Большей нейросетей богу нейросетей
Приближался Альфаблот. У других народов этот день звали Самайн или Хэллоуин, но предки Конунга звали его именно Альфаблот. Это был хороший день, день силы. Она нарастала, выплескивалась из колодца Гиннунгагап в Петербурге, как лава из вулкана, хлестала во все стороны и немалое её количество лилось на Выборг. В назначенный час, Конунг собрал хирдманнов и Выборгский хирд. Место он подобрал удалённое, в излучине реки Сяйниёнйоки, почти у самого впадения в залив. Прогалина была достаточно удалена от жилья, чтобы не привлекать внимания, но он при помощи рун, пометил сосны, создав пространство заметить которое, простые смертные бы не смогли.
Картина ритуалов более чем тысячелетней давности, снова разворачивалась на этих землях. Строй хирдманнов, раздетых по пояс, стоял на коленях, за их спинами, в броне и при полном параде стояли таланты. Девять раз по девять в ряду, эйнхерии стояли монолитной стеной, ритмично читая древние висы. Три деревянные лодьи, с помостами покачивались на поверхности воды. Река медленно и равнодушно несла свои воды в море, как тысячелетия назад, деяния смертных на её берегах, не нарушали её естественного хода. Перед выстроившимся хирдом, стоит валун. Гранитный, обветренный, со сколами. Он стоит тут дольше, чем его помнит местная земля, такой же пришелец, как смертные и духи перед ним.
На его вершине стоит широкая и круглая стеатитовая чаша. Потемневшая от времени и покрытая царапинами сколами, она выглядит не менее старой чем камень. На её донышке вырезано три пересекающихся треугольника, глубокие вытесанные ложбины, сделанные прямыми ровными линиями. Один из треугольников заполнен песком, почвой и последний его желоб пуст. Другой заполнен толчёной белой солью, серебристо-серым мелко измолотым каменистым песком, и крупинками рыже-золотистого цвета. Третий пока ещё пустой.
Дым от небольшого костра, перед камнем, прямым столбом уходит в небо, в покрытой рунами коре дров, можно уверенно опознать ясень. Дымный столб, явно касается низких, светло-серых туч, оставляя на них размытые длинные полосы.
В длинной, коричневой робе, под которой блестят начищенные доспехи, увешанный кожаными ремнями и веревками, с которых свисают трофеи и амулеты, Конунг с двадцатидюймовым саксом, клинком которому без малого тысяча лет. Конечно он был восстановлен, перекован и покрыт рунами и символами асов, подходит к одному из кораблей, восходя на помост. Под дощатым настилом хлюпает ворвань. Конунг немолод, его тело высушенное и покрыто морщинистой кожей, борода и волосы седые. Плата, за познание дара. Он движется осторожно и в то же время уверенно. Это не первая жертва, которую он приносит богам таким образом, но и, если он поскользнётся и упадет, это будет плохо. Даруют боги воинскую удачу или нет, они ветрены в своих играх с судьбами смертных. А вот его собственные соратники, воспримут его ошибку, не как суеверные, но как волки, что видят слабость старого зверя.
Три жертвы на каждом корабле. Корова или бык, овца или баран, козел или коза. Животные блеят и мычат, дёргаются осознавая свою судьбу, но с той же секунды, как Конунг клеймил их руной турс, они стали подвластны его воле. Каждому животному, он задирает голову, перерезает глотку и ждет, пока кровь перестанет литься на помост. Лодьи становятся красными, кровь стекает в темно-зеленую воду, превращая её в мутную, всё более и более багряную жидкость. От агонии животных лодки раскачиваются, и всё более и более красные волны бьют по берегу.
Для большинства других ритуалов, подобная водная стихия стала бы преградой, размывающей жертву, но не здесь, не сейчас. Три стихии, огонь, воздух и вода. Асгард, Мидгард и Хельхейм. Три корабля, по три жертвы. Тем же саксом, что он резал скот, Конунг сливает кровь в одно из углублений, остававшихся пустым. Три времени, прошлое, настоящее и будущее. Затем достает глиняный сосуд, украшенный рунической резьбой. Из сосуда льется во второе углубление кровь трёх жертв-людей.
Младенец, что не жил, не распоряжаясь собственной жизнью, отнятой насильно. Юноша что добровольно отдал свою жизнь для жертвы. Старик, что пал в бою желая познать величие. Второй желоб заполнен доверху.
Тем же клинком, он оставляет порез на своей ладони, короткий, кровящий порез, на левой руке, вдоль той линии, которую хироманты называют линией судьбы. К нему по одному подходят хирдманны, повторяя его действие. С их рук в чашу, в пустой желоб срываются новые капли крови. Своей рукой, своей кровью, на каждом, Конунг чертит три треугольника. Первый, на лбу, ровно посередине. Второй на груди, слева напротив сердца. Третий на правой руке, что в сочетании с течением жизненных сил создает ещё один энергетический треугольник, кроме фактического положения.