Внезапный оффтоп: делюсь впечатлениями от прочтения романа Толстого «Воскресение»

1899 год — тогда был закончен этот роман — это время больших внутренних метаморфоз Льва Николаевича, началом которых обычно принято считать «Арзамасский ужас» — пережитый им в 1886 экзистенциальный страх смерти. «Поздний Толстой» (или Толстой после «Арзамасского ужаса») — это человек, который начинает иначе относиться ко многим темам и мотивам, что и раньше ярче других проявлялись в его произведениях.

Кроме смерти, которая всегда занимала автора и, наверное, являлась вообще главной в его творчестве, в этот период изменяется и отношение к войне, и отношение к женщине, сексу, браку, и отношение к материальным ценностям, и отношение к религии, и отношение к государству.

И весь этот роман пропитан критикой существующего государственного строя, системы... но (как бы спорю я сам с собой) ведь каждый роман Толстого по сути своей такой — здесь нет ничего нового. Уже привычная попытка охватить все общественные слои, герои, что снуют из одного произведения в другое, общественно-религиозная проблематика. В общем, все мотивы и предпосылки ясны и неизменны, однако «Воскресение» куда ортодоксальнее в своей критике.

Здесь Толстой выступает против монополии на насилие, которая принадлежит государству. То есть идет против одной из первопричин государственного строя и одной из самых естественных вещей, которую вообще можно себе представить. Как раз в это время Лев Николаевич часто задается вопросами о первопричинах, а не просто пытается вскрыть какие-то общественные проблемы — он пытается вскрыть не данности, в которых существует, а их основу, подкорку. Если задуматься, то он вообще против государства в принципе здесь выступает — против государства земного и возможности его влияния, возможности каких-либо действий по отношению к людям, противопоставляя ему, этому государству, Царство Божие, которое одно может действительно решать, влиять, судить и выносить приговоры. По сути, он приходит к мысли очень простой: никто не может управлять никем. И мысль эта, хоть и вполне прозрачна, для государства донельзя опасна, страшна и невозможна.

На всю жизнь запомню цитату из «Холстомера»: «Тогда же я никак не мог понять, что такое значило то, что меня называли собственностью человека. Слова: моя лошадь, относимые ко мне, живой лошади, казались мне так же странны, как слова: моя земля, мой воздух, моя вода». Теперь эта цитата нашло свое новое применение относительно темы судов, законов и наказания: «...неизбежное последствие непонятного заблуждения о том, что люди могут наказывать других». Люди не могут «присвоить» себе животное — и точно так же люди не могут «присвоить» себе статус судьи над другим человеком, поскольку сами грешны перед Богом и несут в себе этот первородный грех с самого начала жизни, а значит, должны прощать каждого, прощать хоть тысячу раз подряд.

Этот библейский мотив «второй щеки» здесь выражен очень идеалистически — Толстой приводит в конце романа своего героя к евангелие и заставляет посмотреть на него иначе — по-настоящему впервые прочесть и узреть эти истины в том их чистом, простом и понятно виде, в котором они были задуманы.

И это изменение героя к финалу, тот катарсис от ошарашивающей вдруг истины о всепрощении, это максимально автобиографичный пассаж, в котором отражается сам Толстой, что долго боролся и с религией, и с верой, а после — переосмыслил для себя Священное Писание и даже сам взялся его переписывать, выбирая только важные, по его мнению, места.

Даже сам герой — Дмитрий Нехлюдов — жертвующий сытой и удобной жизнью ради искупления греха и духовного переворота — это же и есть Толстой, отказывающийся от авторских прав, гонораров за свои книги. «Воскресение» в этом смысле — роман-символ: Толстой, к этому времени отрекающийся от всего материального и постоянно думающий о вопросе правосудия, договаривается с издателем об огромном гонораре за свой будущий роман («Воскресение») — и тратит его на пароходы для духоборцев, которые отказывались воевать и хотели переселиться в Канаду. Кроме этого, Толстой много денег раздавал на улицах, пытаясь понять, возможно ли помочь крестьянам таким способом и просто жалея их (тем же самым занимался Дмитрий Нехлюдов).

«Воскресение» — это говорящее название — воскресение для самого Толстого, его перерождение в человека, который нашел не просто ответы на вопросы, но и решения некоторых проблем в евангелие. На что Чехов ответил ему: «Решать всё текстом из евангелия — это так же произвольно, как делить арестантов на пять разрядов». И скорее всего, был прав, поскольку финал Толстовского романа выглядит слишком чистым, приписанным и резким. Однако для Льва Николаевича это был очень важный момент принятия и переосмысления своей веры.

Занимаясь этим сочинением, Толстой посещал надзирателя Бутырской тюрьмы, расспрашивал о тюрьме и ее порядках, а позже — вместе со ссыльными в Сибирь прошел путь от тюрьмы до Николаевского вокзала. Этот фрагмент описан в книге детально и ярко: впечатления, полученные Толстым, иногда физически больно читать, а когда понимаешь, что он ссылается на существующие истории (например, как люди, выведенные из сырости и темени тюрьмы, умирали на солнцепеке по пути в Сибирь), становится просто невыносимо. Посему и финал принять легко не получается. «Надо сначала заставить уверовать в евангелие, в то, что именно оно истина, а потом уж решать всё текстами» (тоже Чехов).И несмотря на некоторую противоестественность концовки, несмотря на слишком дидактический слог, все больше и больше поглощавший Толстого к концу жизни, несмотря на почти документальную повествовательность, в которой художественность явно отступает на второй план, несмотря на то, что этот искупляющий финал самого Толстого, кажется, никуда не вывел к концу жизни, «Воскресение» роман очень сильный, точный и впечатляющий.

Удивительный был человек Лев Николаевич: странный, дотошный, противоречивый, очень религиозный, фанатичный, умный, чувствующий, проникновенный. Всю свою жизнь он потратил на поиски себя — и в этих поисках уходил в такие крайности, как здесь, в «Воскресение», за которые даже и на каторгу не отправят, а просто — казнят, да и все. Те самые люди, против которых Толстой и выступает, — возьмут и вынесут свое людское решение без ссылки на евангелие и все толстовские выкладки. И не вознесся сам Толстой от своих выкладок, не смог сделать их единственным возможным стержнем своей жизни, но боролся, всегда боролся, и оставил нам всем огромное собрание сочинений, которые этот путь иллюстрируют сполна, во всех красках и проявлениях, во всех правдах и заблуждениях, противоречиях и ясностях.

Я не думаю, что если вы Толстого не читали никогда, то стоит браться за это произведение, но для тех, кто читал «Войну и Мир», «Анну Каренину» и повести «позднего» периода творчества, очень советую ознакомиться и с «Воскресением».

Чтение абсолютно удивительное, постоянно переворачивающее что-то внутри. Чуть ли не каждый раз бравшись за книжку, я от нее отвлекался и уходил в себя, поскольку на почти на каждой странице этого произведения попадаются такие точные образы и мысли, которые впиваются в тебя и не отпускают.

А ведь лучшая книжка — эта та, о которой начинаешь думать еще больше уже после прочтения. Вот именно такое ощущение меня посещает и сейчас, в очередной раз доказывая, что Толстой для меня — писатель очень важный, безгранично важный и определяющий, во многом, какие-то мои ощущения, взгляды, мысли.

И все это правда влияет — даже на тексты о музыке, даже на то, каким я проснусь следующим утром: что скажу, что сделаю, что послушаю и как посмотрю на мир перед собой. И это неповторимое чувство хочется зафиксировать. Для этого литература и существует: она, как и другие искусства, в отличие от всего остального в этом мире, интересуется ЧЕЛОВЕКОМ — и больше ничем, покуда остальное — интересуется, кажется, всем, но только не человеком.

больше текстов в паблике вк

и еще больше в тг-канале