Женские травмы на примерах героинь «Ведьмака». Часть первая: Йеннифэр — Паранойя

«У эльфов, — задумчиво шепнула чародейка, — есть легенда о Королеве Зимы, которая во время бурана проносится по странам на санях, запряженных белыми лошадьми. Королева разбрасывает кругом твердые, острые, маленькие кристаллики льда, и беда тому, кому такая льдинка попадет в глаз или сердце. Он — погиб. Ничто больше не в состоянии обрадовать его, все, что хоть чуточку теплее снега, будет казаться ему некрасивым, отвратительным. Он потеряет покой, забросит все, последует за Королевой, за своей мечтой и любовью. Но…никогда не найдет ее и погибнет от тоски.»

Я давно хотела запустить мини-цикл статей по одному из своих любимых фэндомов. Благо, пищи для размышлений в «Саге о Ведьмаке» хватает с лихвой — у каждого героя в запасе имеется двойное, если не тройное дно. Сразу хочу оговориться, что заголовки не преследуют цель поставить диванные диагнозы, а всего лишь задают направление анализа. Ориентироваться буду в основном на книжный канон, поскольку игровые образы персонажей для меня во многом остаются разочарованием. И начну я, как ни странно, с героини, к которой всегда относилась достаточно прохладно. Жестокая, бессердечная и хладнокровная, но в то же время — любящая, отважная и самоотверженная, — среди фанатов «Ведьмака» споров по поводу характера Йеннифэр пожалуй даже больше, чем по извечному вопросу, кого из чародеек выбрать в третьей части. Но несмотря на всю целостность и проработанность персонажа, Йен крайне редко раскрывается за рамками клишированного образа «сильной и независимой». Жесткая снаружи, хрупкая внутри — стереотип, присущий множеству популярных героинь, который уже порядком приелся и вызывает инстинктивное отторжение. Впрочем, если пересилить себя и решиться залезть в душу к стервозной чародейке, то окажется, что и тут можно откопать кое-что интересное.

© Художник Nastya Kulakovskaya (Drakonoart)
© Художник Nastya Kulakovskaya (Drakonoart)

О происхождении Йеннифэр известно крайне мало. Тем не менее, скупые воспоминания проливают немного света на детство чародейки. Героиня родилась в довольно обеспеченной семье Венгерберга, однако на ее будущем был сразу поставлен крест из-за врожденного уродства. С самого своего появления на свет девочка-горбунья становится предметом постоянных ссор между родителями: отец видит причину дефектности героини в эльфийских генах ее матери. Когда становится очевидно, что никаких перспектив выдать девочку замуж нет, от нее решают избавиться, отправив в магическую школу, Аретузу.

«— Забери от меня это горбатое чудовище! Я не хочу ее видеть!

— Это твоя дочка, точно так же, как и моя.

— Да? Мои дети — нормальные!

— Как ты смеешь…Как ты смеешь намекать…

— Это в твоей эльфьей родне были чаровницы. Это ты прервала первую беременность. Вот все из-за чего. У тебя порченая эльфья кровь и лоно, женщина. Поэтому ты рожаешь уродов.

— Это несчастное дитя…Такова была воля богов! Это твоя дочь, точно так же, как и моя! Что мне было делать? Удушить ее? Не перевязывать пуповину? Что мне делать теперь? Вывести ее в лес и оставить там? Чего ты, о боги, от меня хочешь?

— Папа! Мама!

— Вон, чудовище!

— Как ты смеешь! Как ты смеешь бить ребенка! Стой! Куда ты? Куда? К ней, да? К ней?

— Да, женщина! Я — мужчина, мне вольно удовлетворять желание, где хочу и когда хочу. Это мое естественное право. А ты мне отвратительна. Ты и плод твоей вырожденной матки. Не жди меня к ужину. Я не приду ночевать.»

«Мама…Почему ты плачешь? Зачем ты бьешь меня и отталкиваешь? Ведь я была послушной. Мама! Мамочка!»

Уже тут, в детстве, мы наблюдаем рождение интересного комплекса. Отец Йеннифэр считает ее мать неполноценной женщиной с «вырожденной маткой». Дочь, идентифицирующая себя с матерью, естественно, проецирует этот диагноз на себя, ведь из-за уродства она не может исполнить традиционную для женщины функцию — выйти замуж и иметь детей. Наблюдая за тем, как отец изменяет матери, Йеннифэр проникается одновременно: недоверием к мужчинам, чувством вины (из-за нее отец разлюбил мать) и нарциссической потребностью избавиться от уродства, чтобы вернуть любовь первичного мужчины — отца. В подростковом возрасте эта взрывная смесь доходит до точки кипения и толкает девушку на решение покончить жизнь самоубийством.

«Она очнулась, застонала от боли. Оба предплечья и кисти рук разрывала боль. Она потянулась, ощущая толстый слой бинтов. Снова застонала — глухо, отчаянно. От обиды, что это не сон. И от обиды, что ничего не получилось.»

«Не получилось, — повторила Тиссая де Врие — Но не потому, что ты не старалась. Ты резала хорошо и глубоко. Поэтому я и сижу сейчас рядом. Если б это был всего лишь кукольный театрик, дурацкая и дурная демонстрация, то я могла бы лишь презирать тебя. Но ты резала глубоко. И всерьез.
Йеннифэр тупо глядела в потолок.
— Я займусь тобой, девочка. Мне кажется, дело того стоит. А ведь придется над тобой поработать, ох, придется. Придется не только выпрямлять позвоночник и лопатку, но и вылечить руки. Перерезая сосуды, ты перерезала и сухожилия. А руки чародейки — серьезный инструмент, Йеннифэр.»

Итак, Тиссая де Врие становится наставницей Йен в Аретузе. Ей удается исправить внешность девушки и воспитать в ней относительную уверенность в себе. Наша героиня, в свою очередь, благодаря таланту и упорству со временем становится одной из самых могущественных чародеек Севера. Однако расплатой за великую силу становится рок всех магичек — бесплодие. Бесплодие, которое снова отбрасывает Йеннифэр к тревоге «неполноценной женщины». Эта травма практически полностью формирует будущий характер чародейки, а посему ее стоит разобрать поподробнее.

Беременность на бессознательном уровне доказывает физическую зрелость женщины. То, что женщина получает от своей матери — способность давать жизнь — самое важное в установлении зрелой женской идентичности у дочери. Женщина может никогда и не захотеть иметь детей, но само лишение этой возможности порождает у нее чувство разочарования в матери, которая «обокрала» дочь. Ненависть к матери, в свою очередь, приводит к неприязни и недоверию к себе и к женщинам вообще. В этой связи, столкновение с собственным бесплодием усиливает фиксацию на ранних стадиях развития, и в дальнейшем женщине зачастую становится трудно проявлять и принимать любовь и заботу. А отчаяние из-за невозможности контроля над своим телом рождает тревогу и потребность компенсировать неполноценность, чтобы вернуть чувство безопасности. В случае Йеннифэр компенсация начинает происходить путем контроля над мужчинами через секс. Неоднократно упоминается, что до встречи с Геральтом героиня разбила не одно сердце, меняя любовников, как перчатки, но все эти связи были поверхностными и быстро ей наскучивали. Оно и понятно, ведь людям с нарциссической травмой удается унимать тревогу лишь до тех пор, пока они держат дистанцию и не допускают настоящего сближения (привет, Трисс). Исключение в жизни чародейки составлял, пожалуй, один лишь Истредд, с которым ее связывали скорее дружеские чувства, нежели любовь.

Неудивительно, что «предназначением» для Йен становится идеальный кандидат — нерешительный, вечно колеблющийся и склонный к меланхолии Геральт. С ним чародейка получает возможность спроецировать свою ведущую роль и проявлять авторитарные черты характера. Начинает вылезать наружу излишняя родительская позиция героини, которой обязательно нужен кто-то, кого можно было бы контролировать. Важный момент — Геральт и Йеннифэр идеально подходят друг другу отчасти именно из-за того, что оба стерильны. Они не могут сами стать родителями, а значит — навечно остаются детьми, сильно привязанными к своим эдипальным переживаниям (что нетрудно уследить в склонности обоих гулять на сторону). Репродуктивность означает заключительную часть идентификации человека со своим родителем, но у наших героев эту возможность отняли — их объединяют чувства скорби, вины и стыда. Им не остается ничего, кроме как отыгрывать родительские роли друг с другом.

© Художник Nastya Kulakovskaya (Drakonoart)
© Художник Nastya Kulakovskaya (Drakonoart)

В итоге, бесплодие приводит к зарождению у Йеннифэр сверхценной идеи материнства. Несмотря на все успехи на магическом поприще и среди мужчин, героиня все равно в полной мере не ощущает собственной ценности и значимости. К этому болезненному ощущению внутренней пустоты она неоднократно обращается во время разговоров с Геральтом.

«Беллетэйн! — проворчала она вдруг, и он почувствовал, как она напрягается и как напружинивается рука, прижатая к его груди. — Веселятся. Празднуют извечный цикл обновления природы. А мы? Что делаем здесь мы? Мы, реликты, обреченные на вымирание, на гибель и забвение? Природа возрождается, повторяется цикл. Но не мы, Геральт. Мы не можем повторяться. Нас лишили такой возможности. Нам дана способность творить с природой невероятное, порой просто противоречащее ей. И одновременно у нас отобрали самое простое и самое естественное, присущее природе. Какая корысть с того, что мы живем дольше их? После нашей зимы не придет весна, мы не возродимся, то, что кончается, кончается вместе с нами. Но и тебя, и меня, влечет к этим огням, хотя наше присутствие здесь — злая и кощунственная насмешка над их праздником.

Он молчал. Он не любил, когда она впадала в такое настроение, источник которого ему был слишком хорошо известен. «Опять, — подумал он, —опять это начинает ее мучить.» Было время, когда казалось, что она забыла, примирилась, как и другие.»

К сожалению, не забыла и не примирилась. Чем больше проходит времени, тем сильнее в героине укрепляется уверенность, что материнство всесильно избавить ее от комплексов и проблем, от боли и страданий. Она начинает погоню за несуществующим чудом, цепляясь за каждую призрачную возможность избавиться от своего «уродства». Пленение джинна и охота на Золотого Дракона становятся частями параноидальной логики, которая делает чародейку поистине беспощадной.

«…Принципы можно нарушить, страх — преодолеть. Убей дракона. Ради меня.

— Ради тебя?

— Ради меня. Мне нужен этот дракон, Геральт. Весь. Я хочу получить его только для себя одной.

— Используй чары и убей.

— Нет. Убей его ты. А я чарами сражу рубайл и остальных, чтобы не мешали.

— Будут трупы, Йеннифэр.

— С каких пор тебе это мешает? Займись драконом, а я беру на себя людей.

— Йеннифэр, — холодно сказал Геральт, не понимаю. Зачем тебе дракон?…

…— Существует человек, который может мне помочь. Кажется, это…ты знаешь, о чем я…Кажется…это не необратимо. Есть шанс. Я еще могу иметь…Понимаешь?

— Понимаю.

— Это очень сложная операция, очень дорогая. Но взамен за золото дракона… »

Эта сверхценная идея, хоть и не является бредом сама по себе, провоцирует другие параноидальные изменения в характере Йеннифэр. Во-первых, героиня становится неспособна отказаться от своего желания несмотря на то, что оно явно неосуществимо. Тщетность попыток чародейки вернуть фертильность очевидна всем, кроме нее, но она в упор отказывается признавать это. Во-вторых, одержимость идеей «настоящего» материнства идет в ущерб самой героине — вспомним, что на момент начала событий книжной саги Йен уже около 95 лет. Из них полсотни — годы, потраченные на поиск абсолютного чуда. Годы, за которые героиня могла обратиться к реальным перспективам — опекунству или наставнической деятельности. Вместо этого нежелание признавать утрату приводит чародейку к невозможности пережить скорбь и смириться с потерей. Отказ от рефлексии делает эмоциональные реакции Йеннифэр полностью бессознательными для нее самой — она завидует к возможности давать жизнь (к матери), эта зависть распространяется на женщин в целом и перетекает в глубокое чувство вины, а затем — в пассивную агрессию, которую чародейка не осознает.

Здесь мы вплотную подошли к важной грани характера героини — она, как говорится, просто стерва. Причина, как мне видится, лежит в проектной идентификации, что крайне типично для параноидального типа личности. Давайте разберемся. Нетрудно уследить за одной закономерностью — чаще всего Йен провоцирует конфликт, обвиняя оппонента в отрицательных качествах, которые присущи ей самой. Например, мы знаем, что во время охоты на Золотого Дракона Йеннифэр задумала присвоить весь куш себе, а потому пытается отговорить команду краснолюдов от участия в походе. Однако, когда усилия чародейки не приносят результата, она срывается, обвиняя краснолюдов в шарлатанстве.

«— Запоете иначе, — чародейка уперлась руками в бока, — когда завтра дракон вас исхлещет, изрешетит и раздолбает ваши кости. Станете мне туфли лизать и скулить, моля о помощи. Как всегда. Я достаточно хорошо знаю вас и вообще таких, как вы. До тошноты.»

Таким образом, проецируя собственную агрессию на других, Йеннифэр удается избавиться от тревоги за возможное раскрытие ее предательства. Причины этой боязни вполне понятны, ведь любая неудача или отказ отбрасывают героиню назад к тревоге собственной неполноценности. Потому для Йеннифэр характерна высокая интенсивность внимания: она всегда предельно сконцентрирована и будто ищет в окружающих некую угрозу.

«Обычно я обращаю внимание на каждое произнесенное в моем присутствии слово и запоминаю его.»

Это — пример очень яркой параноидальной черты, «сверхбдительности», которая проявляется в постоянной готовности действовать на опережение. Она-то и пробуждает в героине потребность беспрестанно защищаться. А лучшая защита, как известно — нападение. Йен зачастую ведет себя по-хамски просто чтобы спровоцировать конфликт и подтвердить свои «подозрения». Банальный пример из начала взаимоотношений героини с Геральтом: в Ринде ведьмак приходит к чародейке за помощью в спасении Лютика. Йеннифэр помощь оказывает, однако, когда дело доходит до оплаты, вдруг разъяряется и решает наказать ведьмака за якобы нанесенное ей оскорбление.

«Рассчитаться за меня в Ринде мог любой, например тот же Хиреадан. Но сделаешь это ты, ибо ты должен мне заплатить. За притворное высокомерие, за каменное лицо, за саркастический тон. За мнение, будто ты можешь стоять лицом к лицу с Йеннифэр из Венгерберга, считать ее самовлюбленной нахалкой, расчетливой ведьмой и одновременно таращиться на ее намыленные сиськи. Плати, Геральт из Ривии!»

Чародейка обездвиживает Геральта и подчиняет его своей воле: заставляет ползать пред ней на коленях и целовать руку, а затем отправляет ведьмака в город, чтобы он изувечил нескольких насоливших ей людей, осквернил местный храм и устроил черт знает что еще. Подобная мелочная мстительность охватывает Йеннифэр с завидной периодичностью, ведь героиня очень недоверчива и чувствительна к малейшему пренебрежению в свою сторону. Особенно это заметно по ее отношению к другим чародейкам. Например, на Таннедском банкете героиня неоднократно высказывает мысли о том, что присутствующие магички ей завидуют и мечтают увести у нее Геральта. Это кажется вполне закономерным, так как зачастую на переднем плане у параноидальных личностей находятся опасения за посягательства на их права, собственность или сексуального партнера. Необоснованная подозрительность — очередное свидетельство собственных агрессивных мыслей Йен, которые она активно отрицает.

Эта же враждебность в ответ на предчувствие отвержения становится причиной сдержанности героини в любовных отношениях с ведьмаком. Йеннифэр чувствует, что Геральт пробуждает в ней лучшие, моральные качества, но зачастую воздерживается от ответного проявления нежности и любви.

«— Я забыла, — сказала она, — ты всегда принимаешь его сторону, а, Нэннеке? Всегда полна забот о нем. Как мать, которой у него никогда не было.

— А ты всегда против него, — зло усмехнулась жрица. — Как всегда, одаряешь его сильным чувством. И изо всех сил стараешься не называть этих чувств. Не называть их настоящим именем.»

Рождается двойственный момент: с одной стороны, Йен очень ревнива и не упускает шанса упрекнуть Геральта за роман с Трисс и другие интрижки; с другой же, сама изменяет ведьмаку с давним другом Истреддом, причем делает это настолько неприкрыто, что можно подумать, будто героиня втайне желает, чтобы ее предательство было раскрыто.

«Да, правда, отправляясь с тобой в Аэдд Гинваэль, я ехала к Истредду и знала, что, встретившись, пойду с ним в постель…Знаю, что ты сейчас чувствуешь, и мне это неприятно, но виновной я себя не считаю.»

В общем-то типичный пример женской проверки на требование абсолютной любви. «А будет ли он любить меня несмотря ни на что, как бы низко я ни пала?» Геральт проверку успешно проходит и нам открываются новые горизонты расширяющейся тревоги героини.

«…А есть вещи…которые невозможно добыть даже магией. И есть дары, которые нельзя принимать, если ты не в состоянии ответить…чем-то, столь же ценным. В противном случае такой дар протечет сквозь пальцы, растает, словно осколок льда, зажатый в кулак. Останутся только сожаление, чувство потери и вины…

— Йен…

— Я чародейка, Геральт. Власть над материей, которой я обладаю, это дар. Дар, за который я расплачиваюсь. Я заплатила за него…Всем, что имела. Не осталось ничего. »

Теперь Йеннифэр уверена, что ее физическая неполноценность означает и неполноценность духовную. Ей кажется, будто неспособность давать жизнь влечет за собой неспособность давать что-либо хорошее вообще. Недаром она неоднократно ассоциирует себя с мифической Королевой Зимы, которая забирает тепло у мужчин, но ничего не дает взамен.

«…Потому что я, Королева эльфов, жажду тепла. В этом моя тайна. Поэтому каждый год в снежной замети несут меня мои сани через какой-нибудь городок, и каждый год кто-нибудь новый, пораженный моими чарами, запутывает поводья своих лошадей в полозьях моих саней. Каждый год. Каждый год кто-нибудь новый. Без конца. Ибо тепло, которого я так жажду, одновременно уничтожает чары, уничтожает магию и прелесть. Мой избранник, пораженный ледяной звездочкой, вдруг становится обыкновенным никем. А я в его оттаявших глазах делаюсь не лучше других…смертных.»

Вся эта глубинная тревога закономерно отражается и во множестве внешних проявлений. У Йеннифэр довольно много странностей: она носит только два цвета одежды, пользуется только определенными духами, носит украшения только из серебра, не может спать в темноте, не ложится в постель не расчесав волосы и не может заниматься сексом не нанеся макияжа.

«Она легла рядом, не задув светильника. Она никогда не гасила свет, не терпела спать в темноте. Светильник ли, фонарь ли, свеча ли должны были догореть до конца. Всегда. Еще одно чудачество. У Йеннифэр было невероятно много чудачеств.»

Подобная система стабилизирующих правил и ритуалов очень характерна для параноидального типа. Чтобы избавиться от тревоги, человек начинает наполнять свою жизнь однообразными и повторяющимися процедурами, которые часто кажутся окружающим бессмысленными или бредовыми. Таким образом обеспечивается чувство контроля над собственной судьбой и ощущение безопасности. При этом нарушение хотя бы одного из элементов последовательности ведет к полной невозможности выполнить действие. Нетрудно заметить, что большинство ритуалов Йен так или иначе направлены на поддержание привлекательности (в ее понимании), а иначе говоря — сокрытию уродства. Я бы сформулировала этот невроз отношения фразой «Все знают». Он часто встречается у сенситивных параноиков и заключается в том, что человеку, убежденному в собственной неполноценности, кажется, будто все вокруг знают о его «позоре». Такой человек постоянно подсознательно боится разоблачения, того, что его секрет вскроется, и пытается всеми возможными усилиями не допустить этого. Глубоко внутри Йеннифэр все еще стерильная горбунья, в которой глубоко укоренилось ощущение собственного уродства. Будучи зацикленной на своих ритуалах, чародейка сама не замечает, как становится все более ригидной. Она неспособна признавать свою неправоту, всегда упорно настаивает на своем, а ее эмоциональные реакции довольно однотипны. В результате героиня просто не в состоянии изменить стратегию своего поведения даже если она неэффективна. Годы безуспешных поисков лекарства от бесплодия — тому подтверждение. Вывести из этого губительного цикла человека может только сильная эмоциональная встряска, которой для чародейки становится встреча с Цири.

Согласившись по просьбе Геральта заняться обучением необычного ребенка, Йеннифэр неожиданно для себя проникается к воспитаннице теплыми чувствами и наконец сталкивается с родительской ответственностью, от которой бежала столько лет. Бежала, потому что на самом деле боялась повторить судьбу своих родителей и не справиться с материнством. Оттого-то и все попытки по избавлению от бесплодия, предпринимаемые героиней за долгую жизнь были фантазматическими, а не реальными методами решения проблемы. Как бы то ни было, любовь к Цири помогает чародейке преодолеть тревогу и раскрыть лучшие стороны своей личности. Мы наблюдаем, как по мере сближения героинь Йен становится все мягче, позволяя себе проявлять заботу и нежность. Показательно, что именно после обучения Цири Сапковский начинает раскрывать детали из прошлого чародейки, которые показывают ее с новой, более сердечной стороны. Например, мы узнаем, как во время расистского погрома в Венгерберге героиня спасла семью краснолюдов Джанкарди. Также Йеннифэр приходит на выручку Лютику и спасает его от пыток в логове Риенса, после чего между бардом и чародейкой происходит довольно трогательный диалог.

«…Но ты не незнакомый, Лютик. И не посторонний. Я ведь тебя знаю и люблю.

— Правда? — тоже улыбнулся поэт. — До сих пор ты удачно это скрывала. Мне даже доводилось слышать, якобы ты не терпишь меня, цитирую «будто моровую язву». Конец цитаты.

— Было дело. — Чародейка вдруг посерьезнела. — Потом я изменила мнение. Потом была тебе благодарна.

— За что, позволь узнать?»

«…Я не хочу, чтобы с тобой случилось что-нибудь скверное. Я слишком тебя люблю, слишком многим тебе обязана…

— Ты второй раз говоришь это. Чем ты мне обязана, Йеннифэ?

Чародейка отвернулась, долго молчала, наконец сказала: — Ты ездил с ним. Благодаря тебе он не был одинок. Ты был его другом. Ты был с ним.»

Позже, в разговоре между чародейками в банях Горс Велена нам открывается, что Йеннифэр не чужды патриотические чувства — она презирает наемников, воюющих ради денег, не способных на самопожертвование, и восхищается настоящими солдатами, самоотверженно защищающими родину. Становится понятно, что героиня принимала участие в битве на Содденском холме (той самой, в которой потеряла зрение) не просто по призыву, а из глубокого чувства долга. В этот же период вместо амбициозных политических планов мечты Йен обращаются к простому бытовому счастью.

© Художник Nastya Kulakovskaya (Drakonoart)
© Художник Nastya Kulakovskaya (Drakonoart)

«— Прекрасная мечта. — Йеннифэр нежно погладила его по руке.— Дом. Собственноручно построенный дом, и в этом доме я и ты. Ты бы разводил лошадей и овец, я занималась бы огородом, варила еду и чесала шерсть, которую мы возили бы на торг. На денежки, вырученные за шерсть и дары земли, мы покупали бы все необходимое, ну, скажем, медные казанки и железные грабли. Время от времени нас навещала бы Цири с мужем и тройкой детей, иногда на несколько деньков заглядывала бы Трисс Меригольд. Мы бы красиво и благолепно старели. А если бы я начинала скучать, ты вечерами насвистывал бы мне на собственноручно изготовленной свирели. Всем известно: игра на свирели — лучшее средство от хандры.»

По-своему доброе сердце героини не раз отмечает и жрица Сигрдрифа со Скеллиге.

«— На лестнице Каэр Трольда, ведущей к порту, — с улыбкой напомнила жрица. — Когда драккары выходили из пролива. Я стояла выше тебя, когда ты оказывала помощь уже начинавшей рожать беременной женщине, не заботясь о платье из очень дорогого камлота. Я это видела. И уже никогда не поверю байкам о бесчувственных и расчетливых чародейках.»

И вот мы плавно перешли к основной движущей силе личности Йеннифэр — любви. Сапковский неоднократно акцентирует внимание на героизме и жертвенности, которые проявляет чародейка ради своих близких. Возможно поэтому, несмотря на многочисленные недостатки, героиню невозможно не уважать. На протяжении всего книжного цикла мы наблюдаем за тем, как она преодолевает любые препятствия и приносит все возможные жертвы (вплоть до жертвы собственной жизнью) ради спасения Геральта и Цири. Тем не менее, забота Йеннифэр часто переходит границы и начинает напоминать поведение контрол-фрика. Чародейка пребывает в полной уверенности, что знает, как для других будет лучше, а потому часто навязывает близким людям свои решения, не подлежащие оспариванию — как не раз упоминает Геральт, «спорить с Йеннифэр было бесполезно». Ему ли не знать, ведь наша героиня постоянно указывает своему любовнику что можно, а что нельзя делать, как и с кем говорить, сколько пить, как одеваться и проч. Список требований ее вкуса кажется бесконечным. Но если авторитарное отношение к себе Геральт еще готов стерпеть, то единоличный контроль Йен над судьбой Цири неизменно приводит к разладу между чародейкой и ведьмаком. Еще до разлучения семьи на Танедде любые попытки Геральта протестовать против отправки в Цири в Аретузу резко пресекаются Йеннифэр. Она в упор отказывается признавать угрозу со стороны Вильгефорца и Филиппы с Дийкстрой, настаивая на том, что среди чародеек Цири будет безопаснее. Мнения Цири на этот счет, разумеется, вообще никто не спрашивает.

«— Довольно, — прошипела чародейка, а блеск ее горящих глаз заставил Цири вжаться лицом в гриву лошади. — Слишком уж ты разговорилась. Напоминаю: время, когда ты могла возражать, ушло. И случилось это по твоей собственной воле. Теперь ты должна слушаться. И делать то, что я прикажу. Поняла? Цири кивнула.

— Да, что прикажу. И это будет для тебя лучше всего. Всегда. Поэтому ты будешь слушаться меня и выполнять все мои распоряжения, ясно?»

Неудивительно — как-никак, чародейка очень не любит признавать своих ошибок — даже когда ее промахи очевидны, она смиряется с ними очень неохотно. Во время Танеддского бунта Йеннифэр вводит Цири в транс и вынуждает пророчествовать перед другими чародеями, тем самым провоцируя скандал и побоище. Осознав ошибку, она приказывает девочке бежать и сдаться под протекцию Маргариты Ло-Антиль.

«Когда-то я уже сказала тебе, что все, что я делаю, делается ради твоего блага. Поверь мне. Пожалуйста, поверь.»

К сожалению, планам Йеннифэр не суждено было сбыться. После потери связи с Цири героиня, кажется, пытается всеми силами исправить допущенную ошибку. Решившись на опасную телепортацию, чародейка оказывается на Скеллиге, где переживает видение, предрекающее ей страдания: ради спасения дочери ей придется претерпеть мучительные лишения, голод и пытки в замке Стигга.

© Художник Nastya Kulakovskaya (Drakonoart)
© Художник Nastya Kulakovskaya (Drakonoart)

"…— Готова ли ты к самопожертвованию? Чем ты готова пожертвовать?

— У меня нет ничего! — Боль ослепляла и парализовывала. — И даже если б было, я не верю в смысл такого самопожертвования! Я не хочу страдать ни за какие миллионы! Я не хочу страдать вообще! Ни за кого и ни ради кого!

— Страдать не хочет никто. А ведь это — удел каждого. Просто некоторые страдают сильнее. Необязательно по собственному выбору. Дело не в том, что ты терпишь страдания. Дело в том, как ты их терпишь."

И все же, Йеннифэр идет на эту жертву. Однако стоит матери и дочери воссоединиться, как отношения в семье снова начинают идти по накатанному сценарию: Йен хочет свести Цири с чародейками, Геральт пытается выступить против, Цири как обычно никто не спрашивает — в итоге, решение принимается героиней единолично. Так что же тут происходит? Вильгефорц объясняет «глупую сентиментальность», которой Йеннифэр связана с Цири, чувством вины за то, что чародейка сама когда-то принимала участие в экспериментах с геном Старшей Крови. Крупица правды тут есть, но я предлагаю пойти дальше и поразмышлять, действительно ли приемное материнство решило комплекс неполноценности нашей героини.

С одной стороны, да, ведь фантастическое исцеление от бесплодия, о котором в свое время так мечтала Йеннифэр, принесло бы ей одни лишь страдания. Представим на минуту, что чародейке действительно удалось забеременеть — в таком случае она родила бы либо нездорового, либо здорового ребенка. Первое бы снова отбросило Йен к идентификации с собственной матерью, рожающей уродов. Второе бы уровняло ее с «другой женщиной» — той самой, «полноценной», к которой ушел отец. Это означало бы триумф над матерью и неизбежное чувство вины. Опекунство, в свою очередь, позволяет избежать участия в этой неприятной формуле.

С другой стороны, нет, так как приемное родительство осложняет нормальное взаимодействие фантазии и реальности, как при обычном материнстве. В сознании беременной женщины всегда присутствует воображаемый ребенок — он существует до тех пор, пока не зашевелится реальный. Когда ребенок рождается, фантазия и реальность объединяются и наконец освобождают женщину от призрака ее собственной матери. «Я сама могу давать жизнь, значит, я уже не ребенок.» Йеннифэр же, обделенная такой возможностью, оказывается ограбленной, ведь ее матери, несмотря ни на что, все-таки удалось родить.

Во многом путь Йеннифэр на протяжении книжного цикла можно рассматривать как историю взросления. В начале, несмотря на солидный возраст, героиня предстает нам эмоционально незрелой женщиной, живущей капризами и фантазиями. Ее успехи в общественной деятельности и обольщении мужчин обусловлены скорее бессознательным стремлением доказать свою полноценность в пику родителям, чем настоящей уверенностью в себе. Она боится глубоких чувств и эмоций, самые главные из которых — это тяжело переживаемое чувство любви и ненависти по отношению к родителям. Ее холодность и жестокость являются всего лишь следствием отрицания этих чувств. Она до сих пор не может полностью расслабиться и позволить себе любить в полную силу. В итоге оказывается, что потребность героини в тотальном контроле над своей судьбой и судьбами окружающих — свидетельство ее фрустрации из-за невозможности управления собственным телом, а также потребности наконец отделить свое «я» от материнского. Осуществляя усиленный контроль над судьбой Цири, Йеннифэр пытается доказать свою родительскую функцию и обрести собственную женскую идентичность. Чудо «Ведьмака» заключается в том, что ей это удается — в итоге искренняя привязанность к Геральту и Цири все же освобождает героиню и дает ей возможность состояться в той базовой сфере жизни, которой она была лишена — семье.

© Художник Nastya Kulakovskaya (Drakonoart)
© Художник Nastya Kulakovskaya (Drakonoart)

В финале Йен окончательно отпускает себя, принося величайшую из возможных жертв ради любви. Ее предсмертные слезы над телом Геральта — отчасти слезы исцеления, ведь героиня наконец осознает, что не всесильна. Могло ли у этой семьи быть счастливое будущее? Кто знает. «Сага о ведьмаке» — это во многом история о потере и обретении семьи. Но из всех героев одной лишь Йеннифэр удается пройти этот путь от начала и до конца. Решение героини уйти с Геральтом вместо того, чтобы остаться рядом с Цири — свидетельство ее смирения с тем, что она не властна над судьбой. Выполнив свою материнскую функцию, она позволяет дочери отправиться в свободное плавание, а себе — обрести заслуженный после всех страданий покой.

Что-то кончается, что-то начинается…
В статье использованы цитаты из книжного цикла А. Сапковского «Сага о Ведьмаке» (перевод Е. Вайсброта) и иллюстрации Nastya Kulakovskaya (Drakonoart).
P.s. ХРИСТИАНСКАЯ ТРАКТОВКА
В финальной книге цикла, «Владычице озера», Сапковский вовсю пускается в библейские дебри и вплетает в сюжет легенду о короле Артуре, объединяющую кельтскую мифологию и христианство. Неожиданно в историю Цири вклинивается рыцарь Галахад — девушка оказывается его Священным Граалем, т.е. носительницей крови Христовой (Старшей Крови). При желании судьбу Йеннифэр также можно рассмотреть через призму артурианы. В таком случае, Геральт является местным аналогом Короля Артура, которого после смерти перенесли на мифический остров Авалон для исцеления, — туда же Цири в финале переносит Геральта и Йеннифэр. Образ самой чародейки явно перекликается с Гвиневрой, возлюбленной Артура. Помимо созвучности имен, обе героини по канону бесплодны и обе изменяли своим мужчинам. В легенде, однако, Гвиневра не умирает вместе с Артуром, а заканчивает свою жизнь в монастыре. Сапковский же идет иным путем и дарует своей героине прощение в награду за принесенную ею жертву. Так почему же в итоге наши персонажи попадают не в рай, а в некое подобие чистилища?

С точки зрения Библии, объяснений напрашивается несколько. Во-первых, вспомним брачный обет в христианстве — «пока смерть не разлучит нас». В церковной традиции привязанность к плотской любви перед лицом смерти считается греховной. Недаром Данте в «Божественной комедии» поместил в ад тех, кто был предан земной любви и оглядывался на нее перед гибелью. Таким образом, Йеннифэр, отказываясь преодолеть свою любовь к Геральту и решаясь последовать за ним в смерть, добровольно отрекается от рая. Во-вторых, истощая себя в попытках спасти любимого, героиня фактически накладывает на себя руки и в добавок поддается унынию. И первое, и второе — смертные грехи. Ну и наконец, оба персонажа — законченные атеисты, не верящие в жизнь после смерти. Как говорится, каждый получает, во что верит.

В итоге Сапковский оставляет возлюбленных, не заслуживших ни рая, ни ада, в персональной потусторонней реальности. Остается закономерный вопрос — а не перечитал ли автор Булгакова? Уж очень сильно все это дело напоминает вездесущую концовку «Мастера и Маргариты».

11
4 комментария

А где можно найти статью про Трисс ? 

Ответить

Статья хорошая, добавило много пищи для размышления. Сделаю одну поправочку: отправить цири ложе(в 7 книге), йен не желает, её заставляют, угрожая, а цири говорит что она справиться. Она знала что Филиппа хотела от цири, считала что такое будущее для неё плохое. йен к 7 книге поняла что Филиппа та ещё сволочь, хотела уберечь от неё. Она на скеллиге при разговоре с филиппой и трисс говорила что не отдаст цири. Она хотела находится рядом с цири. 

Ответить

Булгаков в числе любимых писателей Сапковского, недавно читала про его список писателей)

Ответить

Булгаков в числе любимых писателей Сапковского, недавно читала про его список писателей)

Ответить