Девятнадцать лун-обманщиков. Глава третья. Чужаки на пороге (II)
Ремадан Хаф’Такари, один из сар’кайев Совершенного Рода и шестнадцатый среди списков савантов схватки, сидел среди пряных листьев и скрюченных ядовитых ветвей и внимательно вглядывался в драму, разворачивающуюся на склоне плато. Хотя, возможно, перед глазами разыгрывался трагифарс. Он избрал дерево-чаву для наблюдения, и потому не испытывал большой необходимости в сокрытии своих интересов. Ужасающий набор токсинов, накапливающихся на вершинах в острых шипах, делал эти деревья непопулярным среди несовершенных ценителей театра лежбищем. Но к счастью для всего разведывательного копья, Рем никогда не относился к несовершенным.
«Никто не будет искать живых там, где находится место лишь мертвым»
Это было одним из первых постулатов охоты Рапати. А сар’кай впитал в себя все, когда долг и любовь толкнули его на свершение сумасшествия.
Ниже раздалось шипение и покрякивание, и Рем развернулся, оставив обезглавленного и сочувствующих ему без внимания.
― Знаешь, если бы ты вежливо попросила веревку...
Дамеди, в этот момент хватавшаяся за похожие на жала пчел сучья, зло глянула на своего непосредственного командира и тут же резко оттолкнулась от крепкой коры, подбросив себя на без малого двенадцать футов. Достижение еще более впечатляющее, когда понимаешь, что до этого ее отделяли от земли шестьдесят. Дамеди ухватилась за ветку Рема, а потом с проклятьями подтянулась наверх, еще ярче начав походить на седеющую от собственной серьезности обезьянку.
― Уверена, что тебе не нужна моя помощь? ― сар’кай протянул ей руку, но Дамеди отмахнулась и выкарабкалась сама.
«Два года. Последние два года...»
Ремадан вздохнул. Вот уже два года жена отказывалась принимать помощь последнего мужа.
Он отвернулся и вновь посмотрел на лагерь. Полный озлобленности и гнева взгляд вот уже неделю продолжал буравить саванту лопатки. Так что Рем не почувствовал дискомфорта.
― Ты ничего не собираешься мне сказать?
Голос жены был напряженным, сдержанным. В нотках бушевала буря эмоций. Он помедлил, прекрасно зная, что ни один из ответов ее не удовлетворит.
― В лагере произошло убийство, ― проговорил савант. Даже будучи ветераном-ша’кай Ремадан не был создан для успокоения отряда-копья. Эта роль всегда возлагалась на Агреннею.
― Я спрашиваю про другое, ― огрызнулась Дамеди. ― Кор’хага по природе своей согласны с жестокостью. Меня интересуют наши дальнейшие действия, Рем, и ход заметно затянувшейся операции.
Ремадан кивнул, признавая ее правоту. И тут же мотнул головой, потому что жена была не права.
― Они кор’алияни ― не кор’хага, Дамеди. Не стоит прежде времени антагонизировать первых встречных. ― Он указал пальцем вниз. ― Но я думаю, у них есть кое-что, что может тебя заинтересовать.
Толстый путник цвета индиго спускался по одному из подъемов плато. Он то и дело оглядывался, будто боялся быть узнанным, и пригибал голову, подобно нелюминисцирующим ночным цветам.
Дамеди закатила глаза. Потом последовала за взглядом мужа. И нахмурилась.
Рем не мог поверить, что предыдущее ее состояние не было пределом воинской напряженности.
― Он ведь не кор’алияни, верно? ― Дамеди проговорила медленно. Волосы, собранные в хвост ниже уровня шеи, ― единственное, что выдало ее подрагивание.
Путник спустился к окраине леса, какое-то мгновение потоптался ― Рем видел, что это фикция: попытка скрыть расчетливое изучение чащи. Потом двинулся вперед, обманчиво глухой, слепой и отважный.
― Нет, он точно не кор’алияни, даже не могу утверждать, что он кор. ― Ремадан нахмурился. ― Трудно с такого расстояния определить вид. Но точно не йолл’гор и не шпион Орикона. ― Он вновь указал направление крепким коричневым пальцем, но на сей раз чуть выше, на человеческий лагерь. Худой, болезненного вида уроженец Акреона испуганной тенью скользил мимо деревянных ящиков становища.
― Еще шпион? ― Дамеди присмотрелась к смуглому юноше.
― Скорее ополоумевший идиот, ― не согласился Рем. ― Или вор, что, в принципе ― одно и тоже. Я слежу за ним уже какое-то время, с того момента, как наш предыдущий друг оторвал маленькому кор’алияни голову. ― Рем хмыкнул. ― Думаю, он поспособствует нашим целям.
Это произвело необходимый эффект. Дамеди встрепенулась:
― Уверен?
― Да.
― Как скоро?
― Не скоро.
― Тогда почему?..
― Предчувствие.
Она выругалась, проклиная излюбленные Такари «интуицию» и «предчувствия». Как и многие Совершенные с наследием Квади, Дамеди отличалась сравнимыми с Хафеши самоконтролем и сдержанностью. Но если ее чаша терпения переполнялась...
«Забавно», ― ухмыльнулся Рем. ― «А детей от меня ты все-таки родила».
Человечек, казавшийся с такого расстояния тряпичной куколкой, продвигался к своей цели с бдительной настороженностью. Еще одно подтверждение теории Ремадана.
― Несовершенные в масках? Ты видела их?
― Карпади докладывает, что они направляются обратно к лагерю, ― ответила Дамеди. ― Что-то спугнуло стражей, и она вызвалась допросить одного.
Рем развернулся и в ужасе уставился на жену. Золотые глаза встретились с фиолетовыми.
― Успокойся, ― Дамеди зло улыбнулась, искривив на щеке вертикальный шрам. То была явная месть за шутку. ― Она всего лишь тот’фай и ли. Согатолу не составило труда поставить ее на место.
Ремадан благодарственно выдохнул. Великие Родители! Согатол оказался прекрасным сар’фаем, разумным. Но прочие члены его копья зачастую ставили саванта в тупик.
«Они тал-ворад, а не ирш’харад. Как и ты. Не забывай: нет никого обычного в среде Провозвестников Постулатов»
Рем, будучи наполовину Такари, а на треть ― Хафеши, как никто другой подпадал под известную всем сородичам истину.
Теперь, когда ящики и шатры кончились, человечек бросился к своей цели ― единственной отделенной от всех палатке.
― Наши поиски затягиваются, Ремадан, ― Дамеди мотнула головой. ― Прошло два месяца. Нам нужно найти ее как можно скорее, или безумие Фаннайи приведет к окончательной погибели Совершенного Рода. Нельзя опускаться до пустяков.
Взгляд жены коснулся его лица: квадратной челюсти, белой щетины, ниспадающих на плечи волос. Рем отказался перестраивать выражение. Он не мог разрушить иллюзий Дамеди. Гнев и обида давно стали для нее путеводной звездой, и, если он вынет из ножен истину, боль добьет все остатки прелести, за которую Дамеди Квад’Ашкези когда-то любили.
«Агри, прошу тебя», ― в бессмысленной молитве воззвал к сестре Рем. ― «Пожалуйста, если ты слышишь, останься в живых. Если не ради меня, то ради нее. Как бы сильно твое сердце не убегало от долга, даже тебе не под силу предать чувства сородичей».
Акреонец в последний раз оглянулся. А потом бросился внутрь шатра, слишком быстро, чтобы его не заподозрили в преступлении.
― Его счастье, что остальная стража ― в шатре командующего.
Дамеди зыркнула на отца своих детей с подозрением: пыталась понять, пробует ли тот переменить тему. Что ж, как Хафеши и Такари Рем всегда отличался бесхитростной прямолинейностью.
Ее молчаливый допрос прервался, когда вор в панике вырвался из шатра наружу. Он споткнулся, упал, комично прокатился по камню два человеческих роста. Едва не раскроил себе грудь прежде отсутствующим в руке оружием.
Человечек быстро дышал. Солнце отражалось урывками из-за запекшегося на поверхности ножа кармина.
― Передай Согатолу: мы выступаем.
Дамеди изумленно взглянула на мужа. Потом обратила внимание на то же, на что и он.
Акреонец подполз к краю платформы и посмотрел туда, куда прежде направилось загадочное существо-индиго. Он побледнел. А потом на лице проявилось решительное выражение.
― Думаешь он пойдет за ним?
― Наверняка.
― И что мы с ним будем делать?
― А ты как думаешь?
Когда до Согатола добрался их план, Карпади была на девятой луне от счастья.
***
Саар-Кулун ― тот, кого люди называли Малоутом, ― шел по протоптанной диким зверьем тропинке, и ступал аккуратно и тихо, чтобы не выдать окружающим своего присутствия. Человеческая часть его ― та, что была заперта в яме сознания, ― испытывала ужас всякий раз, когда в небо стрелой поднималась очередная обезумевшая пичужка. Правда, то было ее естественное состояние. Как минимум, с того дня, как настоящий Малоут был до сердцевины проглочен Саар-Кулуном.
«Тихо», ― безэмоционально увещевал страж древности. ― «Тихо. Скоро все закончится, я обещаю. Я и так слишком долго ношу твою шкуру».
То, что было Малоутом взвыло. Саар-Кулун не придал этой блажи большого значения. В ордене принималось за аксиому ощущать сострадание к интеллекту людей.
Но тем не менее, это не мешало испытывать презрение к примативной причинности их поступков.
«Они легко отвлекаются. Выделения собственных тел бросают зарождение их мыслей в водовороты страстей, а вид слегка оголенной плоти способен помутить любые попытки к собранности и рассудку»
Он вышел на то, что с долей скепсиса можно было назвать поляной, и обернулся в последний раз ― к месту, с которого ему довелось спуститься.
Платформы столовых гор мумифицированными трупами древних рептилий вздымались над площадью южного материка, и титаническая закругленная арка ― такая огромная, что, кажется, не может быть творением самой природы, ― бросала тень к бушующим слезам запертого по двум сторонам света океана. Впечатляющее доказательство превосходства мировых догм. Она не была самой высокой из того, что Саар-Кулун видел за годы службы ― одна лишь Храмовая Гора хеттов обращала серое величество в забавный заплесневелый бублик. И все же...
«Я сражаюсь за то, чтобы сохранить это. Прости, Кухулин, прости. Прости, что не могу сказать тебе больше»
Он почувствовал сожаление. Хотя, возможно, то была его тень. Его тело не было создано для нелогических проявлений, но тысячи сознаний, проглоченных и ассимилированных за века долга...
Сложно не поддаваться фантомам людских порывов.
Малоут всхлипнул, поняв, что скоро сам превратится в такой фантом.
Саар-Кулун в мыслях различил стены имазигского голубого шатра, оголенного толстяка, в панике прячущего второй подбородок за узорчатой тканью, другое тело с другого ракурса ― то самое, которое он носил под третьей в ту ночь луной.
Свет, проникавший из отверстия в потолке, множеством белых зайчиков отражался от подвешенного на каркасном перекрестии оберега. Осколов священных для имазигов полей Пангары.
Саар-Кулун помнил, когда те были просто песком.
― Кто? Кто ты? ― прозвучал в памяти вопль Малоута. ― Дух или человек?
― Я? ― хищно улыбнулся Саар-Кулун. ― Я создание древнее. И неумолимо навязчивое.
Малоут в своей тюрьме заметался, и нынешний Саар-Кулун безжалостно воткнул в заключенного иглы покорности.
«Сколько эмоций... так хаотично...»
Правила требовали сохранять в себе сознания ассимилированных человеков. Но нельзя было отрицать, что их нравы порядком мешали интеллектуальным манипуляциям ордена.
Саар-Кулун упал на колени и вынул из кармана витиеватый браслет. Участок предплечья выглядел как спираль золота, но истинному материалу не было имени ни в одном из человеческих языков. На противоположном конце была проволока и десять колец, подобранных под верхние и нижние фаланги пальцев. Между проволокой и спиралью с внутренней стороны находилось три камня: янтарный, зеленый и ложная киноварь.
Божье око, как его огульно величали дангьязи. Или хурс-бакат, как выражались сами создатели многострадального инструмента. Орден Саара узнал от них многое. Прежде чем выпил до сути оставшихся.
― Покажи мне его. Аватара.
Реликвия тут же начала действовать.
Зажегся свет. Камни засияли внутренним солнцем, в ядрах каждого заиграла энергия, суть которой смертные давно позабыли. Сначала красный, предупреждающий ― луч остановился на высоте глаз. Потом оранжевый ― смешение с желтым. И наконец...
«Синий. Странно, что оранжевый с зеленым становятся синим»
Дангьязи знали лишь поверхностные возможности хурс-баката. И Основатель точно не научит Паяцев большим секретам.
― Саар-Кулун?
На сей раз Аватара избрала тело женщины ― Саар настроился думать о нем, как о ней. Однако личина в реальности не имела значения. Важно, какое сознание пряталось в глубине.
― Аватара, ― стараясь сдерживать себя, проговорил Саар. ― У меня имеются новости. Вести настолько ужасные, что они могут поставить все под угрозу. Наша организация всегда старалась недопустить дисбаланса на чашах весов, и я думаю, она не должна отступаться от своего долга и впредь. Однако это ваша обязанность ― определять направление наших действий.
Аватара взглянула на него. Оценила. За долю секунды собеседница прочитала больше, чем смертный сумел бы до конца мироздания. Способности Логоса были свойственны всем последователям служения Основателю. Но именно Аватара была воплощением его гипотез.
― Докладывай.
И Кулун исполнил приказание госпожи.
Он поведал о том, как одним утром пришел по своему усмотрению в храм дангьязи. Как предложил Паяцам устроить тайный поход в Кероной. Чтобы поймать и тщательно изучить одичавших скадрангов, конечно. Он обещал белимитам колдовское оружие, а сам надеялся передать Основателю секрет создания неправильными богами жизни. Или теми, кого, по его словам, смертные в древности приняли за богов.
― Я вскрыл одного и исследовал его память, ― заканчивал повествование Саар-Кулун. ― Так, как того требуют правила мнемонической вивисекции. Но Аватара... я... Совершенные! Скадранг, которого я препарировал нашел Совершенных! И он видел их за пределами границ Ойкумены!
Он понял, что вскрикнул и испытал стыд. А потом смущение накатило еще большей волной. Ведь что страх, что стыд, что само смущение ― они были чувствами. А чувства были фантомами, ограбленной человечностью.
Он встретился глазами со своим полубогом и...
Что-то было не так. Она приняла его голос спокойно. Слишком спокойно даже для первого дитя Основателя.
― Вы знали, ― пораженно проговорил он. Это было обвинение, пусть оно и не имело права существовать.
― Да, знали, ― Аватара не стала отрицать очевидное. ― Ордену известно, что она искала убежище среди людей. Что, в принципе, ожидаемо. Шет’ра’фай испытывают слишком большие терзания, если обнаруживают себя вдалеке от сообщества. Их иерархическая структура не позволяет существовать, не имея хозяев и объектов для обучения.
Саар-Кулун перестал дышать. Его тело в принципе не испытывало большой нужды в диффузии легких. Собственно, такие как он дышали, чтобы не выдать людям своих глубин. Но в данном случае...
Древнему стражу просто ударили словом по диафрагме.
― Но... но как... ― залепетал он. ― Аватара... Основатель! Как вы могли утаить такую информацию от всех нас! Правила ордена запрещают сокрытие опасных сведений. Тем более ставящих под угрозу великую цель! Если бы орден раньше узнал о возвращении Совершенных...
― ...возможно мы потеряли бы больше агентов, чем могли бы позволить для нормального функционирования. На Итхеоне открылась охота, Саар-Кулун. И даже я не могу сказать, кто именно спускает с цепи собак.
В ветвях зашелестел одичалый ветер. Теплый, пришедший с берега морской поток. Он смешался с дыханием северного Итхеона и подчинил себе движение высоких деревьев, а зеленый крепкий бамбук качнулся, как будто бы от толчков земли. Животные от мала до велика бросились споро с насиженных мест, приняв завывание за вторжение в их нецивилизованное пространство. А может быть, и за что похуже. На много миль из всего многообразия биосферы Нитона только Саар-Кулун надолго превратился в соляной столб.
― Мы теряем агентов? ― повторил он. Это переворачивало все с ног на голову. ― Как много?
― Как минимум сорок шесть. И это за последний год. Недавно исчезновения прекратились. Или враг хочет, чтоб мы так думали. ― Заметив расширившиеся глаза подчиненного, Аватара покачала головой. ― Те, кто имеют критическое значение, по моему приказу прячутся по углам. Остальные же... скажем так, ничто великое невозможно без равнозначных обменов. Ради всего, за что стоит орден, наше незнание должно оставаться для врага истиной.
Ее слова легли на уши стража отравой. Но Саар понял, что Аватара имела в виду. Пока враг думает, что орден не догадывается об охоте, старшие члены могут загнать охотника на флажки.
«Жестоко», ― оценила аналитическая ― истинная, ― часть древнего стража. ― «Жестоко, но эффективно. Не в первый раз орден сталкивается с угрозой для мирового порядка. Мы тени, прячущие от глаза в тенях. Обитатели морских впадин, заманивающие добычу сиянием лжи. Если Совершенная и впрямь действует по чьей-то указке...»
Он остановился. Что-то затронуло Саар-Кулуна. Какая-то деталь, звучание которой заглушило изначальный шок паранойи.
Но когда он понял...
― «Совершенная»? ― закричал Кулун. ― Аватара, я правильно расслышал: вы сказали мне «Совершенная»?
И когда их взгляды в очередной раз встретились, он понял, что его догадка попала в цель.
― Саар, ― прошептала, напрягшись, хозяйка, ― что именно поведал тебе скадранг?
На сей раз он рассказал все. Быстро и сбивчиво, как если бы к шее приставили нож. Но страж не ошибся ни разу. Он передал словесный портрет, даже голос. Повторил в точности все те фразы, что слышал, обкрадывая своими умениями разум скадранга.
Когда он поднял голову, Аватара задумчиво смотрела вдаль.
― «Ее возвращение»... «без одобрения Колыбели»... выходит, что абсолют не знает... но тогда, кто? У правителей людей нету знаний... Церковь? Возможно ли?.. Или же нечто большее? Кто?
― Госпожа?
Аватара посмотрела на него, и Саар узрел то, что давно поселилось в его собственном закрытом «я». Столетия долга, вечность нескончаемого планирования ― эоны, ложащиеся на плечи снегопадом внутреннего давления.
Но потом исчезли и они.
― Саар... ― На сей раз в голосе было спокойствие. И триумф? ― Возможно, то, что принял за угрозу ты, в конце концов обернется нашим спасением. Дангьязи в курсе того, что случилось?
― Да... отчасти... но я не понимаю...
― В данном случае требуется не понимание. Послушание. ― Аватара посмотрела пристально, проникла под кожу. ― Собери Паяцев. Найди Совершенных. Но ни при каких обстоятельствах не вступай в бой. Против такого количества детей Ойкумены не выстоишь ни ты, ни самые сильные из воинов дангьязи.
― Но мы... мы не можем просто следить за ними!
― И не нужно. Я хочу, чтобы ты с ними поговорил, мой страж.
Саар-Кулун, не веря своим ушам, с изумлением уставился на Аватару. Та продолжала:
― Скажи им, что орден знает, где находится та, кого они ищут. Скажи, что мы поможем им в обмен на союз. Если Род, в конце концов, примет сторону, я не хочу, чтобы они оказались бок о бок с нашим врагом.
― Но Аватара!
― Таково решение Основателя, Саар-Кулун. А я лишь передаю тебе его волю. Надеюсь, ты знаешь, что это значит для ордена и всего мира.
И вскоре после этих слов Аватара пропала. Сияние ее тени исчезло, слетело. Казалось, что растворяющая сизая дымка была лишь отражением наряда Малоута, зависшим в воздухе как туманное гало над изрытым пространством многовековых льдов.
«Безумие. Форменное безумие!»
Саар-Кулун поднялся на дрожащих ногах. Он не верил, что это на самом деле произошло. Страх. Страх непонимания овладевал им. Открыться? Тем более Совершенным? Они опасны и непредсказуемы. И до последнего верны своим постулатам. Ордену лишь один раз случайно удалось заслать соглядатая в их ряды.
«Ну что ж, Малоут, похоже нам придется поработать вместе еще немного»
И возможно даже очень немного.
Саар-Кулун развернулся, чтобы направиться обратно к лагерю.
Скальпель, который должен был пронзить его горло, блеснул в воздухе улыбкою психопата.
***
«Наверное, в этом была какая-то справедливость», ― подумал Кеггет, когда лезвие в его руке заблестело в последний, как ему тогда, показалось раз.
Он был вором, а не убийцей. Воплощенный видел это с первого дня.
Но если бы он вознамерился сменить призвание...
Колдун-работорговец оказался бы для этого подходящей ступенью.
«Умри! Умри!»
Малоут развернулся. Колдовство, которое он творил на поляне, все еще слепыми пятнами застилало глаза. Однако с необычайной прытью толстяк неожиданно разорвал дистанцию.
Кеггет бросился вперед, вспарывая клинком переполненный водяными парами воздух. Хотя бы за тем, чтобы колдун не успел применить свое колдовство.
― Это из-за тебя, ― кричал Кеггет. ― Из-за тебя!
Малоут ударился спиной о черное дерево и тут же нырнул вниз, уворачиваясь от широкого размашистого удара.
На его лице по-прежнему оставалось комичнейшее недоумение.
― Ты отправил нас в этот проклятый лес! ― Не сдавался вор. ― Хотел добыть этих тварей для своего ритуала! Я видел! Видел, что происходило в твоей палатке!
Нож, украденный вором оттуда же. Покрытая шерстью белая тварь, тело которой иссечено ужасом. И множество беснующихся в клетках созданий, в ярости и испуге орущих: «Кхорчирга!».
― Нет! Стой! Ты не понимаешь!
― Заткнись! ― наконец, один из ударов Кеггета достиг своей цели. Только нанесен он был не ножом, а коленом. Штанину вора испачкала кровь, а Малоут перекатился с боку на бок, закидывая воздух прутиками и грязевой россыпью.
― Ты хотел призвать на наши головы демона! Тот свет... Отвечай: это был один из ваших песчаных демонов, да?
Малоут вместо ответа лишь застонал. Он попытался подняться на четвереньки, но в последний момент снова перекатился. И скальпель, которым до этого вскрывали чудовище, оставил след только на мягкой разлагающейся листве.
― Идиот! ― тут же истошно завопил Малоут. ― Я же все время пытался помочь вам. Помочь дангьязи и твоему народу! Ты не осознаешь, что стоит на кону!
Кеггет захохотал. Нет. Он осознавал. Он прекрасно осознавал. На кону была бы жизнь Кеггета. Малоут и Паяцы посылали бы матросов вниз раз за разом, пока не добыли бы вдоволь чудовищ. Для чего бы те не понадобились.
― Сон-Хай! Я должен был попасть в Сон-Хай!
Даже идея Корсака не казалась вору теперь безумием. На этом можно было хотя бы подзаработать.
Он снова бросился на распростертого колдуна.
И увидел, что глаза того отражают оранжевый свет.
«Нет...»
Удар колокола. Битье в барабан. Волна горящей полупрозрачной ярости исказила пространство и подбросила Кеггета в воздух. На мгновение земля и небо поменялись местами. А вскоре они начали вращаться еще быстрее, когда грязь заткнула собою и нос, и рот.
Кеггет ударился о корягу, попытался схватиться за нож, но внезапно обнаружил, что тот находится под тяжелой подошвой мерзавца Малоута.
Он поднял глаза и в ужасе уставился на возвышающегося над ним имазига.
Колдун говорил что-то. Что-то про новое тело. И про то, что Малоут ему сильно мешал. Кеггет, к несчастью, не мог слышать все ― кто-то организовал в его ушах ярмарку по случаю рождения Богопророка.
― Нет, стой! ― залепетал Кеггет. На глаза навернулись слезы. ― Я... я не хотел! Это получилось случайно! Случайно!
Что-то кольнуло душу. Как будто узнавание и чувство вины. Малоут сорвал с лица крашенный имазигским индиго шелк и на мгновение превратился для вора в Бефу. Хотя у прежней не было бороды. А потом ее черты заменили прыщи и...
«Нет, это не прыщи. Это морщины и... шрам?»
Тонкая линия возникла на переносице. Щеки скукожились, как обрывки стареющего пергамента. Разрез пополз вверх и вниз, разделяя губы на четверку жирных извивающихся червей.
«Колдовство!» ― в ужасе осознал вор. ― «Колдовство!»
Кеггет, теряя рассудок, зажмурился. Вот и конец, понял он. Конец.
Когда свист, жестокий и холодный, пронзил воздух дыханием песчаного демона, Кеггет так и не смог заставить себя раскрыть веки. Он только услышал болезненный и булькающий стон Малоута. А потом туша несостоявшегося убийцы рухнула на жертву работою кузнеца. Что-то острое пронзило землю там, где должна была оказаться морда работорговца.
― Дамеди, в следующий раз, когда тебе говорят: «Стреляй!» ― старайся целится все же пониже. Я слышал, без головы кор’хага отказываются отвечать на задаваемые вопросы.
Вор после этого провалился в забытие.
***
День, в робкой покорности следующий течению небесных тел, сблизился со своей неминуемой гибелью, как это всегда бывало после того, как газ и пыль сформировали землю, отзывающуюся хлюпаньем под их ногами. И месяц, и год, и бесконечные столетья назад. Скоро луны прояснятся на полотне порозовевшего небосвода, и тогда звезды, как и полагается их Стезе, снова заявят права на мир.
Ремадан нахмурился, сделал еще пару потяжелевших шагов и перебросил груз с плеча на плечо. Он не был таким тяжелым, как нелепая бандурина Парскийока, но Карпади все равно прикрывала ладошкой изгибы губ ― настолько забавным выглядел старший офицер их копья.
― Если попросишь вежливо, могу разделить с тобой твою ношу… ― Дамеди тоже хихикнула, и к удивлению Рема, он не испытал по этому поводу возмущения. Уже два года савант не слышал веселья жены.
― Нет, ― вопреки страданиям ухмыльнулся сар’кай. ― Я в порядке. Вот если бы ты подстрелила другого, мне было бы намного хуже.
Карпади затряслась так, что не оставалось сомнений: не прикрывай она уст рукой, им всем бы пришлось тащить на спине целую прорву ревущих скадрангов.
Ремадан перепрыгнул через торчащую из грязи гнилую корягу, поправил защитную сетку, прикрывавшую его полуобнаженный торс ― почти кольчуга, хотя Рем предпочел бы родной для каждого совершенного мангепласт. Буркнул «шат-гур!», когда груз снова саданул ему сапогом по печени. Дамеди добавила к руке Карпади свою.
Над головой зашумела тлеющая в алом закате крона, и из нее показались две перевернутые контрастные головы: Согатол и Лишазаннея. Муж и жена были очень похожи друг на друга, как и многие зилоты Совершенного Рода. Но конкретно этих сар’файя и девицу-тот’фай выделяли высокие скулы, глубоко посаженные голубые глаза и собранные в хвосты серебристые волосы, из-за чего они прямо сейчас странным образом напоминали дверные колокольчики кор’алияни. В отличие от Согатола Хаф’Рапати, из-за спины чистокровной Хафеши, Лишазаннеи, торчали изогнутые рукояти клинков.
― А где Парскийок? ― удивился Рем.
Раздался треск, хлопанье крыльев, одно из деревьев закачалось так, будто на ветки ему приземлился жираф. Ремадан воздел очи горе. Сначала показалось испуганное лицо Парскийока Аш’Квади: остриженные почти под лысину белые волосы, волевой подбородок… а потом и остальное из семи атлетичных футов костей, мышц и коричневого кожного эпителия пролетело, размахивая руками, и шлепнулось горбатым, не раз поломанным носом в грязь. Карпади беззвучно захохотала. И как у нее, спрашивается, перманентно не болит челюсть?
― Я говорил тебе не таскать с собой эту штуку. ― Согатол приземлился в изяществе танца, хотя лицо, приятное и безбородое, выражало совершеннейшую степень смущения. Лишазаннея, спустившись, оставалась тверда ― стоик, как и все бойцы авангарда Хафеши.
― Прости, рен, но я скорее брошу в лесу тебя, чем ее, ― отряхиваясь, проговорил Парскийок. Из-за смещенного центра тяжести тот’файя немного шатало. ― Другие Квади меня не поймут.
Ремадан хмуро взглянул на торбу, с которой Парскийок возился как со своей женой, и тяжело вздохнул, понимая, что ничего в этой жизни не поменять. Привязанный к спине Квади ящик из синего укрепленного мангепласта делал того похожим на сутулящегося разбойника-горбуна.
― Вы видели какие-нибудь следы дрангов? ― спустя мгновение проговорил Рем. Не его задача закапывать погубленное достоинство Парскийока. Для этого у того есть Согатол и Карпади.
Сар’фай почти с заботой осмотрел небольшие ссадины своего ли, потом повернулся к командиру копья.
― Следы, ― мрачно ответил Согатол. ― И следы. Даже слишком много следов. Шерсть, фекалии и экскременты. Но это похоже разведчики ― концентрация обнаруженного высока лишь на определенных участках.
Рем нахмурился. Полноценная миграция? Или два клана столкнулись и после боя выискивают недобитков? Или их, шестерых ― заплутавших членов копья?
«Агри, если бы ты была здесь… Ты бы знала, что это значит»
― Если понадобится, перейдем на фаннайянское мета-общение, ― ответил Рем. Он заметил, как Дамеди скривилась при упоминании имени абсолюта. ― Даже если дранги знают о нашем присутствии, я не хочу, чтобы им стали известны наши численность и дислокация. «Железные тени» всегда полагались на осторожность и скрытность. А я не опозорю имя сестры, погибнув в пасти мохнатого хасс’маргреша. Вам всем все понятно?
Дамеди, помедлив, согласно кивнула. Лишазаннея молчаливо смотрела в лес. За мечи она не хваталась, что уже можно было расценить как согласие или, что более вероятно, как отсутствие интереса. Хафеши из чистокровных всегда старались эгоистично следовать за другими, а не делиться с сородичами своим совершенством. Карпади ― будучи Ашкези, ― была занята ушибами Парскийока и уверенно бросила: «Как скажешь, кайет».
Согатол задумчиво поглаживал подбородок:
― Для эффективного фаннайяна нужно минимум пятеро, Рем. Не думай, что я не согласен, но мы серьезно сократим возможности дальнейшей разведки.
― Знаю. ― То был риск, на который приходилось идти. ― Но, если дранги начнут вытягивать нас по одному, ни о каких поисках не будет идти и речи. Но и оставаться слепыми ― то еще удовольствие. Кроме того, ― Рем хмыкнул, ― мне казалось, Карпади будет только рада побывать от тебя вдалеке, не так ли?
Молодая тот’фай уставилась на сар’кайя с таким воодушевлением, будто тот силой мысли призвал на север Великих Родителей. Когда они вышли из-за границ Ойкумены, Карпади заглядывала под каждый кустик, восхищалась каждой войне лосося и рек, и внимала каждому пению лунокрыла, разносящемуся под сенью чернявых небес. Любопытство, молодость и непосредственность. Рем забыл, был ли он когда-нибудь настолько же юн.
Согатол ухмыльнулся и покачал головой:
― И чему ты меня только учишь, кайет…
― Хах! ― вмешалась Карпади. ― Спрашивается, чему я учусь у тебя, мой рен? Ты когда-нибудь видел зануду-Ашкези? Стезя сбереги, но с твоей скорбной миной я скоро сама стану кислей молока.
Парскийок прыснул. И даже Лишазаннея сподобилась на улыбку. Таков был путь Совершенного Рода. Слабый выбирает себе в качестве идеала сильного, и через следование его силе сам становится на шаг ближе к идеалам Великих Родителей. Сначала тот’файи ― «рьяные дети». Выше них сар’файи ― «возмужавшие молодые». Следующие по путям за «стражами постулатов», бел’ворадами. А выше…
«Агреннея и Фаннайя. Перфектор и абсолют»
Рем всегда знал, что будет за гордо выпрямленной спиной первой и в еще более длинной тени второй. Так что он не стыдился маршировать по Стезе ветерана-ша’кай. Много лет прошло с того дня, как савант отказался от извечного совершенствования и отныне помогал и советовал другим ― тем, кто избрал идеалом рожденную с ним в один час. Когда Фаннайя назначила Агреннею перфектором тал-ворада, Ремадан, согласно традиции, провозгласил себя сар’кайем, «старшим почтенным». И повинуясь любви и долгу, отправился следом за своей рен.
«Агри…»
По-своему, сейчас он делал все то же самое.
Шевеление савант почувствовал еще до того, как Дамеди обратила на то внимание:
― Так и будешь делать вид, что не замечаешь?
― Я думал, тебя это забавляет.
Рем лениво шевельнул плечом, и человек, прилагающий немаленькие усилия, чтобы «незаметно» вытянуть из-за пояса ветерана тесак, повторил недавний маневр Парскийока с той лишь разницей, что сделал это более шумно и куда более подходящей для приземления стороной.
― Ай! Нет! Простите! Не трогайте меня!
Человечек бил по земле ногами, со всей дури махал руками. Как мельница в ураган.
― Хей-хей! ― на его языке по-доброму заговорила Карпади. ― Никто не будет жесток к тебе. Мы друзья.
― Пф, говори за себя, Ашкези. ― К счастью для них, Дамеди не перешла с наречия низкого манге’кай.
Акреонец еще помахал конечностями для проформы, потом наконец до него дошло, что никто не собирается его мутузить. Он поднял глаза... и встретился с расплавленным золотом очей Ремадана. Вор побледнел. Впечатляюще, учитывая, что несовершенный только что вышел из глубокого обморока.
Он перевел взгляд на обступивших его воителей тал-ворада: на ничего не выражающее лицо Лиши, суровый в противовес Парскийоку лик Согатола ― на секунду налился краской, ― среди сородичей не было стыда, и Карпади как и все прочие не несла ничего под просвечивающей защитной сеткой. А как и у всех Совершенных у нее было, на что посмотреть.
― Кажется, я после смерти попал в Сон-Хай, ― пробурчал вор, с трудом отводя взгляд от гладкой коричневой кожи и еще более темных сосочков тот’фай. Он перевел взгляд на лицо Дамеди и...
― ААААААААААА!
― Я правда настолько страшная?
― Нет.
― Нет, нисколечки, кайя.
― Шрам только добавляет тебе сексуальности, Дамеди!
Ремадан, как это в последнее время с ним часто бывало, просто кивнул. Дело, он подозревал, было совсем не в шраме, которым жена щеголяла еще с тех пор, когда они по приказу Фаннайи взбирались на гору под огнем Тир-Палаха.
Просто, когда ты глядишь на мир волком, будь уверен, что волки разглядят брата в тебе самом.
― Просто, что б ты знал, ― совершенно спокойно заговорил савант. Он подсмотрел этот трюк у сестры. ― Чем дольше ты так повышаешь голос, тем больше шансов, что дранги тебя подержат в живых подольше. Они, знаешь ли, любят пение при снятии кожи.
Это произвело необходимый эффект. Акреонец уставился на Рема в ужасе. Закрыл рот. Открыл. Закрыл. Запах и пятно, проявившееся на штанах, сложно было с чем-либо перепутать.
― В-вы с-собираетесь от-дать меня им?!
― Скажем так, ― отозвался Рем, ― в нашей Ойкумене в разумных пределах поощряется свобода воли, так что, если ты вдруг решишь, что наше общество тебя не прельщает, мы уйдем, и ты будешь волен подобрать себе таких попутчиков, каких сам посчитаешь нужным. Дамеди, что дранги предпочитают в первую очередь?
― Яйца, ― жена достала из перекинутой через плечо сумки яблоко и начала показательно им хрустеть. ― Им нравится думать, что так они лишают жизни сразу множество поколений.
― А потом?
― Далее индивидуально. Самцы после первого перекуса предпочитают показать свою собственную мужскую силу, так что пищевая ценность попавшегося на время теряет свое значение. Хотя, некоторые не прочь совмещать неприятное с бесполезным. Самки же просто отрезают оставшееся, насаживают на палку ― чтоб не обмякло, ― и используют по привычному назначению.
― Но они ведь предпочитают это делать, пока их жертва в сознании, верно? А если мы продолжим в том же духе, наш новый друг рискует отключиться до того, как скажет скадрангам: «Привет, ребята!». Дранги, кстати, очень ранимы, не переносят грубость. Ты меня понял, Кеггет?
Человечек сглотнул. А потом изумленно уставился на Ремадана.
― Что?.. Как?..
― Меня зовут Ремадан. ― Сар’кай ответил так, как если бы это служило объяснением само по себе. ― Моя сестра научила меня читать по губам. Слежка за вашим лагерем не сделала мои навыки более заржавелыми.
Не стоило говорить, что сар’кай в кратчайшие сроки обучил этому и младших членов копья.
― Вы следили за лагерем?! ― шепотом «воскликнул» Кеггет. ― Кто вы?
― Вообще, мы следили за всей округой. ― Голос Согатола был странно высоким для его звания. ― Даже видели, как вы заплываете на своей лодке. Любопытная конфигурация, кстати. Зачем вам нужны эти странные бесцветные флаги на сваях?
― Это называется парус, рен, ― Карпади проговорила с ноткой сочувствия. ― Тебе нужно чаще бывать в библиотеке Ирген-Халисса.
― Я предпочитаю дуэли и спорт.
― Не знал, что тебе нравится получать по заднице от Лишазаннеи, ― вмешался Парскийок.
В отличие от сар’файя, шестикратная победительница небесных схваток в кои-то веки не выглядела высеченной из камня.
Ремадан присел перед Кеггетом на одно колено и посмотрел тому прямо в глаза:
― Сегодня я и мое копье, вопреки нашим собственным планам и договоренностям, спасли жизнь одного кор’алияни и заодно оборвали своими действиями жизнь другого. Ни я, ни кто иной из наших сородичей не одобряем убийства, совершенного без санкций Ирген-Халисса. Поскольку это не была самооборона, я не могу в соответствии с постулатами оправдать хоть что-то из моих действий. Это ставит меня в удручающее положение.
Разумеется, их здесь присутствие тоже нарушает некоторые постулаты, но человечку не полагается это знать.
Кеггет нервно кивнул.
― Я... я понял. Что вы хотите?
Ремадан покосился на Дамеди.
― Сначала вопрос. В зависимости от ответа на него мы решим, что надлежит делать дальше. И пожалуйста, отвечай честно. Моя жена не любит, когда друзья начинают ее обманывать.
Акреонец тоже покосился на Дамеди… и продолжил упражняться в энергичном кивании.
― Чудно. ― Ремадан улыбнулся. ― Где Агреннея?
Напряжение повисло в воздухе, как запах озона после грозы.
― Чего? ― жалобно переспросил вор.
― Моя сестра-близнец, ― в прежнем тоне пояснил Рем, хотя сердце его ушло в пятки. ― Выглядит как я, такого же роста как я. Только женщина, подбородок гладкий и волосы укорочены до него же.
― Я говорила, что это пустая трата времени, рен. ― Язык тела Дамеди утверждал то же самое.
― Ты уверен, что ничего не видел? ― расстроился Парскийок. ― Ее след оборвался в этой земле.
― Может он врет?
― Исключено. Посмотри, как напуган!
― Мы не знаем обычаев этих людей, ли, ― вмешался Согатол Хаф’Рапати. ― Ты видел, какие они носят маски? Может у них вся культура построена на обмане.
― Ах, что б вас! ― Воскликнула, замахав руками, Карпади. ― Дайте мне капусту, веник и бурундука, и я заставлю этого кор’хага говорить!
Все обернулись. Даже на лице Лиши застыл невысказанный вопрос.
― Б-бурундука? ― залепетал акреонец.
― Никаких бурундуков! ― Остановил непоправимое Ремадан... чем бы оно ни было.
Рем поднялся, стряхнул не липнущую к штанинам грязь, сурово посмотрел на спасенного несовершенного.
― Что ж, кажется, такой помощи мы не дождемся.
― М-мне жаль... я... я, правда, ничего не знаю...
― А что, спрашивается, знают твои друзья?
Акреонец непонимающе уставился на сар’кайя. Но когда до него дошло, о ком идет речь, даже в Дамеди должны были зародиться зачатки жалости.
― НЕТ! Вы сошли с ума? Паяцы убьют меня, если узнают, что я там сделал!
― Это если мы тебя не защитим...
― Нет! Нет!
Внезапно человечек вскочил и бросился со всех ног мимо саванта, раздраженно закатывающего глаза. Он скользил, вопил, пытался найти путь к спасению. Рем не стал препятствовать его начинаниям.
Зачем, если для этого имеется Дамеди?
― А ну хватит! ― раздалось за спиной, и спустя мгновение все вернулось на круги своя. Ну, кроме носа. Тот стал немного покособочен.
― Ай, мое лицо! ― Кеггет катался по земле на том же месте и в примерно такой же позе, с которой до этого стартовал. Рем скрестил на груди могучие руки.
― Кажется, компания дрангов тебе более предпочтительна нежели наша. Обидно, но что поделать? Жизнь, как известно полна разочарований. Сог, как думаешь, его друзья поговорят сначала с нами или все-таки с ним, если мы оставим его одного?
― Я не видел следов несовершенных здесь, Рем. Но это не значит, что тут нет вообще никого.
― Погодите... ― залепетал вор.
― Если они следуют по пятам за нами, они ведь постараются подчистить хвосты? ― уточнил Ремадан.
― Я на их месте поступил бы именно так.
― Ну, что поделать. Я ведь обещал нашему другу, что он может идти, куда ему заблагорассудится. Копье, собираемся!
Савант сделал всего пару шагов.
― Стойте! Стойте! Я с вами!
― Ох, разве? ― приподнял бровь Ремадан. ― До чего же приятная неожиданность...
***
Листва, редеющая под взглядами нерожденных звезд, во все больших местах уступала престол покрасневшему небу. Серые камни, вытолкнутые из земли не то эрозией враждебной почвы, не то волей какого-то древнего, похороненного под тенью времен сознания, все чаще замещали собой деревья, выглядывали из-за кустов, служили укрытием для дикой жизни, пробуждающейся, когда на гемигилею стекала ночь.
Рем улыбнулся сидящему в засаде лесному коту и поудобнее перебросил на плечо сумку. Тихо. Чтобы не потревожить.
Кот, медленно цепляясь за выщербленные раны поверхности, взбирался по древнему белеющему валуну и выглядел сосредоточенным, будто от его действий зависела сохранность эпох. Иволга, жирная и уже готовящаяся улетать, заканчивала клевать растолстевшие ягоды, принесенные накануне на камень для пиршества. Кот забрался на узкий уступ, выгнул дугой мохнатую спину и прыгнул, демонстрируя бесперебойную работу пищевой цепочки.
«Прямо как на Тир-Палахе», ― мрачно подумал Рем. ― «Интересно, Агри, а ты смотрела на эти камни? Останавливалась? Вспоминала ли о давно позабытых днях?»
Фаннайя вспомнила бы наверняка. Сложно не думать о том, что обессмертило имя обеих.
― Вы безумцы, ― проговорил Кеггет, зажатый между Согом, Карпади и Ремаданом. Дамеди была замыкающей. ― Паяцы не просто воины. Они маги, жречество и колдуны. Говорят, сам Богопророк наделяет своих праведных божественной силой.
Ремадан покачал головой. Суеверия. Великое множество суеверий.
Они вели этот разговор уже какое-то время. И разговор, честно говоря, не складывался.
― «Любая сила ― это проявление понимания», ― процитировала Карпади сто семнадцатый постулат обучения. ― «Непознаваемость ― это форма не непобедимости, а отсутствия воли к борьбе. Совершенство достижимо лишь путем осознания собственной ограниченности и стремления к сокрушению неодолимого».
― Чего?
― Хотя, возможно, твое мышление попросту несовершенно.
Вор зыркнул на Карпади со смесью неприязни и недоумения. И, одновременно, самой примитивной половой симпатии, продиктованной тем, что даже без попыток сутулиться, ему приходилось сталкиваться взглядом не с лицом, и даже не с шеей юной тот’фай. Когда Рем помог вору подняться перед их коротким, больше напоминающим прогулку маршем, Кеггет едва снова не рухнул от удивления. Карпади, Ремадан, Сог ― все Совершенные были одного роста. И рост этот заметно превосходил собственный акреонца.
Рем скрыл ухмылку. Потом стало нечего больше скрывать. Он знал кое-кого, чьи врожденные качества отличались от заученной парадигмы.
«Имгарол, Имаэль... простите...»
Вдвойне больнее было от того, что именно с их недуга все несчастья Совершенных и начались.
Рем бросил короткий взгляд на жену.
«Нет», ― тут же отвернулся он. ― «В ее сердце не найдется места сомнению и неуверенности».
Дамеди избрала ту правду, в которую сама захотела поверить.
― Тебе нечего бояться, Кеггет, ― Рем, подумав, решил сбежать от первопричин к насущному. ― Что я, что Дамеди ― мы сражались в таких битвах, которые тебе было бы тяжело и представить. Другие в нашем копье, конечно, моложе, но им тоже приходилось иметь дело и с дрангами, и с людьми. К тому же, разве мы не прикончили одного из твоих колдунов?
― Одного, ― уцепился за соломинку акреонец. ― А их там, наверно, полсотни.
― Вообще-то пятнадцать, ― «успокоила» Карпади. ― Если бы ты знал, как сильно нам хотелось размяться...
Дамеди в ответ на то фыркнула. А вот Рем не сильно обрадовался такой уверенности. Когда они осмотрели тело...
«Нет», ― сар’кай мотнул головой. Сначала нужно найти Агреннею. Абсолют и перфекторы должны определять будущее. А не простой ветеран.
― Карпади, ― Рем решил отвести разговор от опасного русла. ― Что ты хотела сделать с бурундуком?
Это привлекло внимание. Прислушаться решили все.
― Да, точно, ли! ― Согатол тоже проявил интерес. ― Я не слышал, о такой вариации экзекуции. Что ты хотела?
Карпади взглянула на них со скепсисом, потом на ее лице появилась загадочная улыбка.
― Ох, на самом деле все просто, рен. Правда, я бы предпочла козу, шесть пудов горелого сыра и кусок сливочного торта.
Ремадан и Согатол переглянулись.
― В торт запихивают сыр и дают на пробу? ― предположил Ремадан.
― Козе?
― Нет, допрашиваемому.
― А что тогда делать с козой?
― Может, козе скармливают торт, пока заключенного кормят сыром? ― Дамеди нахмурилась сильнее обычного.
― На меня не смотрите, ― запротестовал Кеггет. ― Мне в эти игры играть не хочется.
― Ладно... ― Все повернулись к Карпади. Говорил Ремадан. ― Хорошо, тот’фай, мы сдаемся. Что можно сделать с козой, сыром и куском сливочного торта?
Казалось, в гемигилее пропали все звуки. Карпади с миной победительницы морально возносилась над бренным миром, и ее серые с белизной волосы ― сзади в высоком хвосте, а спереди обрамляющие лицо, ― показались короной на челе великого завоевателя.
― Ну... ― хитро улыбнулась тот’фай. ― Я не знаю.
Они остановились.
― ЧТО?!
― Простая психологическая уловка, на самом деле, ― девушка пожала плечами. ― Ты даешь человеку груду вещей, говоришь, что применишь их к нему для пыток, но не объясняешь, что именно будешь потом вытворять. Он сам додумает все за тебя и протестирует варианты воображением. Когда все закончится, тебе и делать ничего не надо. Он и так будет в нужной кондиции. «Страх», ― Карпади постучала по виску пальцем, ― «рождается из несовершенного осознания».
Когда она отошла достаточно далеко, Рем покосился на Согатола.
― Сог?
― Да?
― Где ты ее достал?
― Эм... хиз’отар?
― А! Ну, это многое объясняет...
Все наездники хизароков немного чокнутые.
Когда они вышли к границе гемигилеи, как и в прошлый раз, Лишазаннея и Парскийок появились из шумящей вверху листвы. На сей раз все странным образом обошлось без эксцессов.
― Все проходы охраняются, ― Парскийок отмечал факты. Лишазаннея кивнула и пальцем указала на те места, откуда, Рем понял, удобно вести перекрестный огонь. ― Если будем подниматься по ним, то будем у встречающих как на ладони.
― Я говорил, что это плохая затея, ― встрял Кеггет. ― Нас всех четвертуют, не понимаете? Не успеем и шагу ступить.
Вор заметно дрожал. Страх? Истерика? Может быть, все вместе взятое? Рем не выдал своего отвращения, а вместо этого посмотрел на платформу, на массивный кусок скалы, выныривающий из плена окаменевших времен.
Снизу гора не казалась такой приземистой или побитой... наоборот. Они смотрели на суровые скулы поднимающегося титана ― гладко выбритые, но цирюльник был слишком пьян, чтобы шрамы не остались на неприступных чертах.
«Почти как на Тир-Палахе», ― подумал Рем.
И улыбнулся.
На Тир-Палахе было намного выше.
― Карпади, не будешь ли ты так любезна...
― Я уж думала, ты не попросишь, кайет.
Быстро, будто их подгоняло наступление ночи, Дамеди начала копаться в сумке ― такой же, какие носили все по своевременному велению Ремадана. Он не хотел, чтобы вор узнал об их содержимом излишне рано.
― Это... латные перчатки? ― удивился Кеггет, когда Карпади достала искомое.
― О нет, мой несовершенный друг, ― улыбнулась тот’фай. ― Это гораздо лучше, чем просто перчатки.
Поверхность, покрытая гладкими бугорками-дисками, блестела подобно потоку пламени в закатном солнце и оттого переливалась безумным калейдоскопом искристых цветов. Правда истинный оттенок был на стыке «синеющий-черный». Они не были металлическими ― под гладью виднелись прожилки, ― хотя незнающий расценил бы их таковыми. Рем счел, что несовершенные, подобные Кеггету, наверное, даже не догадывались о названии этого материала.
«Мангепласт», ― сам себе пояснил сар’кай. ― «Самый грубый из всех сортов».
Внезапно, он схватил Кеггета под руку и лениво забросил того на плечи.
― Эй! Эй! Что? Я могу сам...
― Нет, не можешь. Держись!
― Что?!
И тут Карпади взмахнула рукой.
Свист, ветер, потрясенные окрики акреонского вора.
Сородичи стартовали как хиза-гончие, быстрее, чем суеверия несовершенных мозгов. Они неслись к идеально вертикальному участку скалы, будто собирались таранить лбами.
― Хах, ты, кажется, сильно стареешь, кайет!
― Что б у тебя язык отвалился, Сог!
Однако Лишазаннея рванула вперед и обогнала и первого, и второго.
― Вы совсем поехавшие! ― заорал Кеггет. ― Что вы творите?!
― Что надо. Посмотри вверх.
Вор послушался. И вымолвил:
― Мать моя...
Бугорки-диски, слетевшие с руки Карпади, благородными осами вращались в воздухе, сверкали острыми из голубоватого мангепласта лезвиями и создавали иллюзию, что нет клинка острее наследия Великих Родителей.
Вор издал еще более потрясенный вскрик, когда диски без причин изменили полетные траектории и под прямыми углами воткнулись в казавшийся неуязвимым камень.
― Что?.. Как?..
― Йи-ха! Вперед, Лиша! ― Подбадривала за спиной Карпади. ― Ты секси, когда выигрываешь!
Лишазаннея не стала нарушать наивных представлений своего сородича и подпрыгнула на высоту своего же роста, ухватившись за крохотный метательный диск. А потом отпружинила к небу. Еще и еще...
― Это какой-то плохой сон, ― взвывал Кеггет. ― Этого не происходит. Я прямо сейчас на корабле в Сон-Хай...
― Не будь так уверена в ее победе, тот’фай! ― Ухмыльнулся Рем. ― У Дамеди куда больше опыта в горном бое!
И это было правдой. Может из-за более тяжелой сумы его жена и добралась до горы второй, теперь она скакала по уступам взбешенной козочкой. Он знал, что в обоих лидерах проснулся азарт.
«Так и должно быть», ― подумал Рем. ― «Личность отрицающая конфликтность мира пребывает в оковах стагнации. Любовь, соперничество, дружба, борьба ― вот, что поднимает общество над его пращурами»
Физическое совершенство было лишь малым аспектом дарованной манге’кай мудрости. Но именно из малых частей строится Стезя каждого в этом мире.
Рем, идущий ноздря в ноздрю с Согатолом, оттолкнулся от земли. Кеггет в ужасе заорал.
― Хочешь попялиться на зад своей женки, кайет? ― сар’фай тоже ухватился за диск.
― Ха! Такими темпами Лиша перегородит мне прекрасный вид!
― Шат-гур! ― захохотал Сог. ― Боюсь тебе придется довольствоваться моим!
И рванул так, будто кто-то крикнул сар’файю: «Лава!».
Рем подумал, что в следующий раз кто-то другой будет тащить на плечах живой груз.
Дамеди и Лишазаннея одновременно ухватились за верхний выступ и тут же скрылись за пересечением плоскостей. Согатол отстал в худшем случае секунд на шесть. Снизу пыхтел под незлобивыми насмешками Карпади Парскийок, а Ремадану оставалось только прыгать из стороны в сторону, от диагонали к диагонали.
― Проклятье! ― зарыдал Кеггет. ― Да кто вы, демон вас побери, такие?!
Рем не знал, как ответить на этот вопрос. Мир слишком изменился, чтобы не изменился и сам Ремадан.
Он ухватился за последний уступ.
― Надеюсь, ― ответил сар’кай, ― твои друзья не станут задавать таких же вопросов.
Лагерь, как и следовало ожидать, не мог не заметить ни воплей вора, ни тех мгновений беспечности и азарта, коих так не хватало в последнее дни. Собственно, на то и была надежда. Тот, кто идет к тебе с улыбкой и беззаботностью, вряд ли ставит своей целью нажить врага.
Когда Ремадан забрался на поверхность плато, даже у последнего сморщенного хизарока не могло оставаться сомнений, что внешность прибывших привела хозяев в переполох. Сотни человек на почтительном расстоянии пялились на отряд Ремадана, и в глазах их читалась запутанность, свойственная лишь учащимся ходить младенцам или, что более вероятно, жертвам теплового удара.
― Ремадан Хаф’Такари! ― Громогласно объявил себя Ремадан. ― Преданный Стезе сар’кай тал-ворада и шестнадцатый из списков савантов схватки!
Некоторые захлопали глазами. Вряд ли они поняли что-то кроме «преданный», «шестнадцатый» и «списков» «схватки».
Ремадан выступил вперед, протискиваясь между пугающе-спокойными Согатолом и Лишей и по возможности закрывая своим телом Дамеди. Последнее, как он заметил, вызвало облегчение на парочке дегенеративных лиц.
«Великие Родители! Вблизи они выглядят даже более нелепо, чем до этого казались издалека»
Кор’хага и кор’алияни. Рему было больно от того, что среди них не имеется ни одного кор’сатри.
― Мы не желаем вам зла! ― продолжал свои речи савант, стараясь не выдать никому сожаления. ― Нам известно, что среди вас имеются люди в масках, и нам бы хотелось переговорить с ними. Мы обнаружили одного из ваших в лесу и пожелали вернуть его в целости и сохранности. Мы убили того, кто намеревался оборвать его жизнь!
Рем ткнул в молящегося навзрыд вора, и похоже только после этого люди сообразили, что висящее на его плече нечто не является мешком с морковкой.
― Эй, погодите минутку... КЕГГЕТ?!
― Цинга! ― радостно в истерике заорал Кеггет. ― Это я! Я жив! Воплощенным молю, вызвали меня из этой херни!
Тот, кого назвали Цингой, неуверенно кивнул, сделал такого же настроения шаг... и тут же столкнулся с фиолетовыми глазами Дамеди. Обратно он отступил с заметно большим пониманием мироустройства.
Вскоре понимания стало больше.
Рем видел, как в задних рядах сначала зарождается перепуганный шепот, и, будто клин, они расходятся с белыми красками на щеках. Волна ужаса рассекла толпу наиострейшей глевией, и вскоре даже фронтовой ряд распался в формации орлиных крыл.
У хозяев положения были белые маски и горящие янтарем руки. Такое же сияние на клинках было отражением, а не призраком новой угрозы. Лиша, поглядев на оружие, хмыкнула. Она, как и Рем, видела, что у собеседников нет ни единого шанса.
― Кажется, ты, как всегда, заводишь друзей, кайет, ― подходя, пропела на низком манге’кай Карпади. Диски, украшавшие ее перчатки, были снова на месте.
Парскийок поправлял на сетке ремни и, оглядываясь, тяжело дышал.
― Это часть моего обаяния, ― хмыкнул Рем. ― «Лиша, переговоры веду я. Ты на страже. Следи за всем».
«Как скажешь, кайет», ― подумала в ответ неразговорчивая воительница. Ветер, задувавший над оставшейся позади бездной, был единственным звуком их «разговора».
Паяцы, как и полагается профессионалам, рассыпались по периметру, и лишь один из них, недвижимый, продолжал смотреть саванту в глаза. Когда он, наконец, кивнул, другие погасили свои светила. На плато сформировалось воинское взаимопонимание.
― Мне редко приходится видеть тех, кто применяет такие неконвенциональные методы подъема, ― без тени ухмылки проговорил командир. ― Тем более впечатляюще для того, кто является чужаком для этих краев.
― Чужачество ― спорный концепт, ― ответствовал Ремадан, ― ибо все мы чужаки друг для друга. Но вы ошибаетесь, капитан Кухулин. Убежден, что в отличие от многих я и моя жена уже бывали в этих краях.
― Разве? Я не слышал о темных кероноях, хеядцах и бакитранцах.
― Ну... возможно, я был в этих землях до них, ― пожал плечами савант. ― Не уверен, что много знаю об этих народах.
Молчание, пронзившее разговор, тут же наполнилось неуверенностью и напряжением. Кухулин склонил голову.
― Интересно, ― снял он маску. ― Не ной, не хеядец и не кто-то еще мне известный. Я мог бы подумать, что ты сонхаец, чужак, но твое лицо... правильное. Ни выдающейся челюсти, ни пухлых губ. Однако кожа темней шоколада. Ты похож на итхеонца, гость, и даже я бы сказал на хетта.
― Не уверен, что знаю таких.
― Но при этом тебе известно мое имя, мое звание, и, судя по взгляду, умения моих людей тоже, ― клеймо на щеке скривилось в неудовольствии. ― Однако при этом, ты не боишься. Что это? Бесстрашие? Глупость? Или тебе неведома репутация? Ты проявляешь поразительные крайности осведомленности, Совершенный.
Бывали дни, когда Рем завидовал сестре, что именно она родилась Рапати, а он на треть Хафеши и наполовину Такари. Ему никогда не хватало сил долго удерживать в глазах обман.
― Хех, ― хмыкнул Кухулин. ― Кажется, я не до конца утонул в бездне необучаемости.
― Ты много знаешь о нас?
― Только хорошее. ― Дангьязи приподнял бровь. ― А это, как понимаете, слишком мало. У меня был друг, который понимал в вашем существовании много большего. Возможно, вы видели его. Такой толстый и голубоватый...
― Если бы он был первопричиной моих поисков, уверен я бы распознал и менее точный портрет, ― Рем напрягся. ― Мы ищем одну из нас. Агреннею Рапати. Она моя сестра и изгнанница. И по совместительству один из наших лучших военачальников.
― Один из лучших? Женщина?
― Фаннайя все-таки лучше нее.
За спиной послышалась отборная ругань. Другие старались не смотреть на Дамеди.
― Хм, интересный вы народ, Совершенные... ― Кухулин достал из-за пояса фляжку, отпил, потом посмотрел на солнце. ― Здесь так мирно на этой скале. Было бы неудобно нарушать ее статус-кво. Но боюсь, мне неизвестно местонахождение твоей сестры, Ремадан.
В любой другой ситуации Рем после этих слов тут же упал бы духом, его сердце сломалось бы, смятое давление обстоятельств. Но сейчас... ему слишком не нравился тон дангьязи, чтобы позволить себе хоть какую-то слабость.
― Тогда, я полагаю, ― проговорил савант нарочито медленно, ― наши дела здесь более не имеют смысла. Мы уйдем, сделав вид, что забыли о вас, а вы, в свою очередь, сделаете вид, что забыли нас. Это убережет обе стороны от огромного количества проблем в будущем.
Он положил руку на тяжелый тесак и выпятил грудь, придав позе львиной угрозы. Эффект, к несчастью, оказался не таким, каким разведывательному копью хотелось.
― Ты и правда думаешь, что вы шестеро совладаете с сотней? ― у Кухулина поднялась бровь. ― Дангьязи, поднять оружие!
Им не нужно было повторять дважды. Яркие светила вспыхнули вновь, и в глазах Рема зарезались вспышки. Благо, им с рождения были известны огни войны.
― Нам не обязательно быть врагами... ― Ответил Рем, когда Лиша тоже взялась за оружие. ― Ты сам сказал, что не намереваешься нарушать мир!
Дангьязи покачал головой.
― Именно. И именно поэтому вам всем придется пойти со мной. Бросайте оружие! И я обещаю, что, когда найду твою Агреннею, ты окажешься с ней в одной клетке, чужак. Дангьязи, если хоть один из них шевельнется ― в бой!
Паяцы планомерно пошли на сближение.
Они двигались быстро, уверенно и аккуратно ― будто неуступное приближение приливных волн, когда луны, обезумев, давят на море. В их шагах чувствовалась дисциплина и сила. Почти такие же, какие взращивали учения Великих Родителей.
«В следующий раз, оставь переговоры на кого-нибудь из нас, кайет», ― Карпади едва заметно переменила позу, и ее диски-убийцы навелись на суставы и сухожилия акреонцев. Даже сейчас Совершенные старались не выцеливать важных органов.
«Еще несколько шагов», ― подсчитывал Ремадан. ― «Всего несколько шагов, и мы рассеем их, оглушим, искалечим».
Кеггет на его плече молил о пощаде, не замечая, что другие покрепче прижимают к груди тяжелые сумки. Все в копье Ремадана были готовы и собраны. Все...
«Лиша?»
У тот’фай учащалось сердцебиение. Ее взгляд бегал дико и хаотично, всякое подобие последовательности и постулатов казалось вычеркнутым из ядер ее души.
«Лиша? Лиша! Что происходит?!»
Она повернула голову и луч света ударил тот’фай по щеке. Вспыхнул синим под пораженный вздох, когда едва прикрывавшая тело сетка, отразила ее смерть и угрозу.
«Рем... Я слышу… Великие Родители... Прислушайся... Они идут!»
Холодное предчувствие кольнуло нутро Ремадана, и когда савант все же поступил, как велели… ужасающий крик сбросил Кеггета с его плеча.
― Идиоты! ― в гневе возопил он. ― Вам хватило ума не добить скадрангов?!
Дангьязи, и без того шокированные результатом выстрела, окончательно остановились.
Даже Кухулин теперь выглядел неуверенным.
― Да, ― ответил Паяц осторожно. ― Нам было приказано захватить их для изучения. Малоут сказал...
― Дайте, я угадаю, ― воскликнула Дамеди, ― он не предупреждал, что им не нужно видеть друг друга, чтобы общаться на расстоянии?!
И когда глаза всех присутствующих расширились в понимании, на западе украшенный людскими костями рог пропел о том, что Агреннея была слишком далеко.