Roma заставляет плакать, но делает это не совсем честно

Когда эмоциональное пресыщение идёт во вред.

Альфонсо Куарон — визионер. Эти пролёты камерой и долгие планы, заставляющие актёров не расслабляться и играть в полную силу, этот акцент на мелочах и быте людей — всё это делает его фильмы живыми, погружает тебя внутрь. «Гарри Поттер и узник Азкабана» — лучшее, что случалось с «Гарри Поттером» в кино. «Гравитация» — потрясающий фильм, показывающий космос во всём его великолепии и кошмаре. То же можно сказать о «Дитя человеческое», только применительно к постапок-фантастике.

Но с Roma, обласканным критиками фильмом о трагедии мексиканской семьи, всё несколько иначе. Несомненно, это всё ещё исключительно визионерское произведение, которое в этот раз Куарон к тому же ещё и снимал лично — это первая его полнометражная работа в роли оператора. К тому же, это стопроцентно авторское кино, образы для которого Куарон черпал в детских воспоминаниях.

«Рома» рассказывает историю служанки — печальную, трагичную, но в то же время добрую. Он не поднимает темы социального расслоения или ущемления, как можно было бы решить по трейлерам, но точечно давит на эмоции зрителя — использует массу стереотипов, неизбежно выбивающих слёзы. И это, на мой взгляд, нечестно.

У Куарона есть несколько сильных и оригинальных образов: например, собачьи фекалии во дворе дома, которые главная героиня, служанка Клео, не успевает убирать, и в которые в последствии наступает глава семейства.

Но в остальном же — стереотипы. Каждый из них по отдельности хорошо работает, но все вместе они вызывают ощущение фальши, будто из вас старательно пытаются выбить слезу или, как минимум, впечатлить.

Разумеется, у Куарона всё получается — я, по крайней мере, разревелся дважды. Однако после фильма осталась некоторая обида из-за чрезмерной манипуляции. Мне показали вереницу образов и сцен, слабо подчиняющихся единой логике, но непременно пробирающих до костей.

Приём очевидный, и, в целом, прекрасно работает — его используют, чтобы показать прошлое (события происходят в 70-х), а заодно лишний раз нагнать драмы. К тому же, чёрно-белая картинка подчёркивает текстуры предметов и материалов, которыми фильм богат.

В жизни Клео не то чтобы много красок: она любит семью, в которой живёт, но чувствует себя одинокой — семья-то не её. А «Рома» — в первую очередь, об одиночестве. Женском одиночестве.

Причём, цвета здесь нет вообще — в конце, когда Клео поймёт, что на самом деле не одинока, картинка не окрасится.

Это досадно сразу по нескольким причинам. Во-первых, цвет можно использовать как художественный приём и подчёркивать им особенно яркие моменты в жизни Клео. Во-вторых, декорации фильма потрясающе красивы и не-мексиканцам непривычны — хочется «поглощать» их во всём их великолепии.

Разумеется, в чёрно-белой картинке как таковой ничего плохого нет — она и правда усиливает драму и мотив одиночества Клео. Однако вместе с остальным из этого списка она воспринимается скорее как неприкрытый эпатаж, а не творческое решение, которое что-то значит для фильма.

Пролетающий в небе самолёт как символ одиночества «маленького человека» в большом мире, используется в фильме неприличное количество раз. В финальных титрах — сразу несколько раз подряд.

Это часто встречающийся художественный приём — тем более в Roma он используется в особо долгих кадрах, и на нём ставится жирный акцент. Этот самолёт Куарон буквально пихает зрителю в лицо, чтобы каждый уловил метафору. Но есть в этом злоупотреблении всё-таки и благо —таким образом образуется цикличная композиция, которая почти всегда выгоднее линейной.

В фильме есть несколько странная сцена перед сексом (или после?) двух молодых людей — Клео и её ухажёра Фермина. Главный мотив «Ромы» — женское одиночество, и Фермин, разумеется, в последствии бросает Клео. Как и хозяйку дома — её муж.

Соответственно, Фермин с первых минут представляется полным идиотом. Вероятно, чтобы усилить негатив в адрес героя, Куарон затеял длинную сцену, где Фермин полностью голый упражняется в боевых искусствах со штангой для душа.

Но у меня нет идей, зачем делать акцент на обнажёнке, кроме как ради эпатажа. Учитывая, что тема сексуальности в фильме вообще не поднимается (в отличие от «И твою маму тоже» Куарона — хотя там акцента на обнажёнке не было). Если уж хотелось сразу создать образ идиота, то логичнее было бы надеть на Фермина дурацкие трусы.

Фермин бросает Клео, и почти одновременно хозяйку дома бросает её муж. Ну а затем, прямо на Новый год, случается лесной пожар — как символ уходящего прошлого. В жизни главных героинь произошли значительные изменения, и горят в пожаре будто бы не деревья, а само прошлое.

Фермин делает Клео ребёнка, а потом картинно бросает её — прямо в кинотеатре. Но этого мало: в дальнейшем Куарон и вовсе использует запрещённый приём — у Клео рождается мёртвый ребёнок. Этот эпизод её жизни режиссёр особенно смакует: роды снимаются одним кадром, из одного положения камеры, очень детально.

В этом, в общем-то, есть достаточно глубокая мысль — как объяснят позднее, Клео не хотела, чтобы ребёнок рождался, и судьба ей в этом подсобила. Мораль выходит несколько спорная, но это мы опустим. Куда важнее то, что от этой сцены (по большому счёту, благодаря манере съёмки) вы рискуете заплакать от шока. Как, возможно, делали это на аналогичных сценах в сотне других фильмов, где роды оборачивались катастрофой.

Непосредственно перед родами Клео случается бунт — студенты выходят на улицы, сталкиваются с полицией, убивают друг друга. Поначалу главные герои реагируют на это без всякого удивления, но затем их едва не убивают тоже.

У бунта есть очевидное предназначение: он разделяет историю на «до» и «после». Внешняя сила, этакое стихийное бедствие. Однако вместе с этим в истории появляется излишняя масштабность, которая этой истории ничего полезного не даёт (кроме того, что лишний раз показывает запутавшегося мерзавца Фермина). Это ещё один популярный приём, от которого вы можете пустить слезу — как при панике на дорогах в фильмах-катастрофах или кино о зомби-апокалипсисе.

Бунт отлично работал в «Мечтателях» Бернардо Бертолуччи или, например, в экранизации «Норвежского леса» Мураками. Но в «Роме» это просто стечение обстоятельств, исключительно художественная функция, символ наступающего ада.

Но этот самый ад не заканчивается с родами Клео. Следом идёт прекрасно срежиссированная сцена со спасением тонущих детей, за которыми должна была следить главная героиня. Сцена становится ещё интереснее, если знать, что актриса, игравшая Клео, не умеет плавать, как и её героиня.

Проблема в том, что к этой сцене нет вообще никаких предпосылок. Детям говорят не заходить далеко в воду, но они не слушаются и едва не тонут. После бунта и родов спасение утопающих воспринимается как нечто излишнее, учитывая, что кульминация — это всё-таки роды. А после кульминации, как известно, обычно идёт окончание.

Единственная функция этой сцены, на мой взгляд, возможность «в лоб» показать стойкость главной героини через подвиг. Удручающее клише, порядком набившее оскомину.

Говоря о Roma в целом, хочется провести странную аналогию. Больше всего он похож на толкователь снов или сборник примет: символизм здесь настолько очевидный, насколько это возможно. Глава семьи, наступивший в дерьмо и затем бросивший детей, разбитая кружка, пожар на Новый год как символ уходящего прошлого, бунт, предвещающий изменения, бушующее море, в котором едва не тонут дети.

Roma — это торжество формы над содержанием. И форма её великолепна, за исключением, пожалуй, чёрно-белой картинки — всё-таки такое кино хочется видеть в цвете.

Но вот по содержанию Roma — набор избыточных художественных приёмов, часть из которых либо ничего не даёт истории, либо, наоборот, ставит лишние акценты и подаёт простые и понятные тезисы «в лоб» несколько раз подряд. Фильм, в процессе просмотра которого вы, вероятно, будете испытывать массу эмоций, но в конце-концов рискуете почувствовать себя обманутым.