Как нужно было строить сценарий «Игры в кальмара»

1. Сцена третьего эпизода с «ты же совсем пацан». Отличный мидл-твист, брошенный в забвение собственными авторами. Он намекал, что организаторами игр могут оказаться подростки, и это могло стать талантливой перекличкой с первоначальным источником всех голодных игр: японской «Королевской битвой». Там игры организованы взрослыми, которые в относительно воспитательных целях заставляли надоевших школьников убивать друг друга. Южнокорейский сериал мог бы отзеркалить этот канон, и здесь уже школьники (молодежь, в широком смысле) заставляли бы взрослых дядей и теть рисковать жизнями ради награды.

Это смелее очередных скучающих богачей, и по-прежнему может служить, кажется, главной, цели корейской экспортной культуры: крику о помощи в реалиях рыночного неравенства. Мол корейская молодежь настолько не уверена в завтрашнем дне, что им проще согласиться покарать условное старшее поколение за мир, оставляемый в наследство, и продать это все американцам. Сцена, однако, замкнулась сама на себя, и больше про возраст работников индустрии развлечений не вспоминали. А ведь описанный подход мог избавить нас от болливудского твиста с братьями и, при должном старании, от наивной линии полицейского как таковой.

2. Портрет главного героя. Несмотря на то, что во вступлении Ги Хуна рисуют лудоманом, в рамках основного хронометража он соответствующих позывов не выказывает: Ги Хун не азартен; он возвращается в игру потому, что заболела мама; он до конца остается главным идеологом голосований за завершение игр и почти решается на оное, когда уже нет смысла. Сценарно это противоречие можно разрешить двумя очевидными, в общем-то, способами: либо не делать из главного героя лудомана — наверняка в Южной Корее необязательно просаживать деньги на скачках, чтобы стать должником по кредитам; либо отражать его лудоманию и азарт в том числе на самой игре в кальмара. В последнем случае, правда, не вышло бы сделать из Ги Хуна тот моральный ориентир, которым он оставался весь сезон, ну так это же и замечательно.

Думаю, оптимально было продолжать рисовать его лудоманом, в том числе на самих играх: человеком, который готов рисковать, и чья страсть причиняет боль окружающим. Арку Ги Хуна, разматывающуюся постепенно, лишь к финалу готовую привести того к исправлению, к осознанию подлинных плодов своей мании ( в виде погибших по его вине персонажей, например) в этом случае получилось бы интереснее увязать с аркой Сан Ву, того номинально умного товарища из детства, который, напротив, из формально образцового гражданина уверенно скатывается в жестокого и расчетливого злодея. Их арки, идущие в противоположных направлениях, тоже были, в общем-то, одним из заделов сценария, и тоже не реализовались полноценно, поскольку как минимум арка главного героя уж очень быстро (тащемто, в первой же серии) дошла до своего закономерного финала, где он хороший отзывчивый парень.

3. В продолжение темы, игра Ги Хуна и пенсионера Иль Нама в эти их стеклянные шарики. Как и сцена с молодым тружеником, снявшим маску, эта по всем признакам выглядела поворотной, и, как и сцена молодым тружеником, снявшим маску, таковой почему-то не стала.

Если бы главный герой продолжил быть тем лудоманом, которым нам его представили, этот эпизод помог бы ему, что называется, открыть глаза на себя. Но даже в рамках имеющегося сценария все психологические перипетии Ги Хуна как будто не вышли за пределы серии, а сам факт осознания им собственной эгоистичности, боязни погибнуть и готовности подставить слабого, собственной неспособности быть тем, кем он быть хочет — хорошим человеком, хорошим отцом, и вообще личностью, которая поступает правильно — так и остался в шестом эпизоде сериала. В самом этом эпизоде нам показывают, как Ги Хун, немного потерзав себя, выбирает в пару дедулю из жалости, просто понимая, что иначе тому конец (что, правда, оказалось бы неверным предположением, даже будь дедуля простым дедулей). Ги Хун готов был ради других людей идти на самопожертвование, на сокращение собственных шансов выжить. Но когда ситуация стала критической, он сделал понятный выбор в свою пользу против и без того обреченного опухолью дедушки с заметными признаками деменции. В самой серии отчетливо видно, как это подействовало на Ги Хуна, разрушив (в очередной раз в его жизни, судя по всему) собственные иллюзии о себе. В прошлый раз, при куда менее драматических обстоятельствах, он долго рефлексировал, сидя в метро и уставившись в никуда, здесь же Ги Хун будто забыл о ситуации с дедушкой, как только та была заиграна. Герой без всяких рефлексий продолжил играть роль самого нравственного человека в составе участников, и даже стыдил Сан Ву за то, что тот столкнул человека с моста, пусть это и позволило оставшимся игрокам, включая Ги Хуна, выжить.

4. Несмотря на то, что идея противопоставления арок Сан Ву и Ги Хуна является классической и по своей сути неплохой, доводить персонажей до абсолюта вовсе не было обязательным условием. Необязательно делать из Ги Хуна ангела во плоти (что здесь практически сделали) и необязательно делать из Сан Ву сатану (что тоже практически сделали). Их можно было развести по углам как идеалиста и циника; как персонажа, не готового убивать других ради себя, и персонажа, понимающего, что иного выхода нет.

Поэтому лишним было указание на то, что Сан Ву перерезал чрезмерно харизматичной Кан Сэ Бек шею. Стоило сделать потоньше: достаточно того, что Сан Ву просто пригрозил главному герою ножом и запретил подходить к Кан, дабы пресечь их возможное договорное голосование за прекращение игры. Затем Сан Ву нечаянно засыпает, а, проснувшись, видит Кан, истекшую кровью.

Многие зрители выказали удивление тем, что она скрыла свою рану, ведь всем участникам обещали честную игру и равные условия для каждого, а, значит, подлатали бы ее. Но, уверен, достаточно вспомнить, откуда Кан Сэ Бек родом, чтобы понять, каким триггером недоверия для нее являются любые разговоры про равенство.

Итак, Сан Ву просыпается, видит мертвую Кан, и вынужден подумать на Ги Хуна. Он с помесью страха и удивления мог даже сказать тому, мол, «теперь и ты наконец понимаешь, по каким правилам тут все устроено». Теперь Сан Ву видит в Ги Хуне действительно опасного противника. Ги Хун в свою очередь решает, что это Сан Ву убил девушку. Данное событие для них обоих служит мотивацией к агрессивному противостоянию, путаница выглядит достаточно правдоподобной, характеры не делятся на ангела и беса столь откровенно, а смерть Сан Ву и впрямь трогает кого-то из зрителей. В имеющемся же варианте трудно найти, кто бы ему сопереживал, помимо самого Ги Хуна, чьи слезы над телом злодея лишь в очередной раз укрепили неприличную святость главного героя.

#игравкальмара