Стивен Кинг "Волшебная Сказка" (Stephen King "Fairy Tale") любительский перевод. Глава 1

Небольшое вступление от переводчика.

Начнём с того, что никакой я не переводчик. Я айтишник, который много лет назад выбрал себе в ВУЗе (не айтишном) английский язык в качестве дополнительной специальности. В принципе, скилов вполне хватало для чтения технической документации, не жалуюсь.

Когда вышла новая книга Стивена Кинга, я знал что она не будет издана в России (по крайней мере, не в ближайшее время). Но я был уверен, что конечно же, среди поклонников творчества Короля ужасов найдутся энтузиасты, который возьмутся за перевод. В декабре я решил наконец прочитать долгожданную книгу и скачал на Флибусте русский перевод. Каково же было моё удивление когда я понял что это перевод, выполненный программой. И это через полгода после публикации английского текста! Мне ничего не осталось кроме как приняться за чтение в оригинале. Конечно же со словарем. К концу января я неспешно дочитал книгу и остался ей весьма доволен. Может быть, это не лучшая книга Короля, но, во всяком случае и не худшая. И мне захотелось ей поделиться с другими, кто привык читать на русском. Это мой первый опыт подобной деятельности, боюсь, что многое может потеряться при переводе, но всё же считаю что предлагаемый мной вариант всё же лучше «машинного перевода» и всё же сможет доставить кому-то из читателей удовольствие. Ну а теперь предоставим слово мистеру Кингу.

‘И всегда позволяй совести указывать тебе путь’– Голубая фея

Чёртов мост.

Чудо. Вой.

1

Я уверен, что могу рассказать эту историю. А еще я уверен, что никто в неё не поверит. Ну и ладно. Расскажу и всё тут. Моя проблема – и я уверен, что она есть у многих писателей, не только у начинашек вроде меня – решить откуда начать.

Сперва я подумал про сарай, потому что именно там мои приключения действительно начались, но позже я понял, что прежде мне придётся рассказать про мистера Боудича и как мы с ним сблизились. Только этого бы никогда не произошло если бы не чудо, произошедшее с моим отцом. Вы можете сказать, что это уж очень обыкновенное чудо, которое произошло с многими тысячами мужчин и женщин с 1935 года, но для ребёнка это было именно чудо.

Только и это не то место, потому что не думаю, что моему отцу понадобилось бы чудо если бы не было того чёртового моста. Так что вот с чего я начну рассказ: с чёртова моста на Сикамор-стрит (Платановая улица). И теперь, думая обо всём этом, я вижу нить, ведущую сквозь года к мистеру Боудичу и запертому на висячий замок сараю, стоящим за его ветхим викторианским домом. Но нить легко порвать. Потому пусть будет не нить, а цепь. Прочная. И конец ее обмотан вокруг моего запястья.

2

Речка Литл-Рампл протекала через северную окраину Сентрис Рест — (известного среди местных как просто Сентри), и до 1996 года, года моего рождения, её пересекал деревянный мост. В тот год государственные инспекторы из Департамента автомобильного транспорта осмотрели этот мост и признали его небезопасным. Люди в нашей части Сентри знали об этом с восемьдесят второго года, говорил отец. Мост был рассчитан на 10000 фунтов (примерно 4.5 тонны – примечание переводчика), но жители центра города на гружёных пикапах обычно старались держаться от него подальше, делая раздражающий и занимающий время крюк по более надежной дороге. Мой отец говорил, что можно почувствовать, как доски моста дрожат, трясутся и подпрыгивают под тобой даже сидя в машине. Это было опасно, государственные инспекторы были правы, но вот в чём ирония: если бы старый деревянный мост не заменили на стальной, моя мать осталась бы в живых. Литл-Рампл действительно маленькая, и возведение нового моста не заняло много времени. Деревянный пролёт разобрали и движение по новому мосту открыли в апреле 1997.

«Мэр перерезал ленточку, Отец Кофлин благословил чёртов мост, такие дела», сказал мой отец однажды ночью. Он тогда был здорово пьян. «Маловато нам перепало благословения, верно, Чарли?».

Официально он назывался Мост Френка Элсворта в честь героя, родившегося в нашем городе и погибшего во Вьетнаме, но местные жители называли его просто Мост на Сикамор-стрит. Обе стороны Сикамор-стрит были отлично гладко заасфальтированы, но настил моста – длиной 142 фута (примерно 43 метра – примечание переводчика) – был покрыт сталью которая гудела, когда проезжал автомобиль и грохотала когда проезжал грузовик – им это позволялось так как мост мог выдержать уже 60000 фунтов (примерно 27 тонн – примечание переводчика). Недостаточно большой для проезда тяжело нагруженного полуприцепа, но дальнобойщики и не ездили по Сикамор-стрит.

В городском совете каждый год заходил разговор о том, что надо бы покрыть настил моста асфальтом и организовать хотя бы один тротуар для пешеходов, но каждый год оказывалось, что в городе было множество мест, которые более нуждались в деньгах. Не думаю, что тротуар спас бы мою мать, а вот асфальт мог. Мы этого уже не узнаем, верно?

Тот чёртов мост.

3

Мы жили на середине подъема длинного холма Сикамор-стрит, примерно в четверти мили от моста. На другой стороне располагался небольшой магазинчик, торгующий газом и прочим, под названием Зип Март. В продаже имелись всякие обыкновенные штуки от моторного масла до хлеба фирмы Вандер и печенек Литл Дебби, но кроме того там продавалась жареная курица, которую готовил владелец магазина, мистер Элиадес (так же известный соседям как мистер Зиппи). Эта курица была в точности такая, как было написано на вывеске в окне: «лучшая В стране». До сих пор помню какая она была вкусная, но с тех пор, как мама умерла, я не съел ни кусочка. Я бы подавился той курятиной, если бы только попытался ее съесть.

В одну из суббот в ноябре 2003 – городской совет всё ещё обсуждал асфальтирование моста и всё ещё решал, что это может подождать до следующего года – мама сказала нам, что она собирается прогуляться вниз по улице к Зиппи и раздобыть нам жареной курицы на обед. Мы с отцом смотрели футбол.

«Можешь взять машину», сказал папа. «Кажется, дождь собирается.»

«Мне нужно размяться», ответила мама, «и я надену свой красношапочкин дождевик.»

И вот во что она была одета, когда я видел её в последний раз. Капюшон не был надет на голову, потому что дождь ещё не начался, поэтому её волосы разметались по плечам. Мне было семь лет, и я думал, что у мамы самые красивые в мире рыжие волосы. Она увидела, что я смотрю на неё в окно и помахала. Я помахал в ответ и вновь переключил внимание на телевизор, команда LSU побеждала. Я бы хотел смотреть на маму подольше, но не виню себя. Никогда не знаешь жизнь устроит западню, правда?

Это не моя вина, и не вина папы, тем не менее я знаю, что он корил себя, думая, что просто мог поднять свою ленивую задницу и отвезти её в чёртов магазин. Возможно, не виноват и сантехник, водитель грузовика. Копы сказали, что он был трезв, сам же он клялся, что соблюдал скоростной режим, который равнялся 25 милям в час (приблизительно 40км/ч – примечание переводчика) в черте города. Папа говорил, что даже если это и было правдой, мужчина отвёл глаза от дороги, хотя бы на несколько секунд. Возможно, папа был прав. Он работал специалистом по урегулированию страховых случаев, и однажды сказал мне что единственная настоящая случайность, о которой он слышал, была история о том, как метеорит убил человека в Аризоне, угодив ему в голову.

«Всегда есть чья-то ошибка», говорил папа, «Но это не то же самое что вина.»

«Ты винишь человека, который сбил маму» спрашивал я.

Он задумался. Поднял стакан к губам и выпил. Этот разговор случился через шесть или восемь месяцев после смерти мамы, и папа к тому времени почти отказался от пива. С тех пор он отдавал предпочтение Гилби’с (сорт джина – примечание переводчика).

«Я пытаюсь не винить. И в основном у меня получается, кроме момента, когда я утром один просыпаюсь на двухспальной кровати. Тогда я виню его.»

4

Мама шла вниз с холма. Висел знак, указывающий что тротуар закончился. Она миновала знак и пересекла мост. Стало темнее и начало моросить. Она зашла в магазинчик и Ирина Элиадес (конечно же её прозвали миссис Зиппи) сказала, что курица будет готова через три минуты, максимум через пять. Где-то на Пайн-стрит неподалёку от нашего дома сантехник закончил свой последний субботний заказ и грузил ящик с инструментами в багажное отделение грузовика.

Курицу вынули из духовки, горячую, хрустящую и золотистую. Миссис Зиппи упаковала в коробку восемь кусочков и угостила маму одним лишним крылышком – чтобы было что пожевать на пути домой. Мама поблагодарила её, заплатила и остановилась взглянуть на стеллаж с журналами. Не сделай она этого, она могла успеть перейти мост – кто знает? Должно быть, грузовик сантехника поворачивал на Сикомор-стрит и начинал спуск с холма длиной в милю, когда мама рассматривала свежий номер Пипл.

Она поставила его обратно, открыла дверь, и через плечо сказала Миссис Зиппи: «Хорошей ночи». Она могла закричать, когда увидела, что грузовик вот-вот в нее врежется, и Бог знает что она могла в тот момент думать, но это были её последние слова. Она вышла на улицу. К этому моменту лил холодный сильный дождь, его струи серебрились в свете уличного фонаря на той стороне моста, где стоял Зип Март.

Жуя крылышко, моя мама ступила на стальной настил. Свет фар высветил её и бросил длинную тень далеко назад. Сантехник миновал знак на другой стороне, гласящий «поверхность МОСТА замерзает раньше, ЧЕМ дорога! пожалуйста соблюдайте осторожность!» Смотрел ли он в зеркало заднего вида? Может, читал сообщение в телефоне? Он говорил, что ни то ни другое, но, когда я думаю о том, что случилось той ночью, я всегда вспоминаю слова папы про единственную чистую случайность, о которой он слышал – о человеке, получившем метеоритом по голове.

Были достаточно места; стальной мост был пошире чем деревянная версия. Проблема была в металлической решетке. Он увидел мать на середине моста и ударил по тормозам, не потому что он быстро ехал (или он так сказал), а чисто инстинктивно. Стальное покрытие начало подмерзать. Грузовик занесло, он начал двигаться юзом. Мама прижалась к перилам моста, выронила куриное крылышко. Грузовик продолжил скользить, ударил ее и заставил крутиться как волчок вдоль перил. Я не хочу думать о частях, вырванных этим смертельным вращением, но иногда не могу с этим справиться. Все что я знаю это то, что нос грузовика в конце концов пригвоздил её к опоре моста со стороны Зип Март. Часть её упала в Литл-Рампл. Большая часть осталась на мосту.

Я храню наше с ней фото в бумажнике. Мне было года три, когда оно было снято. Я сидел у неё на коленях. Одна моя рука была в её волосах. У неё были красивые волосы.

5

Дерьмовое рождество было в том году. Уж поверьте.

Я помню поминки после похорон. Они проходили у нас дома. Отец был там, благодарил людей и принимал соболезнования, и в какой-то момент пропал. Я спросил его брата, моего дядю Боба, где же он. «Ему пришлось прилечь», сказал дядя Боб. «Он очень устал, Чарли. Почему бы тебе не поиграть на улице?»

Никогда в жизни мне не хотелось играть меньше, чем в тот момент, но я вышел из дома. Я прошел мимо кучки подростков, вышедших покурить, и услышал, как один из них сказал: «Бедный парень. Напился в дрова». Даже тогда, глубоко скорбя по маме, я знал о ком они говорят.

До смерти мамы отец был, я бы сказал, «регулярно выпивающим». Я был тогда просто маленьким ребёнком, второклассником, так что вы можете отнестись к моим воспоминаниям с недоверием, ваше право. Я никогда не слышал, чтобы его язык заплетался, он не спотыкался, не ходил по барам и никогда не поднимал руку на меня или мать. Он приходил домой со своим портфелем, и мама подавала ему напиток, обычно мартини. Иногда она тоже выпивала стаканчик. Вечером, когда мы смотрели телевизор, он мог выпить пару пива. Вот так.

Все изменилось после чёртова моста. Он был пьян после похорон, пьян на Рождество и пьян в канун Нового года (который, как я узнал позднее, люди вроде него называют Соревнование для новичков) («amateur night» – идиома, означающая либо соревнование с призами, в котором участвуют новички, либо «случай вопиющей некомпетентности». Возможно, есть и другое значение. Примечание переводчика) Недели и месяцы после того, как мы её потеряли он был пьян большую часть времени. Чаще всего дома. Он всё еще не ходил в бары по ночам («Там слишком много засранцев вроде меня», сказал он однажды), и он по-прежнему никогда не поднимал на меня руку, но выпивку контролировать он не мог. Сейчас я это знаю; тогда я просто это принимал. Так делают дети. Собаки тоже.

Я обнаружил что готовлю завтра сам сперва два утра в неделю, потом четыре, потом практически каждый день. Я ел Альфа-битс или Эпл-джекс (кукурузные хлопья – примечание переводчика) на кухне и слышал, как отец храпит в спальне – рычание большой моторной лодки. Иногда он забывал побриться перед работой. После обеда (чаще и чаще это была еда на вынос) я прятал его ключи от машины. Если ему нужна была новая бутылка, он мог прогуляться в Зиппи и купить там. Иногда я переживал, что он может повстречать автомобиль на чёртовом мосту, но не слишком сильно. Я был уверен (по крайней мере, достаточно уверен) что не может такого быть чтобы оба моих родителя погибли в одном и том же месте. Мой папа работал в страховании, и я знал, что такое актуарные таблицы: по ним вычислялись шансы того или иного происшествия.

Он хорошо справлялся со своей работой, мой отец, и он продолжал работать еще больше трёх лет, несмотря на выпивку. Получал ли он предупреждения на работе? Не знаю, но возможно. Задерживали ли его за пьяную езду если он начинал пить после полудня? Если и так, его могли отпустить с предупреждением. Это было вполне возможно, потому что он был знаком со всеми копами в городе. Общение с копами было частью его работы.

Был некий ритм в нашей жизни в те три года. Может и не хороший ритм, не такой под который вам бы захотелось станцевать, но тот, на который я мог рассчитывать. Я приходил из школы домой около трёх. Отец вкатывался в районе пяти, уже с несколькими выпитыми напитками под ремнём и в дыхании (он не ходил в бары по ночам, но позже я выяснил что он был постоянным клиентом в Таверне Даффи, расположенной на пути из офиса домой). Он приносил пиццу или тако или китайскую еду из Джой Фан. Иногда он мог забыть – так что нам приходилось заказывать еду домой… или скорее приходилось мне. И после обеда начиналась настоящая выпивка. Чаще всего джин. Что-то другое если джин кончался. Иногда он засыпал перед телевизором. Иногда шатаясь, добирался до спальни, предоставляя мне забрать ботинки и мятый пиджак. Однажды я проснулся и услышал, что он плачет. Ужасно слышать такое среди ночи.

Перелом наступил в 2006. Были летние каникулы. Я играл на матче Лиги Креветок в 10 часов утра – сделал два хоумрана и отлично поймал мяч. Я вернулся домой сразу после полудня и обнаружил дома отца сидящим на стуле и смотрящим телевизор, где звёзды старого кино сражались на ступенях какого-то замка. Он был в подштанниках и потягивал прозрачный напиток, пахнущий как чистый Гилби’с. Я спросил, что он делает дома.

Всё ещё глядя на битву мечников и почти не шевелясь, он сказал: «Похоже, я лишился работы, Чарли. Или, цитируя Бобкета Голдвейта, я знаю где это, но кто-то другой это делает. Или скоро будет.»

Я думал, будто не знаю, что сказать, но слова вылетели из моего рта словно сами по себе. «Потому что ты пьёшь.»

«Я собираюсь бросить,» сказал он.

Я просто указал ему на стакан. Потом я ушёл в свою комнату, запер дверь и заплакал.

Он постучался в дверь. «Можно войти?»

Я не ответил. Я не хотел, чтобы он слышал моё хныканье.

«Ну же, Чарли. Я вылил это в раковину.»

Как будто я не знал, что остаток бутылки стоит на кухонном столе. И ещё одна в шкафчике для напитков. Или две. Или три.

«Ну же, Чарли, что скажешь?» Я ненавидел, когда его язык заплетался.

«Иди к чёрту, папа.»

Я никогда в жизни не говорил ему таких слов, и где-то внутри я хотел, чтобы он вошел и дал мне затрещину. Или обнял меня. Сделал хоть что-то. Вместо этого я услышал, как он поплёлся на кухню, где его дожидалась бутылка Гилби’с.

Он спал на диване, когда я наконец вышел. Телевизор всё ещё работал, но звук был отключен. Там показывали очередной черно-белый фильм, в этом старинные автомобили ездили вокруг того, что явно было съемочной площадкой. Папа всегда смотрел TCM, когда пил, за исключением случаев, когда я был дома и просил включить что-то другое. Бутылка была на кофейном столике, почти пустая. Я вылил остатки в раковину. Я открыл шкафчик для напитков и собрался было вылить всё что там найду, но лишь посмотрел на джин, виски, маленькие бутылочки водки, кофейный бренди – и ощутил усталость. Вы бы и подумать не могли что десятилетка может настолько быть настолько уставшим, но я мог.

Я сунул замороженный обед «Стауффер’с» в микроволновку чтобы поужинать – это был «Бабулин пирог с курицей», наш любимый, и разбудил отца, когда еда была готова. Он сел, оглянулся так, словно не понимал, где находится, после чего начал издавать ужасные пыхтящие звуки, каких я ни разу не слышал. Он метнулся в ванную, зажимая рот руками, и я услышал звуки рвоты. Мне уже казалось, что это никогда не кончится, но всё же кончилось. Пропищала микроволновка. Я вынул пирог с курицей, надев рукавицы с надписью «Приятной стряпни» на левой и «Приятного аппетита» на правой – если раз забудешь надеть рукавицы, вынимая что-то горячее из духовки, больше уже не забудешь. Я выложил куски пирога на наши тарелки и пошел в гостиную, где отец сидел на диване опустив голову с руками, сложенными вместе сзади шеи.

«Ты можешь есть?»

Он поднял взгляд. «Возможно. Если ты принесёшь мне пару таблеток аспирина.»

В ванной воняло джином и чем-то еще, возможно фасолевым соусом, но по крайней мере он смог попасть всем этим в унитаз и смыть за собой. Я попшикал Глейдом, потом принес ему пузырёк с аспирином и стакан воды. Он принял три и поставил стакан туда, где раньше стояла бутылка Гилби’с. Он посмотрел на меня с выражением, которого я прежде не видел, даже когда умерла мама. Мне ненавистно это говорить, но я скажу потому именно так я тогда и подумал: это было выражение пса, нагадившего на пол.

«Я смогу есть если ты меня обнимешь.»

Я обнял его и сказал, что сожалею о том, что сказал.

«Все хорошо. Возможно, я заслужил это.»

Мы пошли на кухню и съели столько Бабулиного пирога с курицей сколько смогли, не так уж много. Скобля наши тарелки в раковине, он рассказал мне что собирается перестать пить и в те выходные действительно не пил. Он сказал, что в понедельник начнет искать работу, но не сделал этого. Он остался дома, смотрел старые фильмы по TCM, и когда я вернулся домой после бейсбольной тренировки и полуденного похода в бассейн, он был довольно пьяным.

Он увидел, что я на него смотрю и просто потряс головой. «Завтра. Завтра. Я абсолютно обещаю.»

«Я называю это чушью», сказал я и ушел в свою комнату.

6

Это было худшее лето моего детства. Вы можете спросить: «Было ли хуже, чем когда твоя мать умерла?» и я отвечу да, потому что он был единственным оставшимся моим родителем и всё происходило как будто в замедленной съёмке.

Он и в самом деле вяло пытался найти работу в страховом бизнесе, но ничего не выходило, даже когда он брился, мылся и хорошо одевался. Молва быстро разлетается, догадывался я.

Счета приходили и складывались на столик в прихожей, нераспечатанные. По крайней мере, им. Я сам вскрывал их, когда стопка становилась слишком высокой. Я клал их перед ним, и он выписывал чек чтобы покрыть счета. Я не знал когда эти чеки начнут возвращать с пометкой «недостаточно средств» и не хотел знать. Это было как стоять на мосту и представлять как неуправляемый грузовик несется прямо на тебя. Гадать на что будут похожи твои последние мысли перед тем, как тебя расплющит насмерть.

Он получил работу на пол ставки на Автомойке Джиффи возле выезда на более широкую магистраль. Это продолжалось неделю, потом он не то уволился, не то был уволен. Он не сказал мне сам, а я не спрашивал.

Я был в составе команды для Звёздной Креветочной лиги, но мы вылетели после первых двух игр в турнире с двойным выбыванием. Во время обычного сезона я совершил шестнадцать хоумранов, я был лучшим нападающим Стар Маркета, но в этих двух играх у меня семь раз был страйк-аут, один раз я пытался попасть по мячу, валяющемуся в грязи и один раз по мячу, так высоко пролетевшему у меня над головой, что мне понадобился бы лифт чтобы до него дотянуться. Тренер спросил меня что со мной не так, я ответил ничего, ничего, просто оставьте меня в покое. Я тоже делал гадости – какие с другом, какие в одиночку.

И я спал не очень хорошо. У меня не было кошмаров как когда умерла мама, я просто не мог заснуть, иногда до полуночи, а когда и до самого утра. Я начал переворачивать часы чтобы не видеть чисел.

Не то чтобы я ненавидел моего отца (тем не менее я уверен, что со временем пришёл бы к этому), но я чувствовал к нему презрение. Слабак, слабак, думал я, лёжа в кровати и слушая его храп. И конечно, я задавался вопросом, что же с нами будет. Машина была выкуплена, что было хорошо, но дом не был и размеры платежей меня ужасали. Как скоро мы не сможем внести ежемесячный взнос? Это время непременно придет, потому что оставалось еще девять лет ипотеки и не было шанса чтобы нам хватило денег на такой срок.

Бездомные, подумал я. Банк заберёт дом, как в «Гроздья гнева» и мы станем бездомными.

Я видел множество бездомных людей в центре города, и когда я не мог уснуть, мои мысли обращались к ним. Я много думал об этих городских странниках. Одетые в старые одежды, болтающиеся на их костлявых телах или же растянутые на тех, у кого тело было потолще. Кроссовки, починенные скотчем. Треснутые очки. Длинные волосы. Безумные глаза. Воняющее выпивкой дыхание. Я думал, как мы будем спать в нашей машине возле старой железнодорожной станции или на парковке Уолмарта среди множества домов на колёсах. Я представлял отца, толкающего перед собой тележку из супермаркета со всеми нашими вещами. Мне всегда представлялся мой прикроватный будильник, лежащий в этой тележке. Уж не знаю почему, но именно это меня ужасало.

Довольно скоро мне придется вернуться в школу, бездомному или нет. Некоторые из ребят из моей команды возможно начнут меня называет не иначе как «Чарли-мазила». Это конечно лучше, чем «Чарли-пьянчугин-сын», но много ли пройдёт времени прежде, чем эти прозвища смешаются в одно? Люди на нашей улице уже знают, что Джордж Рид больше не ходит на работу и они точно знают почему. Я себя на этот счёт не обманывал. Мы никогда не были воцерковленой или в каком-либо смысле религиозной семьёй. Однажды я спросил маму почему мы не ходим в церковь – потому ли что она не верит в Бога? Она ответила, что она верит, но не нуждается в том, чтобы священник (или мулла или в раввин) учил её как нужно верить в Него. Она сказала, что ей достаточно открыть глаза и оглянуться вокруг чтобы верить. Папа сказал, что он был воспитан баптистом, но перестал ходить в церковь, когда его приход стал больше интересоваться политикой, чем нагорной проповедью.

Но однажды ночью, когда до начала школьных занятий осталась неделя, мне в голову пришло помолиться. Желание было настолько сильным, что я не мог ему противиться. Я встал на колени перед кроватью, сложил руки, крепко зажмурился и молился чтобы мой отец бросил пить. «Если ты сделаешь это для меня, кто бы ты ни был, я сделаю что захочешь для тебя», сказал я. «Обещаю и пусть я умру если не выполню обещание. Дай мне знак чего ты хочешь, и я сделаю это. Обещаю.»

После этого я вернулся в постель и по крайней мере той ночью я спал до самого утра.

7

До своего увольнения отец работал в Оверленд Нейшнл Иншуренс. Это большая компания. Возможно, вы видели её рекламу, ту, что с Биллом и Джилл, говорящими верблюдами. Очень весёлая штука. Папа, бывало, говорил: «Все страховые компании используют рекламу с хихоньками и хахоньками чтобы завладеть глазами зрителя, но смех заканчивается после подачи страховой претензии. И тут на сцену выхожу я. Я специалист по урегулированию убытков, что означает – никто не говорит об этом слишком громко – что я стараюсь уменьшить стоимость контракта. Иногда у меня получается, но есть секрет – я всегда начинаю на стороне заявителя. До тех пор, пока у меня нет веских причин этого не делать.»

Среднезападная штаб-квартира Оверленд находится на окраине Чикаго, в месте, которое папа называл Страховой аллеей. Когда он ездил на работу, поездка из Сентри занимала у него сорок минут или час если движение было оживленным. Как минимум сотня специалистов по урегулированию убытков трудилась в том офисе и однажды в сентябре 2008 один из агентов с кем папе приходилось работать, приехал проведать его. Его звали Линдси Франклин. Папа звал его Линди. Близился вечер, я сидел за кухонным столом и делал домашнее задание.

Тот день запомнился тем, что начался крайне дерьмово. Дом вонял дымом несмотря на то, что я распылил уйму Глейда. Папа решил приготовить на завтрак омлет. Бог его знает зачем он встал в шесть часов утра, или почему он решил, что мне нужен омлет, но то ли он ушел в туалет, то ли включил телевизор и совсем забыл про еду не плите. Несомненно, толком не протрезвевший с ночи. Я проснулся от звона детектора дыма, побежал на кухню как был в белье, и увидел там клубы дыма. То, что было на сковороде, напоминало обугленное полено.

Я соскрёб его в мусорку и поел хлопьев Эпл Джекс. Папа всё еще был в кухонном фартуке, что выглядело глупо. Он пытался извиниться, и я мямлил что-то в ответ просто чтобы он заткнулся. Что я помню о тех неделях и месяцах, так это то, что он постоянно извинялся и это сводило меня с ума.

Но в то же время этот день запомнился как хороший, даже один из лучших дней, благодаря тому что случилось ближе к вечеру. Вы, наверное, уже сами поняли, но я всё-таки скажу, что я никогда не переставал любить своего папу, даже когда мне не нравилось то, что он делает, потому-то эта часть истории делает меня счастливым.

Линди Франклин работал на Оверленд. А ещё он был алкоголиком в завязке. Он не был одним из агентов по претензиям, с которыми отец был близок, возможно, потому что Линди никогда не захаживал в таверну Даффи с другими парнями. Но он знал, что папа остался без работы и решил что-то с этим сделать. Хотя бы попытаться. И он произвёл то, что как я позднее узнал, называется Визитом Двенадцати Шагов. В нашем городе у него был назначен ряд встреч, и после того, как все они были проведены, он решил воспользоваться моментом и навестить нас. Позже он сказал, что почти уже было передумал приходить к нам, потому что у него не было напарника (находящиеся в завязке алкоголики как правило, наносят Визит Двенадцати Шагов с партнером, как это делают, например мормоны), а потом он сказал «какого чёрта» и отыскал наш адрес в своём телефоне.

Я и думать не хочу о том, что было бы с нами, если бы он передумал. И уверен, что не побывал бы в сарае мистера Боудича. На мистере Франклине был костюм и галстук. Он был коротко подстрижен. Папа – небритый, в расстёгнутой рубашке, босой – познакомил нас. Мистер Франклин пожал мою руку, сказал, что рад знакомству со мной, после чего поинтересовался, не мог бы я пойти прогуляться чтобы он поговорил с отцом наедине. Я охотно выполнил просьбу, но окна всё еще были открыты после утренней катастрофы и потому я услышал часть того, что говорил мистер Франклин. Больше всего мне запомнились две вещи. Отец сказал, что пьёт, потому что всё ещё очень скучает по Джени. А мистер Франклин сказал: «Если выпивка вернёт её – я скажу, что это прекрасно. Но нет, не вернёт – и как бы она себя чувствовала если бы увидела, как ты и твой сын сейчас живёте?»

А ещё он сказал: «Разве тебе не надоело постоянно быть больным и усталым». Это произошло, когда отец заплакал. Обычно я ненавидел, когда он так делал (слабак, слабак), но я подумал, что может быть этот плач отличался.

8

Вы знали к чему всё идёт, и возможно вы знаете остаток истории. Я уверен, что знаете если вы сами в завязке или знаете кого-то кто в завязке. Тем вечером Линди Франклин взял папу с собой на собрание Анонимных Алкоголиков. Когда они вернулись, мистер Франклин позвонил жене и сказал, что останется у друга. Он спал на нашем раскладном диване и на следующее утро взял папу на утреннюю встречу под названием Трезвый Восход, проводимую в семь утра. С тех пор папа стал постоянным участником таких встреч и через год на одной из них получил свой первый годичный жетон трезвости (в обществе Анонимных Алкоголиков вручают так называемые жетоны трезвости – на которых указано как долго человеку уже удалось прожить без спиртного. «номинал» жетонов начинается с 24 часов, а максимальный предел назвать я затрудняюсь – встречал и 29 лет – примечание переводчика). В тот день я пропустил занятия в школе и сам вручил ему жетон, и на в этот раз если кто и ревел, так это я. Никто не обратил на это внимание; много кто ревел на таких встречах. Папа обнял меня, потом меня обнял Линди. С тех пор я звал его по имени, потому что он очень часто бывал рядом. Он был покровителем моего папы в программе.

Это было чудо. Сейчас я много знаю об АА, и знаю, что это происходит с мужчинами и женщинами по всему миру, но мне всё ещё кажется, что произошло чудо. Папа получил свой первый медальон не ровно через год после Двенадцатишагового звонка Линди, потому что у него была пара срывов, но он справился с ними и люди из АА говорили то, что они всегда говорят – возвращайся, и он возвращался, и его последний срыв – одну банку пива из шестибаночной упаковки он вылил в раковину – был прямо перед Хеллоуином 2009 года. Когда Линди произносил речь на папиной первой годовщине, он сказал, что программу многие люди получают приглашение в программу, но они им не пользуются. Он сказал, что папа один из счастливцев. Может, это было правдой, может моя молитва была просто совпадением, но я верю, что нет. В обществе АА ты мог верить во что хочешь. Это записано в том, что исцеляющиеся алкоголики называют Большая Книга.

И у меня было данное мной обещание.

9

Я посещал только папины юбилейные встречи, но как я и сказал, Линди постоянно был рядом, и я выучил большинство слоганов, которые постоянно произносят члены АА.

Мне особенно нравилось: «ты не можешь превратить солёный огурец обратно в свежий», и «Бог не создаёт мусор», но по-настоящему застряло во мне и пребывает и по сей день то, что Линди сказал папе однажды вечером, когда папа рассказывал ему про все эти неоплаченные счета и как он боялся лишиться дома. Линди сказал папе, что обретение трезвости было чудом. Потом он добавил: «Но чудеса – это не волшебство.»

Шесть месяцев трезвости спустя папа восстановился в Оверленд – Линди Франклин и некоторые другие поддержали папу, включая его старого босса, который прежде его и уволил – он вернул себе работу, но находился под пристальным вниманием и понимал это. Это заставляло его работать вдвое усерднее. Позже, осенью 2011 (два года трезвости), у них с Линди был разговор, который продлился так долго, что Линди пришлось снова ночевать на раскладном диване. Папа сказал, что хочет двигаться дальше самостоятельно, но не станет этого делать без благословения Линди. Убедившись, что папа не собирается вновь начать пить даже если его новый бизнес провалится – он был уверен в этом настолько насколько возможно, трезвость ведь тоже не высшая математика – Линди сказал ему предпринять попытку.

Папа усадил меня рядом и объяснил, что это значит: работа без сети (имеется ввиду Оверленд – примечание переводчика). «Что ты на это скажешь?»

«Я думаю, тебе пора сказать адьёс этим говорящим верблюдам», ответил я и он рассмеялся. Потом я сказал, то, что был должен: «Но, если ты снова начнешь пить – это всё испортишь.»

Две недели спустя он подал в Оверленд заявление на увольнение, и в феврале 2012 открыл частную практику в крошечном офисе на Мейн-стрит: «Джордж Рид – Исследователь и Независимый специалист по урегулированию убытков».

Он проводил не слишком много времени в этой коморке, большую часть времени он был на ногах. Он беседовал с копами, с поручителями («Всегда хороши для получения зацепок», говорил папа), но в основном с адвокатами. Многие из них были с ним знакомы ещё по работе в Оверленд, и знали, что он привык говорить честно, без утайки. Они давали ему работу – непростую, крупные компании либо резко снижали сумму выплаты, либо вовсе отказывали в иске. Он работал долгими, долгими часами. Большую часть вечеров я приходил в пустой дом и сам готовил себе обед. Я не переживал по этому поводу. Сперва, когда мой папа наконец возвращался, я обнимал его и тайком проверял его дыхание на наличие незабываемого аромата джина Гилби’с. Некоторое время спустя, я просто обнимал его. И он редко пропускал Трезвый Рассвет.

Иногда Линди приходил на воскресный ланч, обычно приносил готовую еду, и мы втроём смотрели за игрой Медведей (речь о футбольной команде Chicago Bears – примечание переводчика), или Белых Носков (White Sox) если был бейсбольный сезон. Во время одного из этих ланчей отец сказал, что его бизнес растёт с каждым месяцем. «Всё пошло бы ещё быстрее, если бы я почаще выступал на стороне истца в делах о поскальзывании и падении, но многие из подобных дел дурно пахнут.»

«Расскажи об этом», попросил Линди. «Ты можешь получить на таких делах прибыль в краткосрочной перспективе, но в конце концов такая работа укусить тебя за зад.»

Прямо перед началом моего младшего года в школе Хиллвью папа сказал, что нам нужно серьезно поговорить. Я приготовился к лекции про пьянство в раннем возрасте, или обсуждению каких-нибудь пакостей из тех, что мы с моим другом Берти Бёрд выделывали во время (и некоторое время после) его «пьяных» годов, но у него на уме не было ничего подобного. Он хотел поговорить о школе. Он сказал, что я должен усердно трудиться если я хочу попасть в хороший колледж. Действительно усердно.

«Мой бизнес начинает приносить прибыль. Сперва было страшно, было время, когда я попросил брата о займе, но теперь он почти оплачен и я думаю, что скоро буду стоять на твёрдой земле. Телефон то и дело звонит. Но когда дело дойдёт до твоего поступления в колледж…» Он покачал головой. «Не думаю, что смогу тебе как следует помочь, даже в начале. Нам вообще чертовски повезло, что мы в принципе платёжеспособны. Это моя вина. Я делаю всё, что в моих силах чтобы исправить ситуацию -»

«Я знаю.»

«- но тебе придется быть самостоятельным. Тебе нужна работа. Тебе нужно получить высокий балл в Академическом оценочном тесте, когда будешь его сдавать.»

Я собирался сдавать Академический оценочный тест в декабре, но не стал этого говорить. Папа был в ударе.

«Ещё тебе нужно подумать о кредитах, но только в крайнем случае – иначе они еще долго будут тебя преследовать. Подумай о стипендии. И занимайся спортом, это тоже дорога к стипендии, но в первую очередь это оценки. Оценки, оценки, оценки. Мне нужно не чтобы ты прочитал прощальную речь на выпускном, но ты должен быть в первой десятке по успеваемости. Понимаешь?»

«Да, отец» ответил я, и он наградил меня шутливым шлепком.

10

Я усердно учился и зарабатывал оценки. Я играл в футбол осенью и в бейсбол весной. Я поступил на второй курс благодаря обоим видам спорта. Тренер Харкнесс хотел, что бы я играл ещё и в баскетбол, но я отказался. Я сказал, что мне нужно три месяца в году чтобы занимать чем-то кроме спорта. Тренер ушел прочь, качая головой и сокрушаясь плачевным состоянием молодёжи в наш дегенеративный век.

Иногда я ходил на танцы. Иногда целовал девчонок. У меня появились хорошие друзья, большинство из них были спортсменами, но не все. Я открыл для себя несколько групп, исполняющих металл, и громко включал их записи. Отец никогда не протестовал, но подарил мне EarPods на Рождество. В будущем меня ожидали ужасные вещи – я расскажу о них, когда придёт время – но ничего ужасного из того, что я воображал, так и не произошло. Дом всё ещё принадлежал нам и мой ключ всё ещё открывал входную дверь. Это было здорово. Если только вы когда-нибудь представляли себе, как проводите холодные зимние ночи в автомобиле или в приюте для бездомных, вы понимаете, о чем я.

И я никогда не забывал про сделку, заключенную с Богом. Если Ты окажешь мне услугу, я окажу её Тебе, сказал я. Сказал, стоя на коленях. Просто покажи мне чего ты хочешь, и я сделаю это. Клянусь. Это была детская молитва, мечты о волшебстве, но часть меня (большая часть меня) в это не верила. Не теперь. Я думаю, моя молитва была услышана, прямо как в одном из банальных фильмов Lifetime, которые крутят между днём благодарения и Рождеством. Что означает, что я должен был исполнить свою часть сделки. Я чувствовал, что, если я не исполню, Бог заберёт чудо назад и мой папа снова начнёт пить. Нужно иметь в виду, что старшеклассники – не важно, насколько велики мальчики и неважно насколько красивы девочки, по большому счёту внутри всё ещё дети.

Я старался. Несмотря на то, что дни были не просто заполнены школьными и внешкольными мероприятиями, а были ими попросту переполнены, я делал всё возможное чтобы вернуть то, что было взято в долг.

Я присоединился к Key Club Adopt-A-Highway (дословно «Клуб Усынови Дорогу» или «Позаботься о дороге». Его члены как бы берут под опеку кусочек хайвея. Убирают там мусор, поддерживают в чистоте. Такие вот американские дорожные чистомены. Примечание переводчика.) Нам достались две мили 226 шоссе, которые представляют собой пустошь, покрытую заведениями фастфуда, мотелей и заправок. Я подобрал хреналион коробок из-под Биг Маков, два хреналиона пивных банок и как минимум дюжину пар рваного нижнего белья. На один из Хэллоуинов я напялил дурацкий оранжевый свитер и пошёл собирать вещи для юнисеф (United Nations International Children’s Emergency Fund, преемник Международного Фонда Помощи Детям, действует в 192 странах – примечание переводчика). Летом 2012 я сидел за столом регистрации избирателей в центре города, хотя мне оставалось ещё полтора года до момента, когда я смогу проголосовать сам. Ещё по пятницам я помогал отцу в офисе после тренировки, подшивал бумаги и заносил данные в компьютер – обычная рутина – и когда на улице темнело, мы ужинали пиццей из «Джованни» прямо из коробки.

Папа говорил, что всё это будет отлично выглядеть в моём заявлении на поступление в колледж, я соглашался с ним, не говоря зачем на самом деле я это делаю. Я не хотел, чтобы Бог решил, будто я не держу своё слово, но иногда, мне казалось, будто я слышу доносящийся с небес шёпот неодобрения: «Недостаточно хорошо, Чарли. Ты действительно думаешь, что сбор придорожного мусора достаточная плата за хорошую жизнь тебя и твоего отца?»

И вот я добрался до апреля 2013, году, когда мне исполнилось семнадцать. И до мистера Боудича.

11

Я остановился на углу Пайн и Сикамор по пути с бейсбольной тренировки чтобы убрать левую руку с руля велосипеда и потрясти ей. Она всё ещё было красной и пульсировала после дневных упражнений в тренажёрке (поле всё еще было слишком грязным для игры). Тренер Харкнесс – который учил и бейсболу, и баскетболу – поставил меня впереди, а несколько парней, пробивавшихся на роль питчера, тренировали бросок. Некоторые из тех ребят бросали действительно сильно. Не то что бы тренер отыгрывался на мне за мой отказ играть в баскетбол – в котором Ежи продули 5-20 в прошлом сезоне – но и не могу сказать, что он так не делал.

Покосившийся и довольно беспорядочно возведённый старый викторианский дом мистера Боудича был справа от меня, и под этим углом выглядел как Дом Психа даже больше чем обычно. Я обхватил кистью левую ручку велосипедного руля, был уже готов продолжить поездку, когда я услышал собаку, издающую вой. Он раздался откуда-то сзади дома. Я подумал, что это пёс-монстр, которого описывал Энди, с большущими зубами и красными глазищами над слюнявыми челюстями, но этот вой не был яростным кличем злобного зверя, бегущего в атаку; он звучал печально и испуганно. Может быть даже потерянно. Я даже подумал не почудился ли мне этот вой и решил, что это не так. Потому что он повторился. И в третий раз, но тихо и как-то неуверенно, как будто издающее его животное подумало, что толку не будет.

После этого, ещё тише чем последний неуверенный вой, я услышал «Помогите.»

Если бы не услышанный ранее во, я бы скатился по холму к своему дому, перекусил бы стаканом молока с половиной коробки Пепперидж Фарм Миланос, довольный как слон. Что было бы плохо для мистера Боудича. Темнело, тени по-вечернему вытянулись, и это был чертовски холодный апрель. Мистер Боудич мог пролежать всю ночь.

Я получил признание за его спасение – это могло стать ещё одной золотой звездой к моему заявлению о поступлении в колледж, если бы я отбросил скромность и приложил к заявлению статью, опубликованную в газете неделей спустя – но это был не я, точнее не совсем.

Это Радар спасла его, теми самыми потерянными завываниями.