Водка и космос: почему «Юморист» — это не типичное кино о плохом СССР
Фильму стоит дать шанс.
За «Юмориста» по-настоящему обидно — но виной всему не кассовые сборы, а отзывы вида «очередное кино про ужасы „совка“» или «подожду обзора Бэда». Трейлер и синопсис могут ввести в заблуждение, но из-за них фильм производит особенно сильное впечатление. Неудачное позиционирование в некотором роде даже сыграло картине на руку, хоть и заставило часть потенциальной аудитории заочно поставить на ней крест.
Иронично, что именно «Юморист» оказался в ситуации, когда фильм пытаются отдать на откуп блогеру — мол, пускай он поглядит и скажет, что да как. Картина о «торговле лицом» пала жертвой этой самой торговли. Пытаясь выдать её за типичный современный российский байопик (пусть и о выдуманном персонаже), прокатчики её похоронили.
Справедливости ради, осознание того, что «Юморист» это не кино о «столкновении с советской властью», приходит далеко не сразу. Первое время оно действительно кажется чем-то в духе «Высоцкого».
Главный герой — юморист Борис Аркадьев (Алексей Агранович) — вынужден работать в условиях жесточайшей цензуры. Он раз за разом выступает с одним и тем же глупым и беззубым монологом про обезьянку по имени Артур Иванович (не Ильич, чтобы не привлекать внимание властей). При этом Аркадьев понимает, что поступается собственной совестью, мечтает высказываться на более острые темы, но боится.
Сперва всё это выглядит как фильм о «кровавой гэбне», но постепенно начинаешь понимать, что СССР здесь — не жестокая страна, но сборник штампов и расхожих стереотипов. Михаила Идова как сценариста интересует не реальная историческая эпоха и политическая ситуация, но эстетика. Автор картины мифологизирует Советский Союз, превращая его в гротескную антиутопию.
Сюжет фильма развивается в таком СССР, который существует в романах Виктора Пелевина, Владимира Сорокина, Василия Аксёнова и жутких рассказах о попрании человеческих прав и свобод. Это волшебная страна, построенная на знакомых образах. Советский антураж тут работает исключительно на приостановку неверия — это блестящий в своей простоте способ создать антиутопию, без необходимости рассказывать зрителю о том, как работает вселенная фильма, ведь все и так знают, как функционирует СССР.
Поверить в выдуманный мир помогают и «ниточки», связывающие его с реальностью. В «Юмористе» полно упоминаний настоящих юмористов, политических деятелей и событий: от Жванецкого и Черненко до шутки Рейгана о бомбардировке. Из-за этого нельзя сказать, что Идов жертвует достоверностью эпохи в угоду мифам, как то было, например, в «Лете». Здесь мифы ложатся поверх реальности, деформируя её и рождая потрясающие в своей абсурдности и фантасмагоричности образы.
В одной из сцен главный герой оказывается на сверхсекретном объекте и «разговаривает с богом», что странным образом заставляет вспомнить о космической программе из пелевинского «Омона Ра». В другом эпизоде перед зрителем предстаёт уморительная картина советского декаданса с мещанским шиком, запечёнными поросятами и эротикой по телевизору, которая рождает ассоциации с рассказами Сорокина.
Эти сцены вводят в ступор и по-настоящему удивляют, ведь в промо-кампании не говорилось, что «Юморист» — это почти магический реализм. Его сложно упрекнуть в очернении советского прошлого, потому что советское прошлое тут не показано вовсе. Идейно он намного ближе к условной «Кабале святош», чем к каким-нибудь «Детям Арбата». Ведь никто не будет обвинять Булгакова в том, что он порочит Францию? Пьеса не о плохом режиме, а о том, как с ним взаимодействует художник.
При этом нельзя сказать, что «Юморист» это совсем не политическое высказывание — слишком уж сильно его сюжет повязан на цензуре и страхе перед властью. Но тут надо понимать, что речь идёт не о «советской власти», а власти в широком смысле. Да и конфликт между ней и человеком, — это далеко не центральная линия повествования.
«Юморист», прежде всего — общечеловеческая история. На месте Аркадьева может оказаться любой, даже тот, кому не грозит волчий капкан в «щели между совестью и подлостью». Власть тут выступает этаким внешним раздражителем, мотиватором или образом — примерно как голод у Гамсуна, сила, которая заставляет человека поступиться своими принципами.
Это фильм, в первую очередь, о конфликте человека с самим собой, о компромиссах, на которые тот идёт, чтобы сохранить своё благополучие и оставаться в безопасности, и о терзаниях от того, что его любят совсем не за то, за что он сам хотел бы.
Параллелей с современностью, впрочем, не избежать. Это не «фильм-предостережение» или какая-то подобная пошлость, просто «Юморист» актуален. Он останется таким при любой власти и в любой стране до тех пор, пока людям придётся жертвовать своей свободой самовыражения, чтобы выживать.
Здесь проявляется талант Идова как сценариста. Повествование в картине многослойное и плотное, способное выдержать проверку временем, ведь когда одни его идеи перестанут быть злободневными, на первый план выйдут другие, вечные.