“Н.И.-дайджест художественной литературы” №1: сентябрь 2024

Всем бливет! С вами читатель разного Андрей Н. И. Петров. На рубеже сезонов я перестал понимать, зачем писать длинные красивые статьи о книгах, но поскольку чтение горячей художки продолжается, я решил не брать грех на душу и хотя бы кратенько отписываться по прочитанному. Ежемесячный дайджест - вроде, самое то и по периодичности, и по объему.

Так что встречайте нумер первый, отчет о книжных путешествиях за сентябрь 2024 года (от восприятия 1 сентября как настоящего начала года, видимо, уже никуда не деться).

57-я книга за год, психоделический хоррор одного из самых бодрых российских прозаиков. Летом у меня случилось небольшое идиатуллинское турне - прочитал программный, но невзрачный полицейский процедурал “До февраля” (о том, что журналисты молодцы, а власти ничего не могут), крутейший интеллектуальный шпионский триллер “За старшего” (о торжестве семейных ценностей над служебным долгом) и более простой по форме, но такой же захватывающий этно-хоррор “Убыр” (об инициации татарского подростка в мистические следопыты) и не смог не закончить его второй частью “Убыра”.

Шамиль Идиатуллин какавтор хорош тем, что старается все время писать разное. Пусть основные темы у него стабильно кочуют из текста в текст (труд - хорошо, власть - плохо, семья важнее всего на свете, татары - сверхлюди, Россия жива провинцией), но каждый раз он ставит себе новую писательскую задачу и подходит к читателю с другой стороны вместо того, чтобы гнать однотипную проду, как делают не только чемпионы автортудэя, но и многие признанные мастера боллитры. “Татарский удар” - политический боевик о татарском сепаратизме с вторжением натовских войск в РФ и бомбардировками Пентагона; “СССР(тм)” - производственная утопия об импортозамещении в условиях Крайнего Севера; “Бывшая Ленина” - семейная драма на фоне экологической катастрофы в Поволжье; “Последняя время” - эсхатологическое техно-фэнтези о гибели волшебства в Марий-Эл, “Возвращение “Пионера” - метапроза о попадании персонажей из журнала “Пионер” 80-х на страницы “Коммерсанта” 2020-х.

“За старшего”, с которого я всем теперь советую начинать знакомство с Шамилем Идиатуллиным, и “Убыр” четко укладывались в эту тенденцию, и потому я был заинтригован - каким боком автор повернет историю Наиля Измайлова в сиквеле, если сюжет изгнания убыра из папы, мамы и дедушки логически завершен (“Убыр” обрывается на том, как прошедший тяжелые испытания и сдавший экзамен на ликвидацию нечисти юный герой во всеоружии приходит к родному дому)? Шамиль-абый не подвел, не то что повернув, а вывернув наизнанку мистическую тему одержимости злыми духами: если в “Убыре” одержимыми становились окружающие Наиля люди и герой находился в позиции внешнего наблюдателя, то в “Убыр. Никто не умрет” он сам оказался захваченным потусторонней волей и увидел изнутри, каково это - быть вместилищем сверхъестественного Зла.

Из этно-хоррора (где герой то убегает от татарских OP-бабаек, то сражается с ними, но действительность происходящих с ним событий не подвергается сомнению) история преобразовалась в почти чистейшую психоделику: будучи зараженным злым духом, герой постепенно теряет связь с реальностью, перестает контролировать себя, блуждает по галлюцинациям и совершает странные поступки, о которых читатель может судить лишь по испуганным реакциям других персонажей. Повествование по-прежнему ведется от первого лица, так что любое событие доходит до читателя сквозь искаженное одержимостью восприятие Наиля, и автор почти до самого финала держит сюжет в состоянии неопределенности: так были эти все сказочные убыры на самом деле или просто у мальчика накренилась крышечка на почве семейной трагедии и свалившейся на него ответственности за младшую сестру?

Таким образом Идиатуллин не только освежает историю борьбы с убырами, но и наполовину решает проблему чрезмерного усиления главного героя: да, Наиль мгновенно считывает любые следы, дерется как Хабиб и умеет изгонять злых духов, но нет, он не может взять и зачистить город от лукавой духоты, потому что сам почти зомби. А вторая половина решения проблемы перекача еще лучше: автор достает окрутевшего подростка из волшебного леса и возвращает в прозаическую повседневность, где как будто нет никаких убыров, зато есть взрослые, кому Наиль должен подчиняться, и школа, куда он обязан ходить. Герой обнаруживает, что все его таланты бесполезны и даже вредны в мире взрослых, не верящих в татарские сказки. Для имеющих право им распоряжаться врачей и учителей он просто истеричный драчливый балбес, которого надо держать в дурке.

Поэтому, когда по школе начинает распространяться эпидемия убыродержимости, Наиль попадает в еще более сложные условия, чем в первой части, ведь волшебной помощницы и ее островка безопасности больше нет, сознание норовит рассеяться, число мистических противников все время растет, а главное - герою никто не верит, потому что вокруг умные взрослые, а он глупый ребенок. Ужасы школьной экзистенции подростка накладываются на порожденную мистикой психоделичность текста и в финале взрываются экшн-выживачем, симметричным финалу первой части, только в больших масштабах: спасать нужно не четверых родных, а тысячу учеников и три десятка учителей.

В общем, в районе сороковника Шамиль-абый отжигал напалмом в каждой книжке. Мне осталось из крупняка у него прочесть “Город Брежнев”, “Это просто игра” и “Бояться поздно”, и я их точно прочту.

58-я книга за год, поэтическая повседневка о жизни бирюка на окраине американского городка Ноксвилл (штат Теннесси). У Маккарти я читал исторический роман о генезисе американского Юга “Кровавый меридиан” и бильдунгсроман о взрослении сурового парнишки на том же американском Юге “Кони, кони…” и остался к ним в целом равнодушен. Книги как книги. С “Саттри” была примерно та же ситуация где-то до 200-й страницы, несмотря на все литературные красоты и излишества, которыми этот роман полнится (ведь я безразличен к пристяжным красотам в художке), поскольку по сюжету это всего лишь более длинная и велеречивая версия “На Биг-Ривер” Эрнеста Хэмингуэя: мужик-одиночка, занимается одинокими делами на отдалении от общества, словно бливетом из-за угла нахлобученный.

Но дальше я как-то втянулся и принял правила игры, что весь текст некий Корнелиус “Кореш” Саттри будет ловить рыбу, трепаться со знакомыми, бухать, сидеть в каталажке, ввязываться в околобессмысленные аферы, любить женщин, спасать приятелей, бродить по лесу и просто маяться от безделья. Предыстория одиночества Саттри дана в не вполне складывающихся в единое целое обрывках и, по существу, не важна - герой всего лишь действует в соответствии со своими склонностями, так же как его антипод, молодой придурковатый пройдоха Хэрроугейт, у которого никакой предыстории нет. Если Хэрроугейту не нужны глубокие мотивы, чтобы травить летучих мышей на лету или грабить банк из канализации, то зачем они Саттри для того, чтобы чураться семьи и жить в плавучем домике? Мужику повезло с характером и все на этом.

В “Саттри” Кормак Маккарти позволяет читателю немножечко (600 страниц в русском издании, три года по сюжету) пожить на отшибе большого мира. Прогуляться в соседний штат в одном одеяле пешком по зимнему лесу. Половить рыбу сетями, а как надоест - позаниматься добычей ракушек и речного жемчуга. Послушать, как сумасшедший, мимо чьего дома приходится ходить по дороге в город, призывает на вашу голову библейские проклятья изо дня в день. Выпить чудовищного пойла, подраться, полежать в блевотине, побегать от полиции. Побывать на грани жизни и смерти, а после как ни в чем не бывало вернуться к привычным занятиям. В целом понаблюдать за тем, как бесконечная Вселенная вращается вокруг, даже не догадываясь, что вы тоже - ее центральная точка.

Роман написан очень красивым, сгущенным метафорами и эпитетами литературным языком, к какому Маккарти уже не вернется. Поэтому для любителей богатого языка, кто невзлюбил “Дорогу” и пограничную трилогию за их сухость, “Саттри” будет прекрасной возможностью оценить автора по достоинству. Для остальных (ну, кроме острых фанатов автора) - это просто приятная работа без сюжетных глубин и идейных высот, любовный рассказ о том, как мила и прекрасна грязь нищего захолустья, когда человек не ставит перед собой цели, не выбирает направления и во всех смыслах этих слов плывет по течению реки Теннесси.

59-я книга за год и претендент на лучшую книгу 2024-го, масштабная карнавальная сатира на американскую власть начала 50-х, разворачивающаяся вокруг казни Юлиуса и Этель Розенбергов за шпионаж в пользу СССР. У Кувера я читал вполне мейнстримовый роман The Origin of the Brunists о механизмах возникновения христианских сект в США, одним глазом заглядывающий в постмодерн роман The Universal Baseball Association о том, как мужик кропотливо выдумывает целую бейсбольную лигу со всеми спортсменами, матчами, аналитическими статьями и даже фольклором, и милейшую 100% постмодернистскую веселуху The Cat in the Hat for President о том, как персонажи детских книжек Доктора Сьюза участвовали в президентской гонке - и это все был сплошной восторг, поскольку Кувер умеет в равной степени и нормально писать (живые персонажи, жизненные конфликты, полноценные сюжеты, человеческие диалоги), и писать безумно, смешивая одно с другим в нужных пропорциях.

Магнум опус The Public Burning в полной мере раскрывает все многообразие писательских талантов Роберта Кувера, но это не главное. Главное, что это потрясающая книга. Амбивалентная трагикомедия о попавших в жернова государства людях, в которой все стороны получают право голоса и всем же достается от автора по первое число; политическое анти-Евангелие о страстной неделе того самого политика, кого в американской литературе принято называть Антихристом - Ричарда Никсона; огромная, безумная, беспощадная, бесстыдная, проникновенная хохма, снимающая штаны с американского государства и надписывающая державную задницу губной помадой I AM SCAM. Честно говоря, я до сих пор от книги в шоке, настолько она хороша, и могу только удивляться, почему из всего изобилия американского постмодерна на русский перевели что угодно, но не эту вершину.

В The Public Burning Кувер предлагает рассматривать казнь Розенбергов как поворотный момент для американской истории, как локальное зеркальное отражение распятия Христа, где вместо Голгофы Таймс-сквер, вместо Понтия Пилата Дуайт Эйзенхауэр, вместо Дисмаса и Гестаса Юлиус и Этель Розенберги, ну а вместо Спасителя - вице-президент Дик Никсон, который вместо вознесения многократно низвергается ради перспективы занять должность президента. Что же касается фигуры Бога-Отца, то тут его замещает всемогущий демон-воплощение американскости по имени Дядя Сэм, вполне открыто правящий США через вселение в тела высшего руководства. Автор ловко находит параллели между реальной историей казни Розенбергов и страстной седмицей, что дает ему возможность не просто объявить Никсона американским Антихристом, но подробно рассказать, как этот человек стал врагом рода американского: Дик повторяет последние земные дни Христа, только шиворот-навыворот.

Кувер ловко играет с чувствами читателя, постоянно показывая человечность Ричарда Никсона, кому вроде как положено быть дьяволом во плоти. Никсон от первого лица повествует о несчастливом детстве, неуспехе у женщин, неприятии в рабочих коллективах и общей неспособности стать своим где бы то ни было, несмотря на все старания; изучая дело Розенбергов, вице-президент настолько проникается сочувствием к Этель, что его даже посещают видения ее детства, а затем он и вовсе ощущает любовь к шпионке и пытается спасти ее от электрического стула. Также Никсон изображен игрушкой высших сил: по большей части его, как и прочий американский истеблишмент, бдительно пасет Дядя Сэм, но и советский антипод Дяди Сэма - Призрак (очевидно, Коммунизма) - при случае норовит поманипулировать беднягой, а единственная попытка бунта приводит сначала к апокалипсису в масштабах Таймс-сквер, а затем к мучительному и унизительному наказанию Дика.

Точно так же человечно и психологично в The Public Burning выписаны и прочие американские власти предержащие. Автор дает им максимум возможностей вызвать у читателя эмпатию, объяснить, что они всего лишь винтики в механизме, вращаемом Дядей Сэмом - однако до самого конца люди-винтики остаются на своих местах и делают, что им положено по должности, а на тех, кто в их рядах самую малость разболтался, сами же закручивают гайки потуже. Поскольку казнь Розенбергов взята из реальной истории США и Кувер включает в повествование множество исторических документов, не возникает ни малейшего сомнения, к чему все эти человечные люди придут в финале - Юлиус и Этель обязательно будут зажарены на электрическом стуле, а значит, никакие их самооправдания не стоят и ломаного гроша. На мой взгляд, это очень сильный подход: изобразить политических врагов не хуже, а наоборот, лучше, чем они есть, чтобы ярче выглядела чудовищность их действий на фоне украшенности образов.

Начинаясь как слегка чудаковатый исторический роман, где в краткие политические сводки и разговоры американской верхушки вмешивается то пугающий, то по-мультяшному несерьезный Дядя Сэм, The Public Burning постепенно превращается в надвигающееся на читателя торнадо безумия (охватывающего как Дика Никсона, так и американское общество в преддверии казни Розенбергов). Сюжетные моменты спойлерить не стану, а по формальным прорекламирую, что в книге есть поэма за авторством Дуайта Эйзенхауэра, постэкзотическая пьеса в лучших традициях Антуана Володина и оперное либретто, причем все они не просто вставлены в текст, а вполне органично вплетены в ход действия. Столкновение с торнадо происходит в финальных главах, когда весь американский истеблишмент собирается на Таймс-сквер, чтобы лицезреть казнь советских шпионов, лучшие комики США у них на глазах соревнуются в пародиях на Розенбергов, судьи скользят в слоновьем дерьме и в самый неожиданный момент на сцене появляется Ричард Никсон со спущенными штанами.

Это великая книга, сочиненная очень умным, образованным и вместе с тем веселым и приземленным человеком и написанная одновременно по правилам хорошего литературного произведения и против них. Если вы умеет читать по-английски, вам нужно ее прочесть. Если вы не умеете читать по-английски, вы можете или выучить язык и прочитать, или требовать от издательств, чтобы они разули наконец глаза, взялись за голову и издали The Public Burning на русском языке.

60-я книга за год, реалистический роман о судьбе умного чернокожего в американских тридцатых. О книге много где встречал упоминания, что она оказалось крайне важной для американской литературы, введя в нее независимый афроамериканский голос, знакомые скидывали фотки экранизации, где главный герой сидит в подвале у патефона в окружении тысяч лампочек, и отмечали, что в книге определенно есть пинчоновский праздничный дух. Также меня заинтересовала фигура автора, преподавателя русской литературы и ее большого ценителя - люблю такое в иностранцах, ничего не могу с этим поделать, - весь остаток жизни после сверхпопулярного “Невидимого человека” писавшего и так и не закончившего второй роман.

Следов русской литературы в “Невидимом человеке” действительно много - рамочно книга представляет собой вариацию “Записок из подполья” Федора Достоевского, вторая половина весьма походит на “Бесы” того же Достоевского, а на микроуровне в ней рассыпаны отсылки ко множеству произведений (переводчики нашли даже аллюзии на “Зависть” Юрия Олеши). Очень интересно было наблюдать за тем, как наша классика преобразилась на американской почве в модернистские времена: в центре конфликта героя и мира ставится расовый вопрос, а на проклятые вопросы предлагается ответить принятием положения вещей и самоустранением из-за невозможности что-либо изменить (до пинчоновского принципа Противодействия тут далеко, зато герой романа удивительно близок Корнелиусу Саттри).

Хотя книга посвящена тому, как чернокожий умник не может устроиться в жизни, ведь все вокруг видят в нем только инструмент и не видят человека - отсюда и название романа, раскрывающееся в “Не видимый как человек” - она очень веселая, энергичная и разносторонняя. Юмор в ней, конечно, трагикомического сорта, поскольку во всех смешных эпизодах герой попадает в неприятности, но тем и лучше, ведь ни автор, ни рассказчик не жалуются на тяжелую судьбу, а находят силы посмеяться над собой. Мой любимый комический эпизод - когда герою приходится привезти обморочного белого миллионера в бар для черных, куда в этот момент завалилась компания шизофреников из местного дурдома. Он почти в самом начале и служит анонсом того, что будет твориться в книге далее.

В первой половине романа герой проходит сквозь череду мытарств, желая занять хоть какое-нибудь приличное место в американском обществе. Стремясь быть просто хорошим черным, он не лезет на рожон и много трудится, но не может долго терпеть несправедливость и регулярно теряет самообладание. Из-за того анекдота с миллионером и психами его вышвыривают из колледжа и отправляют в Нью-Йорк, где он безуспешно пытается устроиться на нормальную работу, становится жертвой производственной аварии и попадает в руки медиков, по чистой случайности прописывающих электросудорожную терапию вместо лоботомии и кастрации. В итоге его буквально на улице подбирают местные коммунисты, чтобы вести пропаганду в Гарлеме, и во второй половине романа читатель становится свидетелем идейного блеска и политической нищеты Компартии США.

Больше всего в “Невидимом человеке” мне понравился главный герой, который ни разу за все время не называет ни своего настоящего имени, ни партийного псевдонима. Он очень живой, непоследовательно себя ведущий и остро на все реагирующий, готовый и в драку полезть, и скандал устроить, но в то же время вполне сознательный, старающийся жить по уму и вести себя достойно. Из-за противоречивости натуры ему приходится вести двойную борьбу - и с бурным миром, где ему нет места, и с самим собой. И еще у него совершенно уморительная риторика, но это вам самим надо почитать, какую пустопорожнюю чушь он городит перед общественными собраниями, за счет эмоций неизменно попадая в самое сердце толпы и завоевывая доверие людей (и недовольство партийных лидеров). В целом, это отличная бодрая книга, динамика которой вряд ли даст вам заскучать.

61-я книга за год, постмодернистская икона о становлении постмодернистского взгляда на жизнь (черное - это белое, плохое - это хорошее, грех - это добродетель, жопа - это палец, лошадь - это ёж и т. д.), написанная в духе воспитательных романов 18-го века. У Барта я читал околобеккетовскую “Плавучую оперу”, недочитал сборник бесцельных формальных упражнений “Заблудившись в комнате смеха” и остался автором совершенно не впечатлен, но решил дать еще шанс и взял центральную работу, которую у нас не перевели, видимо, из-за толщины. Выяснилось, что лучше бы вместо “Плавучей оперы”, “Конца дороги” и “Заблудившись в комнате смеха” вместе взятых у нас в начале нулевых перевели таки Giles Goat-Boy.

В альтернативной вселенной, где весь человеческий мир - это огромный Университет, стороны света - кампусы, государства - колледжи, президенты и генсеки - ректоры, министерства - деканаты, граждане - студенты (ну вы поняли, земная история пересказана в терминах высшего образования), в New Tammany College - аналоге США - зачатый компьютером WESCAC в теле девственницы и воспитанный отставным еврейским ученым в козьем стаде мальчик решает стать местным Мессией и Спасителем. Для этого он, телом человек, душой козёл, должен пройти ряд испытаний, чтобы сдать зачеты на право зваться Гран-Преподом, в том числе войти во чрево WESCAC и выйти из него невредимым (всех, кроме Гран-Преподов, чрево компьютера сводит с ума). Проходя испытания, он знакомится с порядками NTC, находит любовь, противостоит могущественному двойнику, устраивает сделки с дьяволом, помогает и портит жизнь одним и тем же людям и не перестает разгадывать загадку своего прирожденного девиза PASS ALL FAIL ALL.

Это 100%-й бильдунгсроман. Главный герой Джордж ГИЛЕС (это не имя и не фамилия, а аббревиатура проекта “Гран-преподский Идеал: Лабораторно-Евгенические Существа”) начинает путь с почти полностью животного состояния, попадает во множество поучительных приключений, учится рассуждать, позволяет другим людям воспитывать его, затем сам начинает учить и воспитывать других, совершает ошибки, учится на ошибках, совершает еще больше ошибок, еще больше на них учится и в финале приходит к просветленному состоянию сознания, в самом деле став Гран-Преподом (только ему этот статус уже безразличен, настолько он в своем познании преисполнился). Также роман 100% старомодный: персонажи ведут долгие философские диалоги, поначалу сосредоточенные на прелестях свободного секса, но где-то после первой четверти все больше фокусирующиеся на философской категории Passage / Failure: что есть “сдача экзамена”? что есть “провал экзамена”? как отличить одно от другого? стоит ли отличать одно от другого? На старте Giles Goat-Boy похож на “Симплиция Симплициссимуса” Гриммельсгаузена, но в сумме все-таки ближе к “Кандиду” Вольтера и в какой степени к “Жюстине” де Сада.

В то же время это 100% постмодернистский роман без рамок и тормозов, усиленно нарушающий европейские и американские табу (Джону Барту даже пришлось сделать отдельное заявление, что он смотрит на вещи исключительно эстетически, так что с этическими претензиями не надо к нему подходить). Поэтому герой в детстве совокупляется с козочками, единственный на всю книгу негр - бессловесное животное, местный Мефистофель вышучивает Холокост безжалостнее Джимми Карра, регулярные изнасилования возлюбленной Джорджа Анастасии ни у кого не вызывают протеста, а вся история в сумме служит шаржем одновременно на традиционные религиозные учения и на “холодную войну” между США и СССР (в книге называемым Nikolayan College). Форму романа воспитания Барт использует для того, чтобы показать генезис постмодернистского ультрарелятивизма: сначала Джордж мыслит мифологически, потом классически, потом модернистски и наконец приходит к выводу, что Passage is Failure, а Failure is Passage не только в смысле сдачи госэкзаменов, а в смысле, что вообще ни между чем нет никакой разницы, даже между разницей и одинаковостью.

Это одновременно интеллектуальный и буйный, сорвавшийся с цепи текст где персонажи то творят непотребства, то поступают благородно, их разумные и неразумные решения с одинаковой вероятностью 50/50 приводят к полезным и вредным результатам, а перерывы между диалогами заполняются лихорадочным действием. Буйство, однако, не означает каши: в начале задается несколько загадок, и история движется по пути их разгадывания, причем сперва всегда дается ошибочный ответ на сюжетный вопрос, затем верный, а после верного - возвышенный. В целом, Джон Барт демонстрирует здесь, какой он шерстяной волчара и как мощны его писательские лапищи: Giles Goat-Boy есть огромное здание философских исканий со стройной сюжетной архитектурой и мастерским “Universe->University” редизайном.

Сентябрь 2024 года в моей читательской жизни выдался прекрасным. Ни одной книги мимо, все с разных сторон точно в цель. The Public Burning и Giles Goat-Boy укрепили мою решимость читать больше по-английски, не дожидаясь переводов - мимо этих двух книг никак нельзя пройти при интересе к американскому постмодерну, и если есть только оригинал, значит, надо читать оригинал. Воодушевленный, в октябре планирую прочесть всего раннего Джона Барта по Letters включительно и сделать следующий выпуск “Н.И.-дайджеста художественной литературы” тематическим.

NB: я закрыл старый ТГ-канал с длинными рецензиями и открыл новый, с короткими отзывами по ходу чтения, вот он:

А вам какими книгами запомнился сентябрь 2024?