Излюбленный приём Зетца в рассказах - инверсия. В «Южной Полевой Лазаретной» автор нагнетает обстановку, обрисовывает ситуацию так, что читатель чувствует, сейчас будет очередной шаблон. Рейс отложен, муж возвращается домой и... Думаете, адюльтер? Нет, Зетц не так прост. Дом полон нищих и убогих, а жена похожа на медсестру в лазарете при монастыре. Рассказ превращается в библийскую притчу. А читатель в очередной раз задумывается, а знаем ли наших близких, какие у них интересы, желания, стремления? Многие ли об этом задумываются? Эгоизм героев, страх и дискомфорт — как раз то, что и сближает рассказы Зетца с фильмами Эстлунда. А, если добавить щепоточку Фриша из повести «Человек в эпоху Голоцена», то получим набор историй, работающих с нашим внутренним регистром, нашими чувствами и эмоциями. Казалось бы, что такого? Литература и должна взывать к внутреннему «Я» читателя. Смех или слеза, страх или комфорт. Цель писателя воззвать к нашим эмоциям, без них книги — мертвы. Только Зетц рисует ситуации сбоку, без традиционных шаблонов, от которых порой сильно устаешь. И именно эта странная, нестандартная оптика делает голос автора уникальным в современном литературном процессе.
офигенные рассказы. спасибо, что рассказал про них
Наверняка книга интересная, но читать не буду: и без неё очень много чернухи!
У Зетца нет в прямом смысле той чернухи, которую называют чернухой. Я сам такое не особо не люблю. Он всего лишь помещает читателя в дискомфортные ситуации. Это другой уровень.