Десять лучших книг двадцать четвертого года

Эльфийская принцесса переезжает в мир людей, люди будущего размораживают Гренландию, английский аристократ уходит на войну, японец решает воспитать для себя юную любовницу.

Сначала о тех писателях, кто ушел из жизни в этом году. В мае в деревушке на юге Англии умерла Эдит Несбит, автор симпатичной сказки «Пятеро детей и чудище» о волшебном существе, хитро исполняющем желания юных англичан. Джозеф Конрад, подражавший романтикам прошлого века, но выстраивавший усложненный нарратив по моде двадцатого века, умер в августе. На его могильном камне высечены строчки из «Королевы фей» Спенсера: «Поспать после работы, вернуться в родную гавань после шторма, жить в мире после войны, умереть в конце жизни – вот величайшие удовольствия». В июне в санатории умер от истощения Франц Кафка – последние недели перед смертью, когда он не мог принимать пищу, он редактировал «Голодаря». «Мои стихи…», - такими в октябре были последние слова Валерия Брюсова. Причиной его смерти врачи назвали воспаление легких, плеврит и «нервное истощение вследствие многолетнего влияния различных наркотических веществ». В те же дни умер Анатоль Франс, длинные некрологи опубликовали и в «Правде», и в «Нью-Йорк таймс». «Последним французом» назвал в своей статье этого скептика, насмешника, блестящего стилиста Михаил Кузмин.

Так проходит мирская слава! В 1924-м Брюсов, у которого учились и которого затем отвергали почти все русские поэты начала века, и Франс, эпигоном которого Набоков называл Борхеса, считались величайшими авторами. Кафка был не слишком известен, Конрад, ожидавший в последние годы жизни, что его наградят Нобелевской премией, не был ни разу на нее номинирован. В наши же дни «Замок» и «Процесс» стали лонгселлерами, Конрада помнят благодаря фильму Копполы, а Франса с Брюсовым читают, наверное, реже, чем фантастические повести Эдит Несбит.

Пулитцеровскую премию за лучший роман 1924-го получила Эдна Фербер. В ее книге «Великан» («So Big») рассказывается о противостоянии духовного и материального в жизни простых американцев: главная героиня не прекращает интересоваться искусством даже в самые тяжелые времена, а вот ее сын, выучившись на архитектора, становится брокером и начинает бессмысленную гонку за прибылью. Роман стал одним из бестселлеров 1924-го, его экранизировали в первый раз уже в 1925-м.

На Нобелевскую премию в этом году номинировали, среди прочих, Шоу, Томаса Манна, Гуго фон Гофмансталя и Томаса Харди. Победил поляк Владислав Реймонт, автор романа «Мужики», переведенного на русский язык поэтом Ходасевичем. Перевод был сделан ради заработка: конфликты повести – община и личность, любовный семейный треугольник, восстание против угнетателей – Ходасевича не интересовали.

А теперь – десять лучших книг 1924 года:

Сын лорда отправляется в королевство эльфов и возвращается домой с невестой, которой не очень нравится жизнь среди людей. Традиционная для короткой волшебной сказки история – женитьба на фэйри – у Дансени неожиданно растягивается до целого романа. Сюжетных перипетий в нем не так много, а те, что есть, порой сопровождаются затуманенными мотивировками. Конек Дансени – символистские описания необычайного: тот, кто прочел в «Дочери короля Эльфландии» как эльфийское королевство начинает разрастаться и захватывает земли людей, не забудет этого никогда.

В этом году были и другие примечательные фантастические тексты. «Плутония» Обручева - примитивный сай-фай, герои которого не отличаются друг от друга и постоянно убивают чудесных доисторических зверей. «Корабль Иштар» Меррита – роман о попаданце с непривычным мифологическим фоном. «Кракатит» Чапека – история об изобретателе смертоносной взрывчатки, неожиданно превращающаяся в эротические приключения. «Багдадский вор» Абдулы – медоточивая новеллизация голливудского хита о грабителе, влюбившемся в принцессу. «Месс-Менд» Шагинян – глупенькая, но невероятно энергичная фантазия на темы заграничных киносериалов о тайных обществах. На этом фоне возвышается вот эта уникальная книга:

В мире будущего люди, как и сейчас, колеблются между двумя возможностями: подчинить природу или подчиниться природе. Вот только технической мощи у них будет больше: Деблин описывает тут и терраформирование, и производство искусственной еды, и генную инженерию, и города-государства, и прочие прелести трансгуманизма – в том числе и людей-гигантов, как в недавном популярном аниме. Роман писался без четкого плана и разрастался в разные стороны как экзотическое растение: какие-то из этих частей фантастически прекрасны (они в основном располагаются в последней части книги), какие-то занудны и несуразны. К сожалению, Деблин часто повторяется, описывая одно и то же – либо борьбу с горами и морями, либо растворение в горах и морях.

Первая часть описывает пару дней до войны, вторая – пару дней во время войны. В каждой из них время растекается по желобам памяти и через флэшбэки и разговоры наполняет собой несколько лет. Главный герой – сын землевладельца, статистик-интеллектуал, женатый на стерве и влюбленный в суфражистку. О его любовных и социальных приключениях рассказано сжато, остроумно, умно – однако же многим читателям не нравится усложненная хронология романа, хотя в 1924-м именно это – последний крик литературной моды.

Другой знаменитый роман о Европе перед войной – «Волшебная гора» - располагается в моем списке все же где-то на 11 или 12 месте. Там есть несколько ударных эпизодов, но композиция остается непродуманной – финальная четверть книги скомкана. И частенько начинает раздражать марципанный, жеманный стиль Томаса Манна – от него не устаешь только на коротком перегоне: «Смерть в Венеции» остается лучшей книгой писателя.

Адела, английская учительница, посещая город Чандрапор, узнает, что рядом с ним есть таинственные пещеры. Двух англичанок сопровождает к пещере индийский врач Азиз. На некоторое время он теряет своих спутниц из виду, возвращается в город и узнает, что самостоятельно вернувшаяся из пещер Адела обвиняет его в изнасиловании. «Поездка в Индию» - своего рода темная версия «Комнаты с видом», изящного романа Форстера о том, как раскрепощается английская девушка в Италии. В Индии путешествие к пещере с видом оборачивается катастрофой. Впечатляет совмещение жанров: тут есть и мотивы из готического романа, и привычная для Форстера комедия нравов и критика политики Великобритании в ее главной колонии.

В 1924-м вышла еще одна книга, в которой противопоставляются свободный человек и живущее по правилам общество – роман «Мы» Евгения Замятина. Автор вдохновлялся книгами Уэллса и воспоминаниями о жизни в чопорной Англии. Традиционный сюжет антиутопии (история восстания + любовная линия) излагается здесь «кубистским» стилем, разделяющим мир на части и пересобирающим его в метафорах. Стиль хорош, мир продуман плохо, в героев – и в нервного математика, и в сексапильную революционерку – верится с трудом.

Лучшая книга года – сборник из трех повестей: первая – о крестьянке, живущей высоко в горах, вторая – о португалке, вышедшей замуж за немецкого рыцаря, третья – о девушке из бедной семьи, сошедшейся с образованным юношей. Каждая повесть рассказывает о страсти, которую вызывают, казалось бы, совершенно неподходящие люди. В каждой есть неявно намеченные иррациональные, мистические мотивы. Все это изложено безукоризненным рациональным стилем, в котором горят искорки безумия, – никто из авторов этого списка не отшлифовывал свои тексты с той же тщательностью, что и Музиль.

Во время отдыха на курорте Эльза получает письмо от матери: надо срочно раздобыть деньги, чтобы растратчика-отца не посадили в тюрьму. Антиквар Дорсдай предлагает отдать девушке 30 тысяч гульденов, если она разденется перед ним. Шницлер одним из первых в Европе начал использовать внутренний монолог, превращающийся в потока сознания. Основная характеристика потока: видная каждому поверхность и глубины, в которых может водиться всякое. «Барышня Эльза» - захватывающий, эмоциональный анализ раздирающих на части юную девушку желаний, в некоторых из которых она сама себе не признавалась до происшествия с отцом.

Состоятельный молодой человек очарован юной Наоми и становится ее покровителем. Сначала она ведет себя робко и послушно, но затем постепенно начинает выпускать когти – с течением времени воспитатель и воспитанница меняются ролями: он превращается в слугу, она – в госпожу. Такие коллизии не раз встречались в европейской литературе и героиню такой гайдзинской книги тоже могли звать Наоми. Танидзаки интересно описывает японцев начала 1920-х годов, увлеченных американскими танцами и голливудскими фильмами – сочетание культурного фона с японскими правилами поведения и делает эту повесть о власти и подчинении уникальной.

Часто эта книга рассказывает о самой себе: в одном из таких отрывков объясняется – короткие рассказы несколько столетий назад стали сбиваться вместе и превратились роман, роман разрастался, усложнялся, нарабатывал мотивировки, впитывал разные идеологии, а потом, в начале 20 века, связи поистерлись и вновь он распался на отдельные увлекательные истории. Такие теории в 1924 в моде: Эйзенштейн придумал «монтаж аттракционов» - чередование разных номеров, как в цирке или варьете, не связанное причинно-следственной цепью сюжета. Свобода повествования в «Zoo» скрывает зависимость повествователя от женщины, фейерверк отдельных номеров Шкловского (самый блистательный – воспоминание о Хлебникове) – прекрасная дымовая завеса, которую отвергнутый влюбленный демонстрирует очарованной (или одураченной - ?) публике.

Стихи дипломата Алексиса Леже, составившего себе псевдоним из Св. Иоанна и Персия, выглядят вот так:

«Лето обширнее, чем царство, подвешивает к скрижалям пространства несколько этажей климата. Огромная земля на своем гумне катит, полна до краев, свои угли, гаснущие под золой. Цвет серы и меда, цвет вещей бессмертных, вся земля с травами, зажигаемыми соломой минувшей зимы, и из зеленой губки единственного дерева небо берет свой лиловый сок»

Скорее это – поэтическая речь, экстатический речитатив. В «Анабазисе» под его цветными покрывалами нащупывается даже сюжет – история о странствиях завоевателя, продолжающего всегда двигаться вперед, к новому городу. Так и Сен-Жон Перс подходит к границам европейской поэзии, неожиданным образом обнаруживая новый потенциал для развития в ритмической прозе. У него нашлись союзники – на русский язык эту книгу перевел Георгий Иванов, на английский – Т. С. Элиот.

Символисты Блок и Белый, чтобы быть поближе к простому народу, пытались писать грубые, ядреные стихи: «Красною струею прыснул Красный крови ток. Ножик хряснул, ножик свистнул В грудь, в живот и в бок». Стихи эти оставались все-таки текстами культурных, образованных людей: Бунин утверждал, что ни один деревенский Ванька не назовет фонарик «елекстрическим», как Блок в «Двенадцати». Мечты поэтов-символистов смог воплотить Есенин: сжигающий себя пророк деревни, гуру из Бобруйска, рязанский теург. Стихи начала 1920-х – лучшие тексты Есенина: любой из читателей наверняка вспомнит или «Не жалею, не зову, не плачу» или «Я вернусь, когда раскинет ветви По-весеннему наш белый сад».