Новочеркасский расстрел: трагедия, показавшая изнанку хрущёвской «оттепели»

Как развивались события 1-2 июня 1962 года и что к ним привело.

Вышедший 12 ноября в России фильм Андрея Кончаловского «Дорогие товарищи» посвящён трагическим событиям в Новочеркасске 2 июня 1962 года, когда советские войска открыли огонь на поражение по протестующим против падения уровня жизни гражданам. Фильм уже успел получить «специальный приз жюри» Венецианского кинофестиваля, а авторы выдвинули его на «Оскар».

Новочеркасский расстрел — один из самых трагических эпизодов послевоенного Советского Союза, но вместе с тем один из самых мифологизированных. Мифы эти касаются не только причин протестов и мотивации участников, но и последовательности событий. Очень легко выпустить некоторые детали и составить ложную картину произошедшего.

Чтобы во всём разобраться, нужно окунуться не только в события тех дней, но и в социально-политическую ситуацию тех лет.

Именно с таким лозунгом выступил Хрущёв перед работниками сельского хозяйства в 1957 году. Догнать и перегнать Америку предлагалось по производству мяса, молока и масла на душу населения. Начались знаменитая «кукурузная эпопея» и освоение целины в Казахстане. Экстенсивное освоение земель дало краткосрочный прирост урожая, который уже через пару лет сменился резким спадом и продовольственным кризисом.

Своеобразным символом Хрущёвской политики стало «Рязанское дело» 1959 года. Глава Рязанской области Алексей Ларионов пообещал за один год утроить государственные заготовки мяса. Для этого он приказал не просто забить практически весь скот, но и купил его в соседних областях на деньги, выделенные на постройку школ и закупки сельхозтехники. Когда Ларионов понял, что афера раскрылась, то он, не дожидаясь ареста, застрелился.

Денежная реформа в 1961 году прошла для населения примерно с теми же последствиями, что и предыдущие реформы для сельского хозяйства. Все зарплаты и цены в государственных магазинах были уменьшены в 10 раз, а на колхозных рынках цены были свободные и на многие категории товаров снизились только в 4-5 раз. Товары из государственных магазинов перетекали на колхозные рынки, создавая почву как для коррупции в торговле, так и для дефицита.

По итогу всех реформ и «новаторских» подходов в сельском хозяйстве, сбор зерна и производство мяса сильно просели. Дефицит продуктов в провинции был такой, что ещё немного — и возникла бы реальная угроза голода. Пришлось в авральном режиме закупать зерно за границей, а в некоторых городах даже вернулись отменённые ещё в 1947 году карточки.

Дефицит — это та же инфляция, только вывернутая наизнанку. И там, и там объём денег на руках у населения не соответствует объёму товаров в продаже. И бороться с дефицитом можно двумя путями: резко нарастить производство или повысить цены. Советское руководство, исчерпав своими авантюрами первый вариант, пошло на второй.

Вот только до 1953 года основой экономической политики было как раз ежегодное снижение цен на самые ходовые товары. Например, цена на говядину с 1947 года снизилась в три раза. При этом во времена Сталина пропаганда постоянно напоминала, что снижение цен это как раз признак движения от социализма к коммунизму, тогда как при капитализме цены регулярно повышают.

Помимо Краснодара в этот год крупные волнения происходили в Муроме, Бийске и Александрове. Экономические требования перерастали в политические и анти-хрущёвские лозунги. А ещё раньше в 1956 году после XX съезда КПСС и доклада о «Культе личности Сталина» антихрущёвские беспорядки прокатились по городам Грузии.

Когда 31 мая 1962 года вышло постановление ЦК КПСС о повышении цен на мясо и масло на 30%, со всей страны в КГБ шли сообщения об антиправительственных листовках и высказываниях, оскорблениях в адрес лично Хрущёва, призывах к бунтам и забастовкам. Новочеркасск же стал местом наивысшего накала страстей, в котором сошлось сразу несколько обстоятельств.

Новочеркасский электровозостроительный завод им. Будённого (НЭВЗ) был одним из градообразующих предприятий, на котором трудилось 14 тысяч человек. Но формально передовое предприятие было одним из самых технически отсталых в городе. При этом в горячих цехах царил тяжелый физический труд. Не случайно 1 июня всё началось именно в сталелитейном цеху.

Но ещё весной, из-за снижения норм выработки, некоторые рабочие кузово-сборочного цеха по несколько дней отказывались работать, требуя улучшения условий труда и повышения зарплаты (а у многих она упала на 30%). Кроме того, в городе была нехватка бесплатного жилья, а на съёмное уходило ещё до трети зарплаты. И теперь на 30% повышались цены на самые ходовые товары.

С раннего утра 1 июня рабочие небольшими группами обсуждали сложившуюся ситуацию, не стеснялись в выражениях. К ним подошёл начальник цеха и потребовал прекратить разговоры в рабочее время. Но он только привлёк внимание остальных работников цеха, и, послав его куда подальше, те двинулись на улицу в поисках начальства.

Толпу рабочих в заводском сквере увидел директор Борис Курочкин, который по оценке КГБ «мало заботился о нуждах рабочих» и авторитетом не пользовался. Курочкин со своими помощниками вышел к рабочим и, как вспоминал один из рабочих Пётр Сиуда, разговаривал «не по-деловому, а высокомерно, барски», требовал вернуться в цех и заявил, что цены повысили «по просьбам трудящихся».

На такую наглость рабочие ответили оскорблениями и требованиями повысить зарплату. Курочкин пытался спорить, но безуспешно и в один момент бросил в толпу фразу достойную Марии-Антуанетты: «Не хватает денег на мясо и колбасу, ешьте пирожки с ливером». Эти слова стали каплей, переполнившей чашу терпения.

Со словами «Да они ещё, сволочи, издеваются над нами!» рабочие разделились на две группы. Одна пошла к компрессорной и включила заводской гудок, а другая отправилась по цехам, призывая рабочих присоединиться к стихийной забастовке. А Курочкин, вырвавшись из толпы, скрылся в здании заводоуправления.

Тогда никого даже агитировать было не нужно, а в случае явного недовольства работа тут же останавливалась и весь коллектив отправлялся к начальству. На площади у заводоуправления поначалу собралась толпа в 300-500 человек, а потом поползли слухи о забастовке рабочих Сельмаша, которые якобы остановили поезд и разобрали рельсы. Это и стало программой действий.

Забастовщики, не дожидаясь диалога с руководством, разобрали забор в заводском сквере и, перекрыв проходившую буквально в 100 метрах от завода железную дорогу, остановили пассажирский поезд Саратов-Ростов. Кондуктор гудками то ли выражал поддержку протестующим, то ли требовал освободить проезд — сейчас уже не разобраться. В любом случае, никуда он уже не поехал.

На гудки паровоза стекались не только вторая и третья смена рабочих, но и жители окрестных посёлков. Слесарь Вячеслав Черных и цеховой художник Василий Коротеев нарисовали плакаты «Мяса, масла, повышения зарплаты» и «Нам нужны квартиры», которые укрепили над железной дорогой. Тогда же на тепловозе остановленного поезда кто-то написал «Хрущёва на мясо».

После полудня козырёк над подземным переходом превратился в импровизированную трибуну. Уже упомянутый Пётр Сиуда, вспоминал: «На митинге раздались призывы послать делегатов-рабочих в другие города, на другие предприятия, к захвату в городе почты, телеграфа с целью отправки во все города обращения с призывами о поддержке забастовки электровозостроителей».

Он утверждал, что был против захвата зданий, но когда в митинг вмешался главный инженер завода Ёлкин и попытался всех успокоить, то именно Сиуда с товарищами затолкали его в кузов грузовика, чтобы, по его словам, «задать несколько вопросов». Но власти посчитали иначе и судили Сиуду также за избиение. В толпе действовали сотрудники КГБ, тщательно всё фотографируя и записывая. На следствии Сиуда немало удивился, увидев ворох кадров оперативной съёмки.

К трём часам дня местное КГБ и милиция мобилизовали дружинников и попытались отогнать протестующих с железнодорожных путей, чтобы пропустить поезд. Но из-за сорванного стопкрана только через час его удалось оттащить на ближайшую станцию. К этому времени на завод прибыл глава области первый секретарь Ростовского обкома КПСС Александр Басов, первый секретарь Новочеркасского горкома КПСС Логинов и ещё несколько человек.

И если сначала Басова ещё слушали, то когда он начал пересказывать постановление ЦК о повышении цен, рабочие стали выкрикивать: «Обращение мы читали, сами грамотные, а ты нам скажи, как дальше будем жить, нормы снизили, а цены повысили». Логинову выкриками и свистом говорить вовсе не дали, а когда на балкон вышел Курочкин, в него полетели камни и палки.

В это время в регионе проходили масштабные военные учения, а Басов был членом военного совета Северо-Кавказского военного округа. Он вернулся в кабинет и спешно потребовал ввести войска для подавления беспорядков, тем более этого уже требовал Хрущёв. В Ростове по тревоге подняли 505-й полк внутренних войск и направили в Новочеркасск.

Через два часа для разгона протестующих прибыли только две сотни безоружных милиционеров. Пистолеты и так тогда выдавали не всем, а дубинок на вооружении просто не было (первые дубинки и наручники появились в милиции как раз после этих событий). Несколько тысяч разгневанных рабочих мгновенно прорвали две милицейские шеренги и обратили их в бегство, опрокинув несколько машин. По версии властей, тогда было избито трое сотрудников, а по словам протестующих — ни одного.

В районе 20:00 сотня рабочих отправилась на электродный завод, агитируя людей примкнуть к забастовке. В это время к проходной НЭВЗ прибыло пять грузовиков с военными без оружия и три БТРа. Они въехали на территорию завода, а рабочие ринулись им навстречу, преградив дорогу. Офицеры требовали митингующих разойтись, но никто их не слушал.

Рабочие и все, кто успел примкнуть к протестам, разделяли солдат на маленькие группы и агитировали переходить на сторону народа. Некоторые забирались на крышу грузовиков и продолжали выступать, требуя повышения зарплаты, улучшения условий труда, и ругать начальство, а заодно и руководство страны. Ничего не добившись, около 21:00 военные погрузились в грузовики и уехали. Но за это время из здания заводоуправление успели вывести Басова и остальное начальство.

Люди вернулись на площадь перед заводоуправлением, где предлагали не расходиться, а отправить делегацию к руководству и вновь потребовать повышения зарплаты и снижении цен. Но было непонятно, где искать теперь это руководство. Когда стемнело, из портретов Хрущёва, найденных в заводоуправлении, был устроен большой костёр, на фоне которого продолжали выступать люди.

В отчёте зама Председателя КГБ Петра Ивашутина отмечалось, что «посланную на завод для выяснения обстановки военную автомашину с рацией толпа перевернула, при этом у одного из солдат была сломана рука». И уже глубокой ночью люди начали расходиться, чтобы вернуться на следующий день.

А около полуночи в Новочеркасск из Москвы прибыли Анастас Микоян и Фрол Козлов. Микоян нередко выполнял ответственные дипломатические поручения Хрущёва. В период Карибского кризиса ему пришлось вести сложнейшие переговоры с Фиделем Кастро — и он не прервал их даже узнав о смерти жены. Фрол Козлов был вторым секретарём ЦК КПСС и в отсутствие Хрущёва контролировал вооружённые силы, военно-промышленный комплекс и органы госбезопасности.

Их штабом стал горком КПСС, где помимо приехавшего с завода Басова также были командующий городского гарнизона генерал-майор Иван Олешко, командующий Северо-Кавказского военного округа генерал Исса Плиев и его первый заместитель генерал Матвей Шапошников. И все они сыграют свою роль в дальнейших кровавых событиях.

Тогда же ночью в город ввели войска: под усиленную охрану были взяты почта, телеграф, госбанк, отделения милиции, а мост через реку Тузлов был перегорожен танками. Армия также заняла территорию завода. О том, что армия в городе местные жители узнали совершенно случайно около 5 часов утра, когда один из танков с грохотом снёс две опоры линии электропередач.

Люди начали собираться на улице небольшими группами, обсуждая произошедшее. Тут же поползли слухи, что танк кого-то задавил. Тракторист Григорий Катков, глядя на военную технику, язвительно заметил: «О боже! Идут удовлетворять просьбы трудящихся!».

Пока утром 2 июня в здании городской администрации совещались Козлов, Микоян и другие высокопоставленные лица, на заводе начали собираться рабочие, но на смену они не заступали — обсуждали минувшие события. Когда офицеры потребовали возвращаться на рабочее место, им выкрикивали: «Вот вы сами и работайте, раз завод захватили».

Но среди заводчан по-прежнему сохранялся раскол. Инструментальный и электроцех начали смену, тогда как сторонники продолжения забастовки обвиняли своих товарищей в предательстве и измене делу рабочего класса. Любые аргументы противников забастовки заглушались эмоциональной риторикой.

«На проходной солдаты. У входа в цех — целый взвод их. У других цехов — то же самое. Работать под дулом автомата? Никогда», — вспоминал один из рабочих. Дальнейшие события начались с повторения вчерашнего протеста. Толпа остановила сначала электропоезд Шахты-Ростов, а затем — проходивший мимо заводоуправления тепловоз: над заводом и рабочим посёлком разнеслись тревожные гудки.

Эта листовка очень важна для понимания мотивов рабочих. Протест был не антисоветским, а именно антихрущёвским, которого считали изменником дела коммунизма, ностальгически вспоминая времена Сталина. А повышение цен совпало с пиком десталинизации, за которой рабочие видели попытку властей прикрыть свои провалы и невыполнение обещаний.

Люди выступали против конкретных экономических реформ, которые руководство страны было готово продавливать даже силой оружия. Агитация на других заводах тоже часто оканчивалась провалом. «Кто-то присоединялся, кто-то воспринял призывы рабочих НЭВЗ с опасением и недоверием. Были случаи, когда делегации просто прогоняли из цехов», — писала историк Ирина Мардарь.

Впрочем, уже через два часа возле завода собралась многотысячная толпа, в которой кроме рабочих были женщины с детьми и окрестные жители. Все они направились в город, неся красные знамёна, плакаты с требованиями повысить зарплаты и снизить цены, а также портреты Ленина, Сталина и Молотова.

Когда люди дошли до моста, перекрытого танками, генерал Матвей Шапошников на приказ своего командира Иссы Плиева применить оружие в случае необходимости ответил, что «не видит перед собой противника, которого следовало бы атаковать танками». Чтобы избежать эксцессов, Шапошников приказал разрядить автоматы и карабины, а все боеприпасы сдать офицерам.

Со словами «Дорогу рабочему классу!» протестующие легко перебрались через танки и двинулись в город. Мост просто не мог вместить такую массу народа, так что самые нетерпеливые переходили реку вброд и соединялись с шествием уже на другой стороне. Никто не воспринимал армию как угрозу, а пассивность военных убеждала людей в их правоте.

Все знали, что в горкоме заседают прибывшие из Москвы Микоян и Козлов, так что толпа хотела задать им несколько вопросов и потребовать ответов. Люди шли через центр города, по дороге, в конце которой располагалось здание горкома, а двумя кварталами ближе было здание городского отдела милиции.

У протеста по-прежнему не было лидеров и устойчивого ядра активистов. К колоннам демонстрантов присоединялись все желающие, и когда люди прибыли к месту назначения, эта была уже не только рабочая демонстрация. К толпе примкнули и многие недовольные советской властью в принципе: уголовники, раскулаченные и расказаченные. Их активное участие в дальнейших событиях стало главным козырем в руках советского суда и следствия. Присоединившиеся студенты скандировали: «Масла, мяса, повышения зарплаты!»

Увидев эту лавину, Козлов и Микоян спешно эвакуировались в военный городок неподалёку. Но в здании горкома остались несколько человек из КГБ и властей города. Они попытались выступить через установленный на балконе мегафон. Но протестующие пришли в центр города для того, чтобы увидеть Микояна и услышать его заявления и заверения.

Когда его не оказалось на балконе, толпа почувствовала себя обманутой и в выступавших полетели камни и оскорбления. Сотрудники КГБ докладывали о происходящем московским гостям, а они в Москву.

Микоян в своих мемуарах во всём винил Козлова, который «сеял панику, требуя [у Хрущёва] разрешения на применение оружия, и через Хрущёва получил санкцию на это «в случае крайней необходимости». «Крайность» определял, конечно, Козлов». Но что мешало Микояну докладывать объективную информацию? Ведь для этого его и отправили.

После того, как даже оставшиеся ораторы ретировались из горкома через пожарный выход, конструктивная повестка истощилась. Несколько десятков человек ворвались в здание, разгромили первый этаж. Вскоре из окон полетела мебель, а вслед за ней и портреты Хрущёва. Балкон, с которого выступали чиновники, стал новой трибуной протестующих. Но единства у них не было.

Радикальную программу действий изложил судимый за хищения и квартирную кражу слесарь Михаил Кузнецов: «Смелее вперёд! Мы должны всё громить, чтобы они знали нашу силу». Следом выступила ранее судимая 27-летняя охранница Екатерина Левченко, заявив с балкона, что первого июня её задержала и избила милиция (власти это отрицали), но главное — призвала идти освобождать арестованных рабочих из отдела милиции.

В толпе перед горкомом раздавались возгласы «Освободить рабочих!». И около двухсот человек из многотысячной толпы двинулись к отделу, где никаких задержанных уже не было. Ещё ночью их отвезли в Ростов-на-Дону. У входа помимо милиции дежурил отряд автоматчиков. Собравшиеся поначалу не пытались прорваться внутрь. Но на требования выдать задержанных милиция не реагировала, разогревая толпу.

За оскорблениями последовали угрозы: некоторые кричали «место коммунистам — на столбе», «с коммунистами говорить бесполезно», «всех их надо стрелять». Следом в милиционеров полетели камни, вынудив их отступить внутрь здания. А повар местного интерната Владимир Шуваев призывал солдат убивать офицеров, добавляя: «Дай мне автомат, я всех перестреляю».

Несколько человек сорвали с петель наружную дверь и, используя её как таран, выбили дверь, ведущую в горотдел. Когда первый рубеж был взят, люди стали забираться внутрь через разбитые окна. Ещё почти сотня человек собралась во внутреннем дворе отдела. Разгромив первый этаж и избив нескольких военных, но не найдя арестованных, наиболее решительные бросились к лестнице на второй этаж, где хранился арсенал.

Им перегородили путь несколько солдат. По версии следствия, слесарь Владимир Черепанов напал на солдата и попытался вырвать у него оружие. Историк Владимир Козлов писал: «Попытка закончилась неудачей. А вот у другого солдата, Репкина, автомат всё-таки отняли», и его товарищ открыл огонь из своего автомата, застрелив одного из нападавших на месте. По другой версии, солдат первым попытался ударить человека прикладом, тогда тот в ответ попытался вырвать автомат и был убит.

В любом случае, люди бросились бежать, но около тридцати человек, остававшихся в помещении и во дворе, были схвачены и арестованы. При этом 24-летний Геннадий Ларенков попытался спасти от избиения сбитого с ног солдата и остановить погром. В самом погроме участвовало лишь наиболее агрессивное меньшинство от вышедших на протест.

Примерно в этот момент на площади большинством протестующих было принято решение сформировать делегацию, которая беспрепятственно прошла к генералу Олешко и потребовала вывести войска из города. Выполнить это требование он отказался, логично указав, что просто неправомочен решать такие вопросы. Тогда делегация отправилась в военный городок к Микояну.

Во время встречи лидер делегации Борис Мокроусов, по собственным словам, требовал от Микояна и Козлова «чтобы они не прижимали рабочий класс», при этом он ударял кулаком о кулак, показывая: «мы — рабочий класс, нас много». Микоян говорил, что готов повысить зарплаты, но не снизить цены.

Глава местного КГБ Андрей Тупченко вспоминал, что «делегация не просила членов правительства выступить перед демонстрантами». Возможно, Мокроусов просто переволновался и забыл упомянуть основное требование протестующих. Козлов попрощался с ним словами: «Идите к людям, успокойте их, призовите прекратить беспорядки».

Неизвестно, насколько серьёзно Микоян и Козлов восприняли делегацию, но после того, как она отправилась на переговоры, генералу Олешко доложили о стрельбе и погроме в отделе милиции. Тогда он принял решение ввести на площадь войска и оцепить здание горкома. С балкона он потребовал от протестующих разойтись, а в случае продолжения погромов или нападения на солдат — пригрозил открыть огонь на поражение. Но никто не воспринял угрозу всерьёз.

В ответ посыпались оскорбления и угрозы — вся площадь возмущённо загудела. Солдаты дали предупредительный залп в воздух, и напиравшая толпа отхлынула назад. Но тут же раздались выкрики: «Не бойтесь, стреляют холостыми». Люди вновь ринулись к зданию горисполкома и к выставленным вдоль него солдатам. Последовал повторный залп вверх, а сразу же после него — единичные автоматные очереди по толпе.

«Подойдя к витрине парикмахерской, увидел в стекле на высоте 1,5 метров от тротуара отверстие круглой формы и догадался, что это пулевое отверстие», — вспоминал другой участник трагедии. В тот день на своём рабочем месте случайной пулей была убита парикмахер Антонина Грибова.

Жена Петра Сиуды вспоминала, как, добежав до площади Ленина, увидела лежащих в разных местах людей. По скверу бегали молодые мужчины в гражданской одежде, которые быстро брали лежащих за руки и ноги и относили в стоявший на площади у здания горкома КПСС автобус. Ей особенно запомнился молодой человек в рабочей одежде и склонившаяся над ним плачущая старушка. «К ним подошли двое мужчин, грубо оттолкнули старушку, подняли парня и понесли к автобусу. Тут я увидела, что его затылок разворочен, а на земле остались мозги в луже крови».

Вскоре со стороны площади выехал автобус «ЛАЗ», который «был заполнен ранеными, из открытых дверей доносились их стоны и крики», — вспоминал другой участник событий Виктор Травин.

Сам эпизод расстрела до сих пор полностью не восстановлен. Власти утверждали, что «генерал-майор Олешко никаких команд на применение оружия не давал. Выстрелы в людей последовали после того, как буйствующие лица из толпы напали на солдат и попытались вырвать у них оружие. Обороняясь и удерживая автоматы, солдаты произвели выстрелы на поражение». 23 человека были убиты, а более 80 получили тяжёлые ранения.

Здесь очевидна попытка выставить произошедшее случайностью, спровоцированную протестующими. Но нет никакой конкретики — просто какой-то солдат и какой-то нападающий. Хотя история с нападением на отдел милиции расписана поминутно, а все главные участники известны поимённо. Что мешало выяснить детали и в этом случае?

Диаметрально противоположная версия говорит о целенаправленном расстреле мирной толпы. Но в таком случае солдаты должны были получить приказ открыть огонь. Конечно, это не озвучили бы публично, но секретные отчёты, предназначенные для командования армии и первых лиц государства, должны были остаться.

Однако даже политически-ангажированная российская генеральная прокуратура, признавшая «жертвами политических репрессий» даже офицеров СС вроде Германа Биценгера, а в 1992 году реабилитировавшая участников протестов в Новочеркасске, констатировала, что «должностные лица, отдавшие приказ открыть огонь на поражение, не установлены».

Объяснить произошедшее пытаются теорией об убитых детях, которые будто бы сидели на деревьях, скрывшись в густой кроне. Именно их скосили первые залпы в воздух, а дети в сквере «падали с деревьев, как груши». От увиденного люди бросились на солдат и тогда уже был открыт огонь на поражение. Вот только среди погибших до сих пор не обнаружено ни одного ребёнка, а самому молодому из захороненных было 16 лет. И вся эта версия построена лишь на воспоминаниях 40-летней давности.

Расстрел толпы, безусловно, напугал обывателей, но стихийный протест продолжился. Весь день на площади у горкома раздавались призывы продолжать демонстрацию и даже мстить за убитых. Одним из таких бунтовщиком оказался Михаил Кузнецов, который вечером пытался бросать камни в проезжавшие армейские машины.

52-летний сборщик утиля Пётр Жилкин забрался на повозку и горячо выступал: «Что же вы тут стоите, в городе льётся кровь рекой». И, показывая на третий этаж заводоуправления, добавлял: «А этих гадов нужно расстреливать». Один прихожий предложил Жилкину уйти, но тот, увидев на нём очки, сказал: «Вот таких гадов нужно бить». Из толпы крикнули: «Убирайся отсюда», тогда Жилкин стал кричать «Нужно бить очкастых».

Сотни людей по-прежнему собирались у здания КГБ, милиции и горкома, требуя снижения цен. Но после введения дополнительных войск был объявлен комендантский час, а все протестующие были разогнаны, но уже без жертв. Утром 3 июня вновь прошли митинги: у здания милиции собралось до 500 человек.

В обед по городскому радио выступил Микоян, попытавшись объяснить произошедшее, а также пообещав улучшить снабжение города продуктами, повысить зарплаты и снизить цены. Это было сделано в течение месяца, плюс ускорено строительство жилья для рабочих. Уже 4 июня предприятия вернулись к работе. Ещё через два дня комендантский час был отменён, а войска выведены из города.

Тогда же 4-5 июня милиция и КГБ арестовали более 250 наиболее активных участников протестов. Началась подготовка к суду. Скрыть произошедшее в городе было невозможно, а раз с формально-юридической стороны преступлений было достаточно, начиная с остановки поездов и заканчивая нападением на отдел милиции, то и процесс был открытым. Ежедневно на нём присутствовало до тысячи человек.

Но власти сделали всё, чтобы информация не вышла за пределы Новочеркасска. В городе работало 5 машин радио-контрразведывательной службы на случай попыток радиолюбителей отправить сообщения за границу, а многие свидетели дали подписку о неразглашении. Безусловно, суд был предвзят и явно не в пользу арестованных, а следствие стремилось выявить организаторов.

Приговоры для выявленных «организаторов» были несоразмерны преступлениям. Чтобы доказать организованность, а не стихийность беспорядков, семь человек судили за бандитизм, а не массовые беспорядки. Хотя в Уголовном кодексе было прописано, что «квалифицирующим признакам бандитизма была устойчивость группы (объединение людей не для одного только акта, но и для последующих действий)».

Суд рассматривал дела как череду простых уголовных преступлений без политического подтекста, выводя за скобки экономическую политику правительства, которая и спровоцировала забастовку, переросшую в беспорядки. Естественно, обращалось внимание на массу неоднократно судимых среди арестованных во время штурма отдела милиции. В итоге 7 человек приговорили к расстрелу, а 103 человека получили от 2 до 15 лет с отбыванием в колонии строгого режима.

А вот с руководством Москва была не так сурова. Главным виновным был назначен директор завода Курочкин — его исключили из партии и сняли с должности. На его место назначили Павла Аброскина, пользовавшегося огромным авторитетом у рабочих, ведь карьеру он начинал в одном из цехов, дойдя до директора завода. Но едва ли сам Аброскин был счастлив, ведь к тому моменту он уже дорос до поста председателя Совета Министров РСФСР.

Все остальные начальники получили «строгий выговор с занесением в личное дело». Когда на заседании Президиума ЦК КПСС 10 июня сначала Козлов, а затем Микоян доложили о событиях в Новочеркасске, Хрущёв заявил, что акция была проведена хорошо и другого выхода в сложившейся ситуации не было.

В Прокуратуре понимали несправедливость произошедшего, и в записях с критикой судебного приговора была пришпилена записка от 22 февраля 1964 года: «Эти записи прошу Вас сохранить в особом пакете, ибо к этому делу мы ещё вернемся». И действительно, уже 14 октября Хрущёв был отстранён от власти, а в 1965 году прокуратура начала пересмотр дел.

Со всех были сняты обвинения в бандитизме, а «клеветнические речи о якобы неудовлетворительной материальной обеспеченности» в 1962 году, в 1966 году превратились в «справедливые требования рабочих». Многих людей реабилитировали в связи с отсутствием состава преступления в их действиях, а тем, кого повторно признали виновными, срок сократили до отбытого и освободили.

В тот момент, когда руководство страны отдало войскам с боевым вооружением приказ о подавлении беспорядков ситуация могла развиваться только по плохому или очень плохому сценарию. Вместо того, чтобы прислушаться к справедливым требованиям рабочим и пойти на уступки (на которые в итоге всё равно пошли) власти обострили ситуацию до такой степени, когда любая случайность могла привести к кровопролитию. Именно это в итоге и случилось.

События в Новочеркасске стали одним из последних случаев крупных волнений эпохи Хрущёва. Но и преувеличивать масштабы происходящего не нужно. На 8 хрущёвских лет пришлось всего 11 случаев массовых беспорядков с числом участников от 300 человек и больше. Подавляющее большинство населения оставалось лояльным, а уровень жизни при Хрущёве выравнивался за счёт ряда социальных мер: беспроцентные кредиты, снижение налогов, доступное жильё и многое другое.

После ухода Хрущёва и сворачивания ряда его реформ, за 17 лет пребывания у власти Брежнева КГБ зафиксировало лишь 9 случаев крупных беспорядков, из которых не было ни одного выступления рабочих. Забастовки всё ещё случались, но касались чисто бытовых вопросов вроде улучшения условий труда. И здесь власти обычно шли навстречу рабочим.

#лонг #истории #дорогиетоварищи