Каково это, быть героем?

Сейчас я не отвечу однозначно. Криминалитет пачкал исподнее, едва завидев меня. Невидимый, несокрушимый и опасный как лезвие. Я был величайшим, черт возьми! Громкие победы и разоблачения, вытягивание этого города из самого ада, оставили свои следы. Я бы показал тебе бесчисленное множество рубцов, шрамов и полузаживших швов, но я немного занят, малыш. Ах, да, два пальца левой руки теперь навечно сжаты. Все из-за того любителя лампочек. До сих пор помню его противный смех. Особенно весело он хохотал, когда я познакомил его лицо с высоковольтным кабелем. Но судьба так непостоянна. Гордыня и настойчивость журналистов заставила меня раскрыться. Я зарвался. И что теперь? Мой дом дотлевает за спиной, а лучший и единственный друг умер на моих руках. Я не смог сдержаться и рыдал как ребенок, глядя в его широкое доброе лицо, залитое кровью. А он вцепился в мой плащ и шептал что-то о своем самолете. Последний добряк этой сраной дыры. Но главное в том, что они забрали мою девочку. И я собираюсь ее вернуть, малыш. Детали по пути, поехали.

Мотоцикл я бросил за два квартала. Говеное местечко, как и ожидалось. Зачем им марать моей кровью апартаменты, верно? А вот склад на окраине, это да. Старая-добрая классика. После выяснения деталей, парень проворно утекает за угол. Честно говоря, этот малец, друг моей дочери, здорово вымахал за последнее время. Вот только все так же гнусавит, ну да ладно. Если дело выгорит – то хоть в зятья, черт с тобой. Ну что же, старик, а у нас с тобой роль первого блюда. Распуши последние перья. В сырой подворотне – двое. Освещение скудное, но видно, что быки те еще. Бесшумный выстрел – и они в плотном облаке газа. Ближайший получает в кадык моей скрюченной левой (больно, сука, о чем ты думал). Второй до крови расчесывает лицо и тихо скулит, после чего я отправляю его в ад ударом кастета в висок. Аккуратно крадусь под окнами и сворачиваю за угол. Очередной громила самозабвенно ссыт на стену. Пар клубится в вечернем воздухе. Стилет входит в сердце без сопротивления, а он оседает на землю как есть, с «прибором» наружу. Вот и пожарная лестница. Поднимаюсь, стараясь не шуметь. Плащ предательски хлопает на ветру. Вот и крыша, чертовски скользкая. Ползи, старик, соберись и загляни в чертово окно. Но мне страшно. Я боюсь, что с девочкой все кончено, уж слишком легко все началось. Снимаю шляпу и высовываюсь. Она жива. Видны кровоподтеки, но взгляд твердый, маленькая рыжая чертовка. К горлу подкатывает тошнота. Я не имею права на ошибку. Достав рацию, подробно описываю ситуацию мальцу. Народу там полно, но черный ход почти без охраны. А главный, этот жирный петух в дорогом костюме, чванливо расхаживает посредине. Эти членососы ничему не учатся. Я почти готов. Приподнимаю створку, отдаю последний приказ пацану и швыряю дымовую шашку. «Я — ужас, летящий на крыльях ночи» - забегали, черти. Передергивают затворы. «Я – лопнувший сосуд в твоем мозгу» - малец проник в здание и, кажется, выбил челюсть охраннику. «Я – десница правосудия» — пацан вытащил дочь наружу, открывается стрельба. «Я.. Ох черт» — пуля пробила плечо. Я улыбаюсь. С малышкой все будет в порядке. Вторая пуля оставляет отверстие в шляпе, прямо над бровями. Недоноски. Давай, папаша, докажи, что твой хвост пока не облысел. Пара револьверов, как вам, ублюдки? Не дай им опомниться, старик. Крик «От винта!» рвет полотно ночи над Сент Канаром. Метры отделяют меня от жирного петуха. Ужинай без меня, родная. Папочка сегодня задержится.