Стивен Кинг "Волшебная Сказка" (Stephen King "Fairy Tale") любительский перевод. Глава 13
Звонок Энди. Радар принимает решение.
Жаркое. Гуситса.
1
Радар, казалось, была удивлена, что мы встали затемно, но она охотно съела завтрак (с тремя пилюлями, зарытыми в него) и охотно шла на холм к Дому номер один. В доме Ричленд было темно. Я поднялся на второй этаж к сейфу, нацепил пояс с револьвером и завязал шнурки. С пистолетом 22 калибра, принадлежащим Полли, лежащем у меня в рюкзаке, я чувствовал себя Сэмом-с-двумя-пушками. (долго искал что означает «two gun San», СКОРЕЕ ВСЕГО это аллюзия на пароход Дядя Сэм, во времена Гражданской войны в США переделанный в хорошо вооружённую канонерку. Встречается у Стивена Кинга и в «Противостояние» - примечание переводчика). В кладовой кроме прочего стояли пустые банки из-под соуса для спагетти. Я наполнил две из них собачьей едой, крепко закрутил крышки, завернул в полотенце для посуды и положил в рюкзак под футболку и пару трусов (никогда не отправляйся в путь без чистого белья – ещё одна из пословиц моей мамы. К этому я добавил дюжину банок сардин Кинг Оскар (к которым я пристрастился), пачку крекеров, несколько песочных печенек с пеканом (только несколько, потому что я не мог от них оторваться), и пригоршню мясных палочек Перки Джерки. Ещё пару оставшихся банок колы из холодильника. Кроме того, я засунул в рюкзак свой кошелёк, так что фонарик мне пришлось засунуть в задний карман, как и прежде. Вы могли бы сказать, что такие припасы были чрезвычайно скудны для пути туда и обратно в сотню миль. Конечно, вы будете правы, но в мой рюкзак не влезло бы больше, а ещё башмачница предлагала угостить меня едой. Возможно, она могла бы прибавить что-нибудь к моим припасам. А если нет – мне пришлось бы красть еду, и эта мысль наполняла меня и тревогой, и волнением.
Больше всего меня беспокоил замок на сарае. Я подумал, что, если бы сарай был заперт, никто бы им не заинтересовался. А вот если бы он был открыт, кто-нибудь мог захотеть посмотреть, что в нём, а пачки журналов на крышке колодца были так себе камуфляжем. Я лег спать с этой проблемой в стиле Агаты Кристи, а проснулся с тем, что казалось мне хорошим решением. Дверь в сарай будет заперта снаружи, кроме того, появится ещё один человек, который скажет, что я забрал Радар в Чикаго в надежде на чудесное исцеление.
Анди Чен – вот какое я нашёл решение.
Я дождался семи часов утра и позвонил ему, думая, что в это время он должен вставать и готовиться к школе, но после четырёх гудков я подумал, что мой звонок окажется переадресован на голосовую почту. Я думал какое сообщение ему оставлю, когда он ответил, слегка запыхавшимся и нетерпеливым голосом.
«Чего тебе надо, Рид? Я только что вылез из грёбаного душа и теперь с меня льёт на пол.»
«Ооо,» сказал я высоким фальцетом, «Жёлтая Угроза голый?»
«Очень смешно, расистский ты жуёбок. Чего тебе надо-то?» (позволю себе перевести обращение «fuck» таким образом – примечание переводчика)
«Кое-что важное.»
«Что стряслось?» Теперь его голос звучал серьёзно.
«Смотри, я в Хайболе за городом. Знаешь Хайбол, да?»
Конечно, он знал. Это была стоянка грузовиков, на которой был лучший ассортимент аркадных автоматов во всём Сентри. Мы набивались в автомобиль кого-нибудь, у кого были права – или садились на автобус, если под рукой не было никого с правами – и играли, пока не просаживали все деньги. Или пока нас оттуда не выгоняли.
«Что ты там делаешь? Сегодня учебный день.»
«У меня теперь собака. Та самая, что напугала тебя до полусмерти, когда мы были детьми. Она теперь уже не та, и есть парень в Чикаго, который знает, как помочь старым собакам. Как бы оживляет их.»
«Это херня,» сухо сказал Энди. «Не иначе. Не глупи, Чарли. Когда собаки стареют, они стареют, конец исто-»
«Может, ты заткнёшься и послушаешь? Один парень предложил мне и Радар поехать в его фургоне за тридцать баксов-»
«Тридцать-»
«Мне пора идти, а то он уедет без нас. Мне нужна твоя помощь чтобы запереть дом.»
«Ты забыл запереть свой-»
«Нет, нет. Дом мистера Боудича! Я забыл!»
«Как ты добрался до Хайбо-»
«Я пропущу поездку, если ты не заткнёшься! Запрёшь дом? Я оставил ключи на кухонном столе.» Потом, как будто только что вспомнил: «И запри сарай тоже. Замок висит на двери.»
«Мне придётся поехать в школу на велике вместо автобуса. Сколько ты мне заплатишь?»
«Энди, ну же!»
«Шучу, Рид, я даже не попрошу тебя отсосать мне. Но если кто-нибудь спросит-»
«Не спросит. А если вдруг спросят – скажи, что я уехал в Чикаго. Не хочу, чтобы у тебя были неприятности, просто запри за меня дом. И сарай. Я заберу у тебя ключи, когда мы вернёмся.»
«Да, сделаю. Ты там заночуешь, или-»
«Возможно. Может, и останусь и на две ночи. Мне пора бежать. Я твой должник.»
Я завершил звонок, надел рюкзак и взял поводок. Я оставил ключи на столе и пристегнул поводок к ошейнику Радар. Я остановился на крыльце, глядя через траву на сарай. Я в самом деле собираюсь спуститься по этим узким закрученным ступенькам (различной высоты), держа в руках поводок? Паршивая идея. Для нас обоих.
Было не поздно дать отбой. Я мог позвонить Энди и сказать, что я в последнюю минуту передумал, или что воображаемый водитель фургона уехал без меня. Я мог отвести Радар домой, разорвать лежащее на кухонном столе письмо, и отправить в корзину имейл, ждущий отправки миссис Сильвиус. Энди был прав: когда собаки стареют, они стареют, конец истории. Это не означало, что я не мог продолжить исследование другого мира, мне просто следовало подождать.
Пока она умрёт.
Я отцепил её поводок и начал двигаться к сараю. На середине пути я обернулся. Они всё ещё сидела там, где я её оставил. Я подумал позвать её, желание было сильным, но я сдержался. Я продолжил идти. У двери сарая я снова обернулся. Они всё так же сидела на задних лапах на ступнях крыльца. Я собирался уже вернуться назад, когда Радар поднялась на ноги и нерешительно пошла через двор к месту, где я стоял перед открытой дверью. Она так же нерешительно нюхала воздух. Я не включал питающиеся от батареек лампы, потому что нос Радар не нуждался в них. Она посмотрела на груды журналов, которые я сложил поверх останков большого таракана, и я видел, что её чуткий нос быстро трепетал.
Затем она посмотрела на доски, закрывающие колодец, и произошло кое-что замечательное. Она рысью подбежала к колодцу и начала скрести лапами доски, тихо скуля от возбуждения. Она помнит, подумал я. И воспоминания, должно быть, хорошие, раз она снова хочет туда.
Я повесил замок поверх засова и прикрыл дверь, оставив достаточно света, чтобы видеть, как пройти к колодцу. «Радар, теперь нужно вести себя тихо. Тсс.»
Скулёж прекратился, но не царапанье лап по доскам. Её желание отправиться вниз заставило меня лучше к тому, что ждало нас по другую сторону подземного коридора. И в самом деле, почему я должен был плохо относиться к тому миру? Маки были красивыми, а пахли ещё лучше. Башмачница была безобидной; она встретила меня, успокоила, когда я сломался, и я хотел увидеть её снова.
Она хотела снова увидеть Радар… и, думаю, Радар тоже была бы рада её увидеть.
«Лежать.»
Радар посмотрела на меня, но осталась стоять. Она пристально посмотрела в темноту между досок, затем на меня, затем снова на доски. Собаки умеют выражать свои мысли, и мне казалось совершенно ясным, что она пыталась сказать: «Поторопись, Чарли.»
«Радар, лежать.»
Она очень неохотно легла на живот, но в тот же самый момент, когда я сдвинул доски из параллельного положения в V-образное, она оказалась на ногах и побежала вниз по ступеням резво, как щенок. На её затылке и у основания хвоста были лоскутки белого. Я видел их, а затем она пропала. А я-то переживал как она будет спускаться по ступеням. Смешно, да? Как сказал бы мистер Невилл, мой учитель английского языка: ирония полезна для вашей крови. (Каламбур основан на том, что “irony” звучит и пишется почти как “iron” – «железо» - примечание переводчика.)
2
Я собрался было позвать её назад, но вовремя понял, что это ужасная идея. Она могла не обратить внимания. А если бы обратила, и попыталась бы развернуться на этих маленьких ступеньках, она бы почти наверняка разбилась бы насмерть. Всё что я мне оставалось – надеяться, что она не оступится в темноте и не свалится. Или не начнёт лаять. Это несомненно обратит в бегство гигантских тараканов, но также и отправит в полёт гигантских летучих мышей.
В любом случае, я ничего не мог с этим поделать. Всё что я мог – следовать плану. Я спускался по ступеням, пока снаружи осталось только то, что выше груди, а образующие букву V смыкались по обе стороны от меня. Я начал класть на них связанные стопки журналов, строя перед собой стену их них. Всё это время я ожидал услышать удар и последний стон боли. Или, если падение не убьёт её, множество стонов, пока она лежит на куче земли, медленно умирая из-за моих блестящих идей.
Пока я сдвигал доски как можно ближе к себе, я вспотел как свинья. Я протянул руки через ограждающую стену журналов и схватил ещё одну пачку. Я поставил её себе на голову, словно женщина из племени, несущая корзину белья к ближайшей реке, затем медленно присел. Последняя пачка накрыло отверстие, в котором я скрылся. Она легла слегка косо, но это должно было сработать – если Энди перед тем, как закрыть сарай, заглянет в него. Конечно, оставался вопрос как я выберусь из сарая, но это была задачка для другого раза.
Я начал спускаться по ступеням, снова следуя своим плечом за изгибами стены, а луч фонаря освещал мои ступни. Рюкзак замедлял мой путь. Я снова считал шаги, и когда я добрался до сотни, я посветил вниз по оставшейся части пути. Два светящихся пятнышка появились внизу, когда луч фонарика попал на отражающую поверхность собачьих глаз. Она уже спустилась и дожидалась меня вместо того, чтобы бежать вдоль коридора. Облегчение, которое я испытал, было невероятным. Я добрался до дна так быстро как только мог, то есть не слишком быстро, потому что я не хотел лежать на полу со сломанной ногой. Или двумя. Я опустился на колено чтобы обнять Радар. В обычных обстоятельствах она всегда охотно обнималась, но на этот раз она увернулась и повернулась к коридору.
«Хорошо, но не напугай местную живность. Тише.»
Она пошла передо мной, не бегом, но достаточно быстро и без всяких признаков хромоты. По крайней мере, пока. Я снова задумался чем же на самом деле были чудодейственные пилюли, и как много они забирали взамен того, что давали. Одной из любимых пословиц папы была: «Бесплатный сыр только в мышеловке.»
Когда мы приблизились к месту, которое я знал как границу, я рискнул побеспокоить летучих мышей, подняв луч фонаря от пола, чтобы посмотреть на реакцию Радар. Я ничего не заметил, и уже забеспокоился, что эффект пропадает после первого раза, когда испытал головокружение – и то самое чувство внетелесного опыта. Оно прошло так же быстро, как и пришло, и вскоре после этого я увидел проблески света в том месте, где коридор выходил на склон холма. Я догнал Радар. Я продрался сквозь свисающие лианы и посмотрел на маки. Красный ковёр, подумал я, красный ковёр.
Мы оказались в другом мире.
3
Мгновение Радар стояла неподвижно, глядя вперёд, навострив уши и шевеля носом. Она начала спускаться, сперва рысью, а затем с максимально скоростью, на какую был способна. Или я так думал. Я был на середине пути по склону холма, когда Дора вышла из своего маленького коттеджа с парой тапочек в одной руке. Радди была, может быть, в десяти футов передо мной. Дора увидела, что мы идём – или скорее, увидела того, кто идёт на четырёх ногах вместо двух – и уронила тапочки. Она встала на колени и протянула руки. Радар помчала во весь опор, весело лая. Она слегка замедлилась в конце (а может, её задние лапы это сделали), но недостаточно чтобы не врезаться в Дору, которая завалилась на спину, и её юбка взлетела над её ярко-зелёными чулками. Радар залезла на неё сверху, лая и облизывая её лицо. Хвост Радар яростно вилял.
Я сам бросился бежать, тугой рюкзак скакал вверх и вниз по моей спине. Я пригнулся под раскачивающимися ботинками и схватил Радар за ошейник. «Девочка, прекрати! Слезь с неё.»
Но это не могло произойти, потому что Дора обвила свои руки вокруг шеи Радар и прижала её голову к своей груди… как она это сделала со мной. Её ноги, обутые в те же самые красные башмаки (с зелёными чулками это выглядело довольно по-рождественски), болтались вверх и вниз в счастливом танце. Когда она села, я увидел бледный оттенок румянца на серых щеках, и вязкую жидкость – служившую у неё слезами – сочившуюся из глаз без ресниц.
«Раиии!» закричала она, и обняла мою собаку снова. Радар принялась лизать её шею, махая хвостом влево и вправо. «Раи, Раи, РАИИИ!»
«Думаю, вы уже знакомы,» сказал я.
4
Мне не понадобилось пользоваться своими припасами; она накормила нас, и накормила как следует. Жаркое было лучшим, что я когда-либо пробовал, мясо и картофель плавали в пикантном соусе. В моём мозгу проскользнула мысль – возможно, навеянная фильмам ужасов или чем-то ещё – что мы едим человеческое мясо, но я прогнал эту мысль как глупую. Эта женщина была хорошей. Мне не нужно было смотреть на выражение веселья или на добрые глаза, чтобы понять это; она излучала доброту. И если бы мне этого не хватило, я видел, как Радар была рада встрече с ней.
Я поцеловал её в щёку, что вышло совершенно естественно. Дора погладила меня по спине и подтолкнула внутрь. В коттедже была всего одна комната, и внутри было очень жарко. Камин не был зажжён, но печь была набита дровами, и горшок жаркого кипел на плоской металлической пластине – думаю, такая называется плитой (хотя я могу ошибаться, а этот счёт). Посередине комнаты стоял стол с вазой маков по центру. Дора поставила две миски, судя по виду, самодельных, и две деревянные ложки. Она жестом указала мне сесть.
Радар свернулась так близко к печи, как только могла, не рискуя подпалить свой мех. Дора взяла ещё одну миску из одного из шкафчиков и, используя стоящий над кухонной раковиной насос, наполнила её водой. Она поставила миску перед Радар, и та охотно напилась. Но, как я заметил, не отрывая задних лап от пола. Что не было хорошим знаком. Мне следовало ограничить её нагрузки, но, когда Радар увидела дом своего старого друга, ничто не могло её остановить. Даже будь Радар на поводке, она вырвала бы его у меня из руки.
Дора поставила чайник, наложила жаркого, и поспешила обратно к плите. Она достала из шкафчика кружки – как и миски, они были слегка бугорчатыми – и кувшин, из которого она разливала чай. Я надеялся, что это самый обыкновенный чай, от которого я не превращусь в камень. Я и так уже достаточно обалдел. Я продолжал думать, что этот мир каким-то образом находится под моим миром. От этой идеи трудно было отмахнуться, потому что я спускался вниз чтобы попасть сюда. Но ведь наверху тут было небо. Я чувствовал себя как Чарли в Стране чудес, и, если бы я выглянул через круглое переднее окно коттеджа и увидел безумного Шляпника, скачущего по дороге прочь (может быть с улыбающимся Чеширским котом в руках), я бы не удивился. Или, по крайней мере, не удивился бы больше, чем уже был удивлён.
Странность ситуации не перебивала мой голод; я слишком волновался, чтобы как следует позавтракать. И всё же я дождался пока Дора принесёт чашки и сядет за стол. Это, конечно, была обыкновенная вежливость, но кроме того я думал, что она может захотеть произнести какую-нибудь молитву; тарабарскую версию «благослови нам эту пищу». Она не стала молиться, просто взяла ложку и жестом показала мне приступать. Как я уже говорил, было очень вкусно. Я выловил кусок мяса и показал ей, подняв брови.
Месяц рта поднялся вверх в её версии улыбки. Она подняла два пальца над головой и слегка подпрыгнула на месте.
«Кролик?»
Она кивнула и издала скрежещущий, булькающий звук. Я понял, что это был смех, или попытка его издать, что огорчило меня точно так же, как когда я видел кого-то слепого, или человека на инвалидной коляске, который никогда не сможет ходить. Большинство таких людей не хотели жалости. Они справлялись со своей инвалидностью, помогали другим, жили хорошие жизни. Они отважные. Я понимаю всё это. И всё же мне казалось- может быть, потому что в моём организме всё работало на пять из пяти – что-то подлое было в том, что на свете бывают такие штуки, ненормальные и несправедливые. Я подумал о девочке, с которой мы учились в начальной школе: Джорджиной Вомак. У неё была огромная красная родинка на одной из щёк. Джорджина была весёлой маленькой непоседой, да и соображала, как следует, большинство детей относились к ней достойно. Берти Бёрд менялся с ней содержимым коробки для завтраков. Думаю, она чего-то добилась в жизни, но мне жаль, что она видела эту отметину на своём лице в зеркале каждый день. Это не было её виной, и не было виной Доры, что её смех, который должен был быть красивым и свободным, звучал как злобное рычание.
Она в последний раз подпрыгнула, как бы для выразительности, затем сделала вращательный жест пальцем: кушай, кушай.
Радар с трудом поднялась, и когда она смогла подтянуть под себя задние лапы, подошла к Доре. Та похлопала ладонью своей серой руки по лбу, что, как я понял, было жестом раздумья. Она нашла ещё одну миску и наложила туда мяса и соуса. Она посмотрела на меня, подняв редкие брови.
Я кивнул и улыбнулся. «В Башмачном доме едят все.» Дора наградила меня полумесяцем улыбки и поставила миску на пол. Радар принялась за еду, виляя хвостом.
Пока я ел, я осмотрел вторую половину комнаты, где мы ели. Там стояла уютная кровать, как раз подходящего размера для маленькой башмачницы, но большую часть той стороны комнаты занимала мастерская. Или, может быть, реабилитационное отделение для раненой обуви. У большинства из них были повреждены задники, или подошвы, которые свисали словно сломанные челюсти, или просто были дыры на подошвах или напротив больших пальцев. Среди них была пара кожаных рабочих ботинок, задники которых были стоптаны, как будто их носил кто-то, чьи ноги были больше, чем у изначального владельца. Неровная дыра в шёлковом башмачке цвета королевский пурпур была зашита тёмно-синей нитью - вероятно, самое близкое, что удалось найти Доре. Некоторые из башмаков были грязными, а некоторые – на верстаке – были в процессе чистки и полировки какими-то снадобьями из маленьких металлических горшочков. Мне было интересно откуда взялись все эти башмаки, но больше меня интересовал предмет, занимающий почетное место в мастерской части коттеджа.
Тем временем, я опустошил свою миску, а Радар – свою. Дора взяла их и подняла брови в очередном вопросе.
«Да, пожалуйста,» сказал я. «Но не слишком много для Радар, а то она проспит весь день.»
Дора приложила сложенные ладони к щеке и закрыла глаза. Она указала на Радар.
«Лени.»
«Колени?»
Дора покачала головой и вновь показала ту же пантомиму. «Лени!»
«Радар после еды разленится и ей надо будет поспать?»
Башмачница кивнула и указала туда, где Радар и была, возле печи.
«Она спала там раньше? Когда мистер Боудич её приводил?»
Дора снова кивнула и опустилась на одно колено, чтобы погладить Радар по голове. Радар посмотрела на неё – могу ошибаться, но думаю, что - с обожанием.
Мы прикончили по второй миске жаркого. Я сказал спасибо. Радар сказала тоже самое своими глазами. Пока Дора уносила наши миски, я встал чтобы посмотреть на привлёкший моё внимание предмет в башмачной больнице. Это была старомодная швейная машинка, из тех, в которых нужно нажимать ногой на педаль. На её черном корпусе была нанесённая поблёкшим сусальным золотом надпись «Зингер.»
«Мистер Боудич принёс это вам?»
Она кивнула, погладила себя по груди, опустила голову. Когда она вновь подняла взгляд, её глаза были мокры.
«Он был добр к вам.»
Она кивнула.
«А вы были добры к нему. И к Радар.»
Она сделала усилие и произнесла единственное различимое слово: «Таа.»
«У вас очень много ботинок. Где вы их берёте? И что вы с ними делаете?»
Казалось, она не знала как на это ответить, и жесты, которые она делала, не помогали. Затем, она просияла и пошла в мастерскую. Там был гардероб, к котором, должно быть, хранилась её одежда, и намного больше шкафчиков, чем в кухонной части коттеджа. Я решил, что в них она хранит всевозможные инструменты для починки обуви. Она присела перед одним из нижних шкафчиков и достала маленькую классную доску, вроде тех, что когда-то дети использовали в школах, состоящих из одной комнаты, сидя за партами с чернильницами. Она порылась ещё и встала, держа в руке огрызок мела. Она сдвинула в сторону часть своих лежащих на верстаке незаконченных работ, медленно написала, и приподняла доску, чтобы я мог прочитать.
«Ти повидай гуситсу»
«Я не понял.»
Она вздохнула, стёрла надпись, и поманила меня к верстаку. Я заглянул через плечо, когда она закончила рисовать коробочку и две параллельные линии перед ней. Она постучала по коробочке, обвела рукой коттедж и снова постучала по коробочке.
«Этот дом?»
Она кивнула, указала на параллельные линии, затем показала в единственное окно слева от передней двери.
«Дорога.»
«Таа.» Она подняла палец – слушай внимательно, молодой человек – и слегка удлинила параллельные линии. Затем нарисовала ещё одну коробку. Под ней она снова написала «ти повидай гуситсу».
«Гуситса.»
«Таа.» Она погладила свой рот, затем быстро сложила пальцы вместе в жесте кусающего крокодила, который я отлично понял.
«Поговорить!»
«Таа.»
Она постучала по несуществующему слову гуситса. Затем взяла меня за плечи. Её руки были сильны от работы с башмаками, с мозолями на кончиках серых пальцев. Она развернула меня и отвела к передней двери. Когда я оказался там, она указала на меня, жестом из двух пальцев изобразила ходьбу и указала вправо.
«Ты хочешь, чтобы я пошёл и повидался с гуситсей?»
Она кивнула.
«Моей собаке нужно отдохнуть. Она не в лучшей форме.»
Дора указала на Радар, сделала жест, изображающий сон.
Я думал спросить, далеко ли идти, но сомневался, что она сможет ответить на вопрос такого рода. Тут подошли бы вопросы, подразумевающие да или нет.
«Это далеко?»
Дора покачала головой.
«Гуситса умеет говорить?»
Кажется, вопрос удивил её, но она кивнула.
«Гуситса? Это значит гусыня… или может быть, девица?»
Улыбка-полумесяц. Пожимание плечами. Кивок, за которым последовало качание головы.
«Я запутался. Я успею вернуться до темноты?»
Уверенный кивок.
«Вы присмотрите за Радар?»
«Таа.»
Я подумал, и решил попробовать. Раз уж гуситса умела говорить, у меня были вопросы. Про Дору, про город. Гуситса могла даже знать про солнечный циферблат, который должен был сделать Радар снова молодой. Я решил, что буду идти час или около того, и, если не обнаружу дом гуситсы, развернусь и пойду обратно.
Я начал открывать дверь (вместо ручки на ней была старомодная железная щеколда). Они придержала меня за локоть и подняла палец: погоди. Она сбегала в Центральную Обувную Мастерскую, выдвинула ящик верстака, что-то оттуда достала и вернулась ко мне. У неё в руке были три кусочка кожи, размером меньше ладони. Они выглядели как покрашенные в зелёный цвет подошвы ботинок. Она жестом велела мне положить их в карман.
«Для чего они?»
Она нахмурилась, затем улыбнулась и повернула свои руки ладонями вверх. Видимо, это было слишком сложно. Оно потрогала лямки моего рюкзака и вопросительно на меня посмотрела. Я решил, что чёрт с ним, и снял его. Я поставил его возле двери, присел на корточки, открыл рюкзак, и сунул кошелёк в задний карман – словно кто-то мог попросить у меня паспорт, что было ерундой. Я посмотрел на Радар, чтобы узнать, как она воспримет, что я оставляю её с Дорой. Она подняла голову, когда я встал и отпер дверь, затем опустила её снова, отчётливо выказывая согласие остаться там, где она лежит и поспать. Почему бы и нет? Её живот был полон еды, и она была с другом.
Дорожка вела к широкой грязной дороге – проезду – окружённому маками. Были и другие цветы, но они все засыхали или уже засохли. Я обернулся и посмотрел назад. Над дверью висел большой деревянный башмак, ярко-красного цвета, как и те, что носила Дора. Я подумал, что это была своего рода вывеска. Дора стояла под ним, она улыбалась и указывала направо на случай, если я в последнюю минуту забуду куда идти. Это было так по-матерински, что мне пришлось улыбнуться.
«Меня зовут Чарли Рид, мэм. И если я этого не сказал, спасибо, что покормили нас. Рад знакомству с вами.»
Она кивнула, указала на меня, затем погладила себя над сердцем. Перевод не требовался.
«Можно, я спрошу кое-что ещё?»
Она кивнула.
«Я говорю на вашем языке? Правильно?»
Она засмеялась и пожала плечами – она или не поняла, или не знала, или считала, что ответ не имеет значения.
«Хорошо. Наверное.»
«Орошо.» Она вошла в дом и закрыла дверь.
Там, где дорожка соединялась с проездом, стоял знак, вроде меню, которое рестораны выставляют на тротуаре. Так сторона, что смотрела вправо – в направлении, куда я собирался идти – была пуста. На левой стороне было написано четверостишье на совершенно понятном английском языке:
Приходи с поломанную обувью,
Вниз по дороге обретёшь ты новую.
Если поверишь ты в меня,
Удача в путь не покинет тебя.
Я стоял и разглядывал знак значительно дольше, чем у меня заняло чтение стихов. Я понял, откуда берутся башмаки, которые Дора чинит, но стоял я долго не потому. Я узнал этот почерк. Я видел его на списках покупок, и на множестве конвертов, которые я опускал в почтовый ящик возле дома номер один по Сикамор-стрит. Мистер Боудич сделал этот знак. Бог знает сколько лет назад.
5
Без рюкзака идти было легко, и это было хорошо. Оглядывать в поисках Радар и не находить её, было не хорошо, но я был уверен, что с Дорой она в безопасности. Я не мог достаточно точно следить за временем, потому что мой телефон не работал, а из-за постоянной облачности я не мог даже ориентироваться по солнцу. Оно было на небе, но только в виде блёклого пятна за облаками. (Чарли, ну ты серьёзно? Отправился в параллельный мир без часов, зная, что мобилка там не работает. Жалуешься, что не можешь прикинуть время по солнцу из-за облачности – но при этом говоришь, что оно таки просвечивает через облака – ну и почему тогда по нему не посчитать время? Правда, Чарли, как и мы с вами, не знает, как долго длится мир в Другом мире, но как раз об этом он и не упомянул. Ладно, парень ужасно волновался, так что вполне простительно. Примечание слегка негодующего переводчика). Я решил воспользоваться способом первопоселенцев отмечать время и расстояние: я пройду три или четыре «взгляда» (расстояния прямой видимости, судя по всему – примечание переводчика), и, если я по-прежнему не увижу кого-то похожего на гуситсу, развернусь и пойду обратно.
Я шёл и думал о знаке со стихами на нём. На доске с ресторанным меню надписи были бы с обеих сторон, потому их могли бы прочесть и приходящие и уходящие прохожие. На этом знаке надпись была только на одной стороне, что навело меня на мысль, что движение по проезду было только в одну сторону: в сторону дома, который мне предстояло найти. Я не понимал отчего так, но, возможно, гуситса расскажет мне. Если такое существо и в самом деле существовало.
Я достиг конца своего третьего «взгляда», когда дорога приподнялась и пошла через горбатый деревянный мост (русло ручья под ним пересохло), когда услышал сигналы. Но не автомобилей, а птиц. Когда я достиг самой высокой точки моста, по правую руку я увидел дом. По левую руку больше не было маков; лес подступал к самой обочине. Дом был намного больше, чем у башмачницы, больше похожий на ранчо в вестерне по TCM, а ещё была пара строений, два больших и одно маленькое. Самое большое, должно быть, служило конюшней. Это была усадьба. За ней был большой сад с аккуратными рядами различных растений. Я не знал название всех из них – я не был садоводом – но я узнал кукурузу, когда её увидел. Все строения были такими же старыми и серыми как кожа башмачницы, но выглядели достаточно крепкими.
Гогот издавали гуси, как минимум, дюжина. Они окружили женщину в синем платье и белом переднике. Она придерживала фартук одной рукой. Другой она разбрасывала горсти корма. Гуси жадно хватали его, хлопая крыльями. Поблизости белая лошадь, тощая и старая, ела из жестяного корыта. Мне пришло на ум выражение «костный шпат», но так я имел чёткого представление, что именно означает «костный шпат», я не был уверен, что это выражение было уместно. («Костный шпат» - «spaving» - он же остеоартрит, заболевание ног – примечание переводчика) На голове лошади сидела бабочка – нормального размера, что принесло некоторое облегчение. Когда я подошёл, она взлетела. Женщина, должно быть, увидела меня краем глаза, потому что подняла взгляд и замерла – с одной рукой в кармане, образованным поднятым передником, а гуси толкались вокруг неё и хлопали крыльями, гогоча ещё громче.
Я тоже замер, потому что теперь я понял, что Дора пыталась мне сказать: гусятница. Но это была не единственная причина почему я замер. Её волосы были насыщенного тёмно-русого цвета, перемежающиеся более светлыми прядями. Её глаза были большими и голубыми, предельно отличающиеся от дориного постоянного полустёртого прищура. На её щеках был румянец. Она была молодой, и не просто хорошенькой; она была красавицей. Только одно нарушало её сказочную красоту. Между её носом и подбородком не было ничего кроме узловатой белой линии, похожей на шрам от серьёзной раны, давно зажившей. В правой стороне шрама было красное пятно размером с монетку, которое выглядело как крошечная нераспустившаяся роза.
У гусятницы не было рта.
6
Когда я подошёл к ней, она сделал шаг к одному из строений. Я подумал, что это, вероятно, амбар. Двое мужчин с серой кожей вышли оттуда, один из них держал в руках вилы. Я остановился, помня, что я не просто незнакомец, я ещё и вооружён. Я поднял вверх пустые руки.
«Я хороший. Не причиню вреда. Меня прислала Дора.»
Гусятница стояла неподвижно ещё несколько мгновений, колеблясь. Затем рука появилась из передника и рассыпала ещё кукурузы и зерна. Другой рукой она сперва указала помощникам вернуться в дом, затем поманила меня следовать за ней. Я пошёл, но медленно, всё ещё держа руки поднятыми. Трио гусей встали передо мной, гогоча и хлопая, увидело мои пустые руки, и поспешило снова к девушке. Лошадь оглянулась и вернулся к своему завтраку. А может, и обеду, потому что пятно солнца начало склоняться к лесу на дальней стороне дороги. Гусятница продолжила кормить своё стадо гусей, перестав беспокоиться после минутного испуга. Я стался на краю двора, не зная, что сказать. Мне подумалось, что новая подруга Радар, должно быть, подшутила надо мной. Я спрашивал её, может ли гуситса говорить, и Дора кивнула, но во время этого она улыбалась. Отличная шутка, отправить человека получать ответы к молодой женщине без рта.
«Я не отсюда,» сказал я, что было глупо; уверен, она и так это заметила. Просто она была такой красивой. В известном смысле шрам там, где должен был быть рот и пятнышко в его уголке делали её ещё красивее. Уверен, что это звучит странно, даже извращённо, но это было правдой.
«Я – ой!» Один из гусей ущипнул меня за лодыжку.
Кажется, это её позабавило. Она сунула руку в передник, собрала остатки корма, сложив руку в маленький кулачок, и протянула его мне. Я раскрыл ладонь, и она насыпала мне в неё небольшую кучку того, что походило на смесь пшеницы с дроблёной кукурузой. Она использовала свою другую руку чтобы заставить меня сжать мою руку, и меня словно ударило током. Я был поражён. Думаю, любой молодой парень на моём месте почувствовал бы тоже самое.
«Я здесь, потому что моя собака состарилась, и мой друг сказал мне, что в городе…» я указал направление. «… есть способ сделать её снова молодой. Я решил попытаться. У меня тысяча вопросов, но я вижу, что ты… не можешь… ну ты понимаешь…»
Я замолчал, не желая углублять яму, которую сам же себе и вырыл, и рассыпал горсть гусиного корма. Мои щёки пылали.
Кажется, это тоже её позабавило. Она опустила свой передник и отряхнула его. Гуси сгрудились вокруг чтобы получить последние крошки, затем отправились к амбару, гогоча и переговариваясь. Гусятница подняла руки над головой, натянув лиф платья на превосходной груди. (Да, я обратил на это внимание – можете меня осудить). Она дважды хлопнула в ладоши.
Старая белая лошадь подняла голову и подошла к ней. Я увидел, что в её гриву вплетены разноцветные стеклянные бусины и ленты. Такие украшения навели меня на мысль, что это была кобыла. В следующее мгновение я в этом убедился, потому что лошадь заговорила женским голосом.
«Я отвечу на некоторые твои вопросы, потому что Дора послала тебя и потому что моя госпожа знает пояс с красивыми синими камнями, который на тебя надет.»
Лошадь не выглядела заинтересованной в моём поясе или в кобуре с револьвером; она смотрела на дорогу и на деревья на дальней стороне. А вот гусятница как раз смотрела на пояс с кончо. Затем она снова посмотрела на меня бриллиантами своих голубых глаз.
«Ты пришёл от Адриана?»
Голос исходил от белой лошади – по крайней мере, с её стороны – но я видел, как двигались мускулы в горле девушки и вокруг того, что когда-то было её ртом.
«Ты чревовещательница!» выпалил я.
Он улыбнулась глазами и взяла меня за руку. Это было словно ещё один удар тока.
«Пойдем.»
Гусятница повела меня вокруг усадьбы.
Спасибо, что не бросаешь!