Японский трэшачок, который неплохо начинался

В рассказе «Земляноиды» нашли свое отражение мысли и идеи японской писательницы Саяки Мурата. Еще с детства, со слов писательницы, она любила размышлять о сути явлений, противоречивых понятиях в социуме – почему одно плохо, а другое всецело одобряется. Книга японской писательницы – это борьба с искаженными представлениями о том, что такое «нормальность», «обычность» и «справедливость».

В рецензии присутствуют спойлеры. Читайте на свой страх и риск.

Итак, в центре повествования девочка Нацуки. С детства у нее была богатая фантазия. Она верила, что была ведьмой и обладала магией. Волшебная палочка, зеркальце превращений и замаскированный под плюшевую игрушку ежика инопланетянин – вот ее инструменты. Однако флер сказочности быстро спадает, когда начинает обрисовываться общая картина окружающего девочку мира.

Она – ребенок, без прав и свобод. Все за нее решают взрослые, в конечном итоге даже отнимая право на собственное тело. Магия Нацуки – защитная реакция психика на травмирующие обстоятельства. Героиня признается, что для собственной семьи является «мусорным ведром», куда родные скидывают весь накопившийся за день гнев и усталость. Мать, очевидно, ненавидит свое чадо, унижает и бьет. Выросшая в непрекращающемся психологическом и физическом насилии, девочка убеждена в собственной ничтожности. Пока мать нещадно поливает собственную дочь помоями, бьет и унижает, героиня стойко выдерживает нападки и во всем соглашается с матерью. Когда учитель домогается до Нацуки, она боится противостоять ему, а посему покорно выполняет все его указания, даже самые ужасные и подлые. А когда девочка впервые решает пересилить себя и рассказать матери о домогательствах, та не верит ей и обвиняет в омерзительных фантазиях, что окончательно разбивает Нацу. Это также разбило мне сердце. Было очень тяжело читать, как мать не слышит крик о помощи собственного ребенка и вместо этого множит насилие, избивая и унижая.

Но Нацуки практически не выказывает бунтарства. Вместо этого сменяет свой фокус внимания на учебе, чтобы поскорее прошло время и она встретилась со своим двоюродным братом Юу.

Юу также травмирован, как его сестра. Вынужденный заменять умершего мужа для своей матери, он привык жить по указке и беспрекословно подчиняться приказам взрослых. Отношения в его семье, судя по всему, не шибко красочнее, чем обстановка в доме Нацуки, ведь его собственная мать разрешает называть себя только по имени и никакого столь важного для ребенка слова «мама».

Естественно, травмированные дети могут найти утешение только в друг друге, абстрагировавшись от жестокого мира и погрузившись в собственные фантазии об инопланетянах, далеких планетах и галактиках.

И вся эта история с одинокими детьми, циничной социальной системой, которую Нацуки называет «Фабрикой», действительно цепляет, но до определенного момента, к которому я вернусь позже.

Глупость и цинизм общества в рассказе выкручены на максимум, из-за чего становится противно читать, как очередная подруга колко намекает уже повзрослевшей Нацу, что пора бы и честь знать, родить ребеночка и стать полноценной частью системы. И Нацуки вообще-то об это тоже грезит. Нет, не конкретно о ребенке, а о том, чтобы стать полноценным инструментом для Фабрики и избавиться от вечных упреков. Она хочет начать «жить», а не «выживать».

Инструменты системы, т.е. все родные Нацуки, показаны преувеличено гротескно. Их головы заполнены лишь одной мыслью – спариваться, продолжая род. Нацуки смотрит на общество обособленно, со стороны, видя в них причудливых животных, а не себе подобных.

И поначалу развитие событий, как я уже говорила выше, увлекает. Но, начиная с 4 главы, что-то идет не так. Легко начать историю, но куда сложнее грамотно ее закончить. Донести свои мысли и идеи цельно, до самого конца, не скатившись в пустой трэш, – занятие, которое под силу далеко не каждому. Это причина, по которой многие произведения разочаровывают меня уже к середине. Стройная история постепенно начинает искажаться и ломаться, появляются дыры и несостыковки.

Вместо того, чтобы завершить свою историю лаконично, сохранив общий тон повествования, автор уходит в уродливую гиперболизацию и пустой трэш. Это упрощает вначале многообещающее произведение.

Многие в отзывах на книжных сайтах трубили о том, какой тяжелый и аморальный финал произведения. Да, он и правда такой, но я не скажу, что была шокирована. Я много жести перечитала, а эта показалась мне пустой и беззубой. Социальная сатира скатилась в дешевый фарс с каннибальными танцами и отшельничеством.
Концепция уже к середине произведения сильно хромает. С одной стороны, у нас есть метафора на фабрику по производству людей (земляноидов), где каждому промывают мозг, а тела давно не принадлежат людям – они лишь инкубаторы для продолжения рода. С другой стороны – попихамбопианы в лице главных героев (Нацуки, ее мужа и Юу). Отличается ли их мораль шибко от той, от которой они бегут? Любовь они не признают, ведь это наркотик, способствующий размножению. Другие социальные взаимодействия, очевидно, они также отрицают. Никакой привязанности, дружбы, любви – ничего. Захотел удовольствия – сделал это сам, помастурбировав.

При этом занятной кажется позиция Нацуки, которая сначала недоинструмент Фабрики, а потом и недоинопланетянка, потому как любовь к своему бывшему мужу и двоюродному братцу она все же начинает испытывать и даже желает их, фантазируя о слиянии в общем поцелуе. Также она не сразу с энтузиазмом принимает идею о четвертовании убитых с дальнейшим каннибализмом, замечая, «что в ней еще осталась какая-то человечинка». При этом очевидно, что главной героини присущи черты психопатии, ведь она с пугающей легкостью совершает несколько убийств. Во второй части произведения становится понятно, что детские фантазии Нацуки постепенно перерастают в нечто наподобие вялотекущей шизофрении (в момент надлома психики она слышит голоса, в ее ухе появляется постоянное скрежетание, рот после одной из психологических травм «ломается»).

И вообще-то, раз я начала говорить об этом, то за психологизм я хочу книгу похвалить. До ужаса точно переданы чувства ребенка, подвергшегося насилию. Во второй главе, еще юная Нацуки даже не понимает, что с ней происходит, а когда осознание постепенно подкрадывается, девочка как бы «выходит» из своего тела; психика защищается, перекладывая и блокируя эмоции. Героиня смотрит на себя со стороны, как на другого человека, который и испытывает весь этот ужас. В дальнейшем автор будет делать акцент на рте Нацу (учитель заставил ее делать минет), который будто бы испортился и перестал различать вкусы. Психика ребенка просто отвергла орган, который был «опорочен». Жутко.

Но то было в первой половине произведения, что, впрочем, очень мне понравилась и произвела большое впечатление. Но что происходит дальше? Вместо громкого и внятного социального высказывания мы получили порцию отборного месива в конце. история так и не смогла закончиться красиво, а выдвинутые автором идеи оказались нераскрыты и смазаны.