Вы не поняли «Орудия» Зака Креггера
Зак Креггер — из тех режиссёров, кто предпочитает копаться не в подсознании, а в подвалах реальности. Там, где у Ари Астера уже пару лет как потёк бачок, у Креггера — запах перегара, детские воспоминания и пустая бутылка на кухне. Он не философствует о боли — он её показывает. И в "Орудиях" делает это так буднично, что становится по-настоящему не по себе.
Неудивительно, что в центре "Орудий" — не монстр из сказки, а то, что Креггер знает слишком хорошо. Тема зависимости здесь становится не просто мотивом, а метафорой всего фильма. Ведь зло, которое разрушает семью героя, приходит не снаружи — оно просачивается изнутри, через бутылку, привычку, чувство вины.
Минутка сюжета и спойлеров
Маленький городок в Пенсильвании. Обычная школа, обычные семьи — до тех пор, пока в одну ночь, ровно в 2:17, семнадцать детей не встают с постелей и не исчезают. Во всех домах стоят камеры наблюдения, но дети будто сквозь землю провалились. Единственный, кто остаётся, — это мальчик по имени Алекс. После трагедии он живёт с родителями, которые будто потеряли связь с реальностью, и с пожилой женщиной, называющей себя его тётей.
Старушка Глэдис произносит слово "чахотка", будто пришла не из соседнего города, а из Салема XVII века. Она появляется в доме,
когда родителям мальчика кажется, что она умирает, но вскоре оживает, начинает контролировать всех вокруг и заставляет Алекса приносить вещи своих одноклассников. Из их волос и крови она плетёт ритуалы, превращая людей в зомби. Глэдис — не просто ведьма.
Она — зависимость. Паразит. Привычка, которая маскируется под заботу.
А, впрочем, вся статья — спойлер, но посмотреть захотите и после прочтения.
Ведьма, которая пахнет перегаром
Креггер не раз говорил, что писал "Орудия" после смерти своего друга и коллеги по The Whitest Kids U’Know, комика Тревора Мура. Тот выпал с балкона в состоянии опьянения — в 2:30 ночи. Фильм вышел почти день в день с годовщиной его гибели. Тогда Креггер переживал утрату, и сценарий стал способом переварить её. Каждая глава фильма — это одна из фаз горя: отрицание, злость, торг, депрессия, принятие. А сама Глэдис — не просто монстр, а собирательный образ родителя, отравленного алкоголем.
Для Креггера тема зависимости — не абстрактная метафора, а личный опыт. В интервью он признавался, что вырос в семье, где один из родителей страдал алкоголизмом:
«Когда ребёнок живёт с родителем-алкоголиком, дом становится страшным местом. Ты ходишь в школу и делаешь вид, что всё в порядке, пока дома тебе приходится прятаться от зомби»,
Не вижу зла
Поначалу Глэдис — просто старушка. Слишком омерзительна, чтобы походить на человека, и слишком неуютно странная, чтобы быть дьяволом или гуманоидом
Креггер почти не показывает её прямо: лишь силуэт в дверях, шорох ткани, дыхание в темноте. Камера будто сама боится подойти ближе. Каждое её появление — визуальный приступ тревоги: расфокус, дрожащий свет, тень, которая движется чуть раньше, чем должна.
Когда же ведьма наконец оказывается вблизи, становится ясно — хуже не увидеть может быть только увидеть. Её парик, грим, полусгнившая улыбка — словно маска, которую наденет сама смерть, решившая сыграть твою прабабку.
В этом и кроется сила фильма: зло здесь не потустороннее, а обыденное, даже бытовое. Оно живёт на кухне, дышит за твоей спиной и спрашивает: "Ты ведь не выгонишь меня, правда?"
Символизм, который вы могли упустить
Фильм разбит на шесть глав, каждая из которых отражает одну из реакций человека на утрату — от стыда до принятия. В этом Креггер честен: он не ищет катарсиса, не предлагает выхода. "Орудия" — это не избавление от боли, а попытка взглянуть ей в глаза. Глэдис в этом контексте — не просто антагонист, а зависимость, ставшая самостоятельным существом. Она кормится страхом, виной и любовью, и чем сильнее её пытаются изгнать, тем крепче она держится.
Сцены, где родители Алекса подчиняются ведьме, играют как метафора созависимости: когда взрослые перестают быть взрослыми, а ребёнок вынужден стать хранителем реальности.
Многие зрители смотрели на «Орудия» как на хоррор о ведьме. Но каждая деталь здесь говорит о зависимости и горевании.
Бегущие дети вытянули руки не потому, что Креггер фанат "Наруто", а потому что он цитирует фото Ника Ута «Напалмовая девочка» — символ детского ужаса, когда мир взрослых превращается в пепел.
Треугольники и колокольчики — перевёрнутый символ клуба Анонимных алкоголиков. Там он означает выздоровление, а у Креггера скорее искажённое спасение.
И самое интригующее — огромная винтовка в небе, зависшая над домом, — аллегория американской одержимости насилием и оружием. Но и метафора того, как боль висит над нами: молча, тяжело, всегда наготове.
Время 2:17 — личная рана Креггера. Оно повторяется как заклинание. В мире, где ведьма делает оружием всё, до чего дотрагивается, даже цифры обретают злой смысл.
Слишком личный для хоррора. Слишком интеллектуальный для зрителя
Зак Креггер, в отличие от многих режиссёров ужастиков (к счастью или нет), не боится быть слишком умным для собственного жанра. "Орудия" — это не просто фильм, а ребус, собранный из аллегорий, цитат и метафор, где каждая деталь имеет двойное дно. Он не прячется за жанровыми условностями, а, наоборот, использует хоррор как язык для разговора о горе, зависимости и вине.
Но за эту честность приходится платить: чем глубже он уходит в личное, тем дальше фильм уходит от зрителя. Картина мечется между хоррором, триллером и почти трагикомедией, будто сам Креггер не может определиться, смеётся он над страхом или разговаривает с ним.
Да, здесь есть классические приёмы — камера следует за героями со спины, будто мы преследуем их из темноты. Есть оккультные сцены, есть ведьма с гротескной улыбкой (Эми Мэдиган здесь пугает не лицом, а его отсутствием — как будто она скопировала человеческое поведение с пожилых бабулек у подъездов в Балашихе). Но Креггер снимает не про страх, а про пустоту, которая остаётся после испуга.
К финалу фильм превращается в метафору внутреннего экзорцизма. Алекс побеждает ведьму — но слишком поздно. Его родители сломлены, дети не говорят, а тишина звенит громче любого скримера. Мэдди, девочка-рассказчица, шепчет: "Некоторые дети снова начали говорить".
Эта фраза звучит как попытка режиссёра убедить самого себя: возможно, и он когда-нибудь снова сможет говорить без боли.
От комика до Варвара и обратно
После успеха "Barbarian" Креггера окрестили наследником Джордана Пила. Но если Пил рассказывает о расизме и тревоге общества, Креггер снимает хоррор про вину, страх и зависимость — вещи, которые не видны на улице, но живут в каждом доме. Он, как Финчер или Пол Томас Андерсон, строит сложные системы боли. Но делает это с иронией бывшего комика — потому в одном кадре может уживаться оккультный ритуал и шутка в духе Monty Python.
Креггер, как и Хичкок в своё время, нашёл способ сделать зло узнаваемым. Его монстр не приходит из потустороннего мира — он просачивается изнутри семьи, из бытовых трещин, из привычных разговоров на кухне. Но при этом Креггер играет с жанром — он не просто пугает, а подмигивает зрителю. В его фильмах ужас всегда соседствует с абсурдом, а за моментом паники почти неизбежно следует сцена, где зрителю неловко — и страшно, и смешно одновременно. Нотки кринжа и абсурда буквально разрывают саспенс, хотя бы на мгновение.
Это фирменный приём режиссёра: страх как неловкость, ужас как кривое зеркало обыденности. Он мастерски разбавляет саспенс легким стёбом над персонажами — не разрушая атмосферу, а наоборот, усиливая её. Как будто ты на секунду вылетаешь из кошмара и видишь со стороны весь фарс происходящего: как нелепо выглядят люди, пытающиеся контролировать хаос.
В "Орудиях" Креггер доводит этот приём до совершенства — здесь хоррор срастается с трагикомедией, а тревога неизбежно переплетается с абсурдом.
Десять минут оваций
То, что кинокритики назвали "лучшей сценой года", — это не просто схватка с ведьмой. Это метафора возвращения контроля. Алекс направляет одержимых детей против Глэдис — буквально заставляет боль уничтожить саму себя. И весь этот финал выглядит настолько схоже с "Однажды в Голливуде", что не хватает заглавной темы Бенни Хилла. Беспощадный разрыв шаблона и отпор внутренним демонам.
Но чудо не приносит облегчения. Оно оставляет выжженное место.
Впрочем, у этой авторской манеры есть и обратная сторона. Креггер настолько увлечён игрой с метафорами и символами, что порой теряет связь с аудиторией. Многие аллегории — от образа ведьмы как зависимости до визуальных отсылок к "Магнолии" или "Сиянию" — не считываются зрителем без дополнительного контекста.
И в этом, пожалуй, главный риск его подхода: не каждый пришёл в кино решать режиссёрские ребусы. Не все ждут от хоррора упражнения в эрудированности. Иногда зрителю хочется просто бояться — а не искать подтекст под каждым кадром.
"Орудия" — не столько ужастик, сколько личная исповедь и попытка выговориться.
Оценка: 8 из 10