывает о том, что боль не враг, страх не позор, а взрослеть — значит становиться сильнее, чтобы защищать тех, кого любишь. Что иногда другу нужно дать по зубам, чтобы собрался, а иногда бороться за свое место под солнцем.

И тогда, может быть, мы снова вспомним,

как управлять своими внутренними роботами

и зачем вообще нужно пронзать небеса.