Мессенджер Макс - мессенджер на максимуме!

Что такое мессенджер? Простейший ответ - это “средство связи”. Если не спешить, покрутив в уме мысль об обмене сообщениями и общении вообще, то, вероятно, Вы придете к соображению, что мессенджер - еще и зеркало наших представлений о речи. Рукотворный, продуманный продукт, делающий возможным то, что мы признаем возможным. Продукт не только передает сообщения. Он фиксирует, что мы считаем допустимым и нужным в общении, какие границы приватности готовы утвердить, какой режим публичности полагаем нормой. Мессенджер конструирует контекст разговора и встраивается в жизненный мир, где человек распоряжается вниманием, темами и темпом общения.

Опыт контакта связан с нашим жизненным миром. Коммуникация в своем естественном виде требует отсутствия внешнего принуждения и симметрии возможностей говорить и оспаривать, как это формулирует Хабермас в «Теории коммуникативного действия». Эти условия поддерживают чувство, что сказанное продолжает говорящего, а не обслуживает чужой аппарат формирования мыслей, продвижения идей и ценностей.

В современности типичные структуры общества так устроены, что допускают крен в сторону права быть архитектором жизненного мира. Технологии связи создают соблазн превратить пространство сопричастности в регламентированную среду. Диспропорция калибруется реакцией общества.

На уровне маркетинга мессенджеры обещают сохранение свободной коммуникации и конфиденциальности. На уровне практик доверие удерживается не обещаниями, а проверяемыми правилами действия. Его создают открытость кода и обновлений для анализа, независимые аудиты, прозрачные политики данных, реальная управляемость разрешений и обратимость навязанных режимов. В сущности, техплатформы, претендующие на инфраструктурную роль, обязаны создавать условия проверяемости и ответственности, а не просить доверия, так как они настроены на создание вклада в публичную сферу.

При ином распространении своего присутствия “власть” превращается в административную монополию, а публичная власть - принимать или отказываться - симулируется. Когда привычка к тотальной наблюдаемости закрепляется на уровне самых широких форм коммуникации, меняется весь речевой климат. Хабермас называл такое изменение колонизацией жизненного мира системными императивами. Потому что координация общения начинает идти через структурные рычаги платформ, обходя взаимопонимание. Именно поэтому приватность является коллективным благом, а не опцией отдельного человека.

И так вышло, что исключительно ярко эти сюжеты проявились в истории рецепции мессенджера Макс.

За точку отсчета я возьму сюжет о недоверии. Так как оно стало фигурой, на которую направились даже первые попытки продвижения мессенджера и с которой продолжилось противостояние. Возможно, это единственная подлинно оригинальная реальность, в которой мессенджер Макс полноценно актуализирует свою природу: продвигаясь как лучший из возможных цифровых миров для общения через антитезу недоверию.

За довольно короткий срок это противостояние обзавелось завидной свитой из нарративов, моментально возникающих в уме возражений на любые нападки в адрес Макса, словно их происхождение - вспышка озарения. Например, довод про Телеграм, тоже начинавший с недоверия. Лаконичная фраза без критериев и конца. Эта ремарка переносит обсуждение в неопределённую историческую аналогию. Прием построен на смещении фокуса, когда вместо обсуждения конкретных свойств рассматриваемого предмета предлагается сдвиг к обобщениям и урокам истории. История Telegram интересна только в той мере, в какой оттуда можно вынести опыт реализации процедур технической и публично-правовой проверки правил действия: публичные спецификации, репродуцируемые сборки, внятная юрисдикция, понятные режимы оспаривания. Если продукт просит веры, он выходит из поля рациональной конкуренции. Недоверие не рассасывается временем, а доверие не зреет номинально, капитализируясь по прошествии лет. Оно снимается институциональными гарантиями. Иначе остается место только для просьбы поверить на слово: подождать, пока общество привыкнет.

Другой механически воспроизводимый оберег - фраза про “нечего скрывать”. Симптом отступления, оставляющего шлейф из нежелания говорить о недостатках предметно. Возражение “ничего скрывать - нечего бояться” подменяет право на уединение тестом на лояльность. Приватность не сводится к укрытию противоправного, она - гарант несценарной речи. Это базовое условие свободного суждения и условие того, чтобы речь не редактировалась заранее под наблюдающий взгляд. Там, где микрофон, камера, GPS и автозапуск всегда наготове, люди говорят и пишут иначе. Появляется самоконтроль, который действует как скрытое принуждение и произрастает не из культурных ценностей, а из доктринальных. Тогда безопасность обращается в безопасность архитектора, корректирующего ситуацию, что преображает облик общения.

Есть еще два центра тяжести. Они реже звучат, но придают вес ауре Макса. “У всех мессенджеров много разрешений” и “отсутствие эксплойтов - это гарант качества”. В первом случае следует понимать, что разрешения различаются по логике активации (например, по умолчанию), объяснимости и управляемости, а также возможности внешней проверки и ревокации автозапуска. Во втором - учитывать, что отсутствие эксплойтов не свидетельствует об отсутствии злоупотреблений. Риск для пользователя возникает из сочетаний модулей и алгоритмов. Например, если соединить широкие права мессенджера с постоянными фоновыми сервисами, запутыванием кода и внемагазинными обновлениями, возникает прямая угроза безопасности устройства.

Все вышесказанное мелькало в открытых обсуждениях мессенджера Макс, используясь в разных системах координат. Фактически, прошерстив интернет, я готов сказать, что публичный разговор о Максе быстро распался на три стратегии.

Первая опирается на сухую фиксацию фактов. Репозиторий на GitHub собрал перечень компонентов и разрешений в мессенджере, после чего пришел к выводу: “приложение Макс, несмотря на отсутствие явных низкоуровневых эксплойтов, представляет собой мощный инструмент для глубокого и постоянного сбора данных о пользователе и его активности… Приложение активно закрепляется в системе через механизмы автозапуска и постоянных фоновых служб, обеспечивая непрерывную слежку”.

Вторая стратегия успокаивает и уравнивает, выступая обеляющей PR-интерпретацией. “Количество разрешений у MAX не выходит за рамки обычной практики… нет фактов, свидетельствующих о скрытых эксплойтах”, звучит в комплиментарном тексте портала.

Третья стратегия соединяет проверку фактов с анализом именований и смыслов. В расширенном разборе говорится: “Макс - это многокомпонентная платформа, код закрыт обфускацией, разрешения позволяют действовать почти без ограничений… телефон превращается в сенсор, который фиксирует перемещения, общение и даже мимолетные мысли, не предназначенные для отправки”.

Таким образом, получилось три стратегии анализа. Одна - непосредственная, тяготеющая к сухой фиксации компонентов приложения. Вторая - упрощенная стратегия убеждения. Третья - работа как с непосредственными данными, так и с предложенным именованием, эксплицирующая смысл.

Если фокусироваться на комплиментарных материалах, то, фактически, в центре дискуссии оказывается даже не проблема контроля, которую стараются растворять в уже разобранных фразах-противовесах про все мессенджеры, а идея обфускации, то есть запутывание исходного кода. “Обфускация - обычное дело”. Это хорошая мишень для упражнений в пиаре. Малопонятный технический термин, не покидающий поле зрения читателя и при этом не достигающий состояния расколдованного слова. За него удобно взяться, удовлетворив запрос на необременительную понятность и сделав как само слово, так и пропускаемые через него смыслы нейтральными.

Правильно рассматривать обфускацию как условие непрозрачности. Иными словами, она - препятствие верификации. При широких разрешениях и автозапуске она превращает приложение в черный ящик, где реальная обработка данных недоступна публичной критике. Пользователь не поймет, что именно изменилось после обновления, какой модуль активировался и почему приложение продолжает работать после закрытия. Исчезает возможность адресного возражения. Понимание этого сразу подтягивает отодвинутые за горизонт прочие проблемы: даже при отсутствии эксплойтов риск не исчезает, т.к. он становится неопровергаемым для внешнего наблюдателя.

На мой взгляд, даже речи заступников сохраняют важный негативный лейтмотив. Это асимметрии между возможностями и знаниями сторон. Асимметрии информированности, управления, рисков и ответственности.

Неудобная рубрика выдвигается под светом исходной и само собой разумеющейся установки. Мессенджер Макс явно функционирует в качестве инструмента административной власти в сфере быта. Он, возвращаясь к написанному ранее, колонизирует жизненный мир, так как координирует общение через автообновления, непрозрачные политики, навязанные разрешение и согласие “в темноте”. Первичный набор его разрешений - порог вхождения в саму сеть без дальнейших напоминаний о ручной перенастройке. Параметры “по умолчанию” превращаются в норму, а норма укрепляет зависимость от архитектуры, культивируя инерционное перемещение по реальностям разных подготовленных смыслов. В таких обстоятельствах ритм внутреннего мышления подстраивается под заранее выделенные коридоры, регулирующие, что может быть сказано и услышано.

Портрет мессенджера Макс полон парадоксов, возникающих из того, каким он сделан и как о нем говорят. Тема их разрешения ведет куда дальше устройства приложения, прямиком к людям, что сделали его появление возможным и знаковым. Мы легко высветим три важных плоскости, где раскрываются мышление и черты этих авторов.

Первая связана с конкуренцией и рациональностью. Там, где сильны процедуры проверки правил действия, сильна и способность к доверию. Там, где процедуры заменяют обещанием, рождаются солипсические проекты, которым легче переделать среду под себя, чем пойти дорогой качественных, реально интеллектуальных изменений. Когда людям не хватает сил, знаний, мотивации, опыта, чтобы играть по правилам в поле рациональной конкуренции, они начинают строить солипсические проекты. По этому принципу работают и пользуются популярностью эзотерика, магия. Похожим и более весомым для остальных людей образом функционируют монополии. Те, кто их реализуют, реконфигурируют реальность, придумывая такую, в которой альтернативы отторгнуты самой средой. Обычно иные сценарии доступны для воображения, более того, часто они есть, но за чертой опыта, доступного обитателям такой реальности. Таким образом, у этих реальностей есть создатели, готовые определять форму существования других людей. Авторы, готовые вводить ограничения, закрывая чужой жизненный мир, создавая единственное измерение такого же единственного опыта, а не напитывать поле выбора, опций, поддерживая множественность и приторную сказку о "многополярности". Отказ от прозрачности в проектах всеобщего значения и одновременное превращение среды в заготовку для этого проекта показывают бессилие работать в поле рациональной конкуренции.

Вторая плоскость закономерно связана с вопросом совести. С ответом на вопрос: готов ли человек ради личной выгоды принудительно изменить жизнь других людей? На службе у тех, кто отвечает утвердительно или покрывает их, всегда есть житейские мудрости про вакантное место. У вакантного места нет естественного происхождения. Его можно представить вообще где угодно: вплоть до вакантного места разрушителя любого объекта. Это совершенно не означает, что его обязательно займут или нужно занять, потому что есть сдерживающие факторы. Так и возможность внедрить тотальную сенсорику не превращается в долг ее внедрить. Совесть здесь - право оставить чужую речь в покое. Там, где это право отменяют архитектурой, нравственный выбор подменяют техническим решением.

Третья и последняя - происхождение Макса. Причина его возникновения в том виде, в котором она предана огласке, - создание национального мессенджера, развивающего идею цифрового суверенитета. Максимум патетики в мессенджере, настроенном на максимум. Тем не менее, рождение Макса сплетено из диссонансов. Он точно кадавр собран из наработок других стран, о чем свидетельствуют данные встроенных модулей. Вся его польза - не более чем фикция, придающая приятный этический и утилитарный окрас принуждению к выбору. А любые качественные признаки - искусственно настроенные параметры среды, а не достоинства самого приложения.

Макс - не исключение, он - симптом. Фальшь, допущенная сознанием авторов проекта и продукта. Само его появление демонстрирует, как архитектура технологий закрепощается, воплощая в себе новую политическую грамматику. Как находятся люди, готовые перекраивать реальность, симулируя добродетели в притворстве. Макс полезен как зеркало. В зеркале видно не приложение. Виден образ того, как мы готовы мыслить речь.