Почему «Маяк» — самый крутой фильм Эггерса, и при чём тут Нолан

Рассказываю, как понять фильм, не зная морских легенд, не втыкая в символизм и не включая СПГС.

Нравятся мне претенциозные, расхайпованные НЕ ТАКИЕ КАК ВСЕ хорроры. И Ари Астер меня пленил своим «Солнцестоянием», и фильмы Джордана Пила нашли отклик в моём сердечке. Чего нельзя сказать про Роберта Эггерса.

Так уж получилось, что первыми в фильмографии режиссёра я посмотрел «Ведьму» и «Варяг». В них была эстетика кадра и всеми любимая Аня Тейлор Джой.

Кстати, дизлайк «Маяку» за то, что Аня отказалась от роли русалки!

Но если режиссёр нагромоздил сюжет «Ведьмы» кучей мотивов и символов христианства, упуская суть настоящего христианства, то пресный сюжет «Варяга» покрыл скандинавско-фольклорными трипами, растягивающими хронометраж. Подобная мишура добавляет историям сакральности и эстетики, трактует мистику и оправдывает статус новомодного хоррора. Но содержание в нём не нуждается.

...«Ведьма» была лишь разгоном, в «Варяг» — похмельем.

Ведь «Маяк» — это лютая квинтэссенция эггерского стиля. В нём громадное количество референсов, аллюзий, символизма, мифов, отсылок было запихнуто винегретом в камерную чёрно-белую историю двух смотрителей маяка с рамками по бокам.

С одной стороны, этот винегрет будто бы перегружает историю и даёт хлеб прожженному поклоннику СПГС, что примется скрупулезно срезать и разжёвывать слои смыслов.

С другой стороны, то, что поначалу должно было быть мишурой, становится неотъемлемым элементом истории.

Но как?

Вышеупомянутый винегрет срывает занавес между реальностью и сказкой, правдой и выдумкой. Ведь никто вам не скажет, какие события происходили с героем на самом деле, а какие - в его помутнённом рассудке. И эта неопределенность происходящего органично ложится не только на эстетику (кадра), но и на драматургию (падения главного героя) и атмосферу (безумия).

Поначалу кино пленяет своей эстетикой, завораживает и обволакивает ею. Погружает зрителя в мрак.

Здесь каждый кадр можно вечно разглядывать, дабы осознать безупречность исполнения. Это лишь один из тысячи потрясающе поставленных моментов:

Где-то на уровне неба работает монтаж звука. Снова наглядный пример из тысячи:

Несмотря на жуткую и таинственную атмосферу, герой Дефо кажется довольно простым мужиком, пытающимся на протяжении всего хронометража возвратить персонажа Паттинсона (и нас вместе с ним) на землю (далее героев буду звать просто именами актёров).

Он предзнаменует события, вспоминая судьбу прошлого помощника — тому виделись русалки, он сошел с ума и умер. Фильм этой фразой буквально в лоб тычет нам нам судьбу Паттинсона.

И пока этого не случилось, мы можем смеяться над издевательствами старика над подчинённым, над страданиями звезды «Сумерек» и «Бэтмена», драящим полы до блеска и падающим на землю, несмотря на нуждаемость стены в покраске. А уж чего стоит эта сцена:

С момента, когда баркас ожидаемо не приходит за смотрителями маяка, осязаемая прежде драматургия начинает расползаться по швам, погружая нас в хаос и неопределенность.

Если до этого события были хоть как-то осязаемы, то сейчас они происходят вне времени и всякой конкретики. Становится неважно, как долго герои на маяке, правду ли они говорят или нет.

Заметьте, как Дефо проговаривает одно из самых очевидных объяснений трипа главного героя: всё происходящее на маяке — плод его воображения. Почему это топорно?

Ведь там, где действительно закладывается определенный смысл или подтекст, хороший режиссер не допустит, чтобы один из героев озвучил его вслух.

Поэтому он лишь намекает, что рядом с этой трактовкой могли затеряться другие. Например, версия о том, что Паттинсон столкнулся с самим собой в лице Дефо. Об этом могут говорить одинаковые имена героев и неприглядные черты характеров (от лукавства до злоупотребления бутылкой).

В конечном счёте нам не нужно знать, является ли Дефо отражением Паттинсона или прообразом его отца. Нужно вспомнить, что такое быть недовольным собой и критиковать в окружающих те качества, что так сильно раздражают в себе. Пережить это ощущение.

Не важно, что символизирует русалка, на которую Паттинсон положил свой возбуждённый глаз. Не важно, на какой древнегреческий миф ссылается поведение Паттинсона у света маяка. Важно состояние, которое он проходит. Состояние безумия, вызванное одиночеством, отверженностью и сильной нехваткой интимного удовлетворения.

В центре фильма боль и страдания двоих, запертых на этом проклятом острове. Им так необходимо им наше сопереживание. Они так нуждаются, чтобы мы разделили их сумасшествие. Погрузились в него. Были здесь и сейчас.

Вроде бы камерная местечковая история про двух никому не сдавшихся человечков становится такой монументальной и близкой нам благодаря эггерскому обрамлению. В конце концов, камерность исчезает, когда мы задумываемся о том, что окружает маяк — о бурлящем бездонном море, конца края которого не видно.

Всё просто. Если лишить «Довод» очередной режиссёрской находки в виде инверсии времени, от фильма останется простецкий шаблонный шпионский боевик.

Так если лишить «Маяк» его аллюзий и видений — останется хоть и выразительная, но бессмысленная иллюстрация, как мужики спились, чокнулись и померли. От фильма осталась бы актёрская игра и стиль. (Прим.: В этом абзаце я сильно УТРИРУЮ. В комментариях обратили внимание на то, что фильм всё равно был бы крутым, и это действительно так.)

Но именно любимые режиссерами кинематографические замутки украсили истории, позволили им жить и не оставить зрителя равнодушным. В обоих фильмах можно бесконечно ковыряться, рисуя схемы на грифельной доске, а можно повосхищаться игрой Паттинсона и последовать совету, сказанному в «Доводе»:

P.S. Если вам понравилась статейка, заходите подписаться на мой блог.