Дожидаясь самолёта в Осло

Это рассказ из сборника, который я пишу уже полгода. Буду рад критике и всему такому, я старалася, ахах — жанр что-то между реализмом и скандинавским нуаром (наверное!).

В это время года Осло покрывается туманами, набережная Акер Брюгге осталась далеко позади, а Хенрик сидел в баре аэропорта и выпивал уже вторую кружку эля. Он гладил старый красный чемодан левой рукой и вглядывался в пузырьки углекислого газа, которые поднимались со дна бокала и лопались ближе к верху – если закрыть глаза, то можно было услышать их шипение.

Бар Аквавит располагался на втором этаже, чтобы успеть к посадке Хенрику потребовалось бы не больше пяти минут, несмотря на больную ногу – он выбрал отличное место. Правда всё меньше и меньше – вылет переносили дважды за день, вероятно из-за туманов, в этом году они рушат планы на зимние праздники сильно многим семьям.

«Семьям», - подумал Хенрик и ударился в воспоминания молодости. Ещё до того, как он стал главным менеджером одной из автозаправок Circle K и оброс брюшком, Хенрик пользовался вниманием женщин, и ему оно нравилось. На прошлой неделе девушка в красном, на этой – девушка с волосами цвета соломы, что путешествует по стране автостопом, на следующей… девушку он не помнил, но помнил, что секс произошёл в туалете дешёвого клуба на концерте панк-группы Ym:Stammen.

Былые годы, но потом пришла пора «браться за ум», и он за него взялся. Одна из многочисленных случайных связей превратилась в связь постоянную, и звали её Агнет. Им было хорошо, и речь не идёт о счастье – речь идёт об удобной и по всем законам жанра «нормальной» жизни. Детей у них не было и не могло быть – Хенрик знал, что бесплоден, но никогда не стыдился этого. Даже был рад в какой-то степени, он не хотел произвести на этот свет ещё одну жизнь, которая будет любить и страдать, а потом последует его примеру – «нормальному примеру». Агнет же, напротив, очень хотела детей – не всегда, но в последние годы всё чаще и чаще. Будто в день, когда ей исполнилось 34 года, в ней что-то переключилось. Она пыталась показывать Хенрика врачу, умоляла воспользоваться услугами суррогатного материнства, в конце концов – взять кого-нибудь из детского дома.

— Хенрик, тебе ещё налить? – спросил Олаф, парень лет двадцати, в это утро он был барменом Аквавита и невольным слушателем Хенрика.

— Да, пожалуй – Хенрик протянул пустой бокал бармену и хотел было достать сигарету, но вспомнил, что запрет на курение в аэропортах действовал уже очень давно, он убрал пачку сигарет обратно в нагрудной карман зимней куртки.

— Мне тоже нравится Ym:Stammen – сказал Олаф, пододвигая наполненный горьким элем бокал Хенрику.

— Да, в 80-е музыка была не та, что сейчас.

— Всё дело в искренности и сложности её создания, если тогда писали альбом, то вкладывали в него душу и напрочь забывали о том, сколько нужно денег на еду и жильё – согласился Олаф, продолжив – сейчас каждый может писать музыку, не боясь помереть в канаве.

Хенрик всматривался в Олафа и видел свою молодость, оттого было грустно – совсем скоро ему исполниться полвека, он уже ни на что не годен, он давно не говорил с женщинами, да и жизнь его – тотальная скука.

— Куда летите?

— Туда, где тепло – это будет мой прощальный отпуск – ответил Хенрик, - первая остановка будет в Риме, я давно хотел вдохнуть воздух Вечного Города, посмотреть на то, что я упустил.

— Почему раньше не могли?

— Жизнь, она такая, хочешь мой совет, парень, не откладывай такие поездки на потом, обыденность тебя сожрёт, не успеешь оглянуться, а увязнешь в болоте из семьи и работы.

— Мои родители регулярно путешествует, Хенрик. Сколько себя помню, они вечно куда-то летят – ответил Олаф, - два месяца назад были в Эквадоре, представляешь?

— Завидую им.

Крупицы молчания, Олаф обслуживает другого клиента – тот заказал кофе и ничего больше, потому совсем скоро бармен вернулся, Хенрик к тому времени уже заготовил монолог, но Олаф его перебил.

— Знаешь, Хенрик, я не пожил столько сколько и вы, но у меня уже есть семья – всё прекрасно, пока нет никаких проблем.

— Ключевое слово «пока».

— Ну тут вы правы, но в целом воспитание дочери, а ей сейчас шесть лет, не занимает особых хлопот.

— Не могу тебя поддержать, у меня то детей и не было никогда.

— Да, точно.

— Зато я помню себя ребёнком, как раз в возрасте твоей дочери, это было очень давно.

Хенрик вспомнил как родители гоняли его по разным спортивным и творческим секциям, чтобы тот не сидел без дела. Он ходил в шахматный клуб, в школу рисования, он ходил на футбол, баскетбол и настольный теннис. Не было времени гулять с друзьями, речи о том, чтобы смотреть по телевизору мультики и быть не могло. Домой, когда он приходил, то просто падал в кровать после отвратительного пресного ужина – мать никогда не умела готовить вкусно, единственное, что у неё получалось – это выпечка.

Однажды, когда Хенрик переоделся в чистое и вышел на улицу ждать автомобиль родителей, которые должны были забрать его после футбола, за ним никто не приехал. Он ждал час, два, и когда к нему подошёл тренер, спросив «В чём дело?», то Хенрик уже заливался слезами. Он не мог выговорить и слова, ему казалось, что его бросили – оставили умирать от голода и холода у школьного стадиона. Тренер, имя которого вылетело из головы, сразу смекнул, что за ним просто забыли заехать, потому подвёз его сам до дома, несмотря на протесты и вопли Хенрика. Тот боялся, что с ним приключиться что-то страшное, что за добродушной улыбкой тренера скрывается зло, но тренер был хорошим человеком.

Дом превратился в хаос, на полу сотни острых осколков от посуды, дверца кухонного шкафа будто вырвана каким-то животным, гориллой, а не человеком. В углу плачет мать, её руки в крови, отца нигде не было. И только пластинка играет в пустой гостиной песню, которая всегда нравилась матери – это был поп-хит 80-х, Хенрик не понимал слова, но знал, что это самая любимая песня матери. Маленький Хенрик подошёл к ней, чтобы обнять, осторожно обходя острые осколки на своём пути, но мать отстранилась – он не был ей нужен, не был нужен собственный сын. Хенрик опять заплакал, а тренер, стараясь не лезть не в своё дело, тихонько закрыл входную дверь с обратной стороны и уехал на своём белоснежном пикапе.

В тот день ушёл отец, до сих пор Хенрик не знал почему – мать никогда не рассказывала. Ему всегда казалось, что у них счастливая семья, но по всей видимости его родители только играли роль благополучия и любви, а на самом деле в их умах царили гнев, страх и взаимное недоверие. Возможно мать изменила отцу, возможно – отец матери. Вероятно, отец просто устал и от этой безумной усталости возникли в его голове не менее безумные мысли – начать всё заново. Но насколько мысль «Начать всё заново» безумна? Быть может отец поступил единственно верным способом, ведь именно сегодня Хенрик поступает точно таким же образом, он хочет начать всё заново – пускай с кошмарным опозданием, но лучше с ним, чем без него.

В голове Хенрика плясали краски юности. Он хотел собрать рок-группу в школьные годы и жить в трейлере – путешествуя вместе со своими парнями из города в город пока дорога смерти не разлучит его самым смешным и неожиданным образом. Он хотел комментировать футбольные матчи, когда стал чуть постарше, и у него это получалось – все знакомые говорили ему, что тот будет первоклассным комментатором. Он даже записался на курсы радиоведущего и с блеском их проходил, но потом случилась Агнес и мать настояла на том, что жили они вместе, как подобает праведному христианину – связав кольцами будущее. Агнес же настояла на том, чтобы Хенрик нашёл нормальную работу, хотя бы на время, и денег действительно не было – они жили впроголодь, поэтому Хенрик устроился на заправку. Через двадцать лет он стал главным менеджером этой заправки, она высосала всю его душу – не оставила ничего не от амбиций, не от желаний свободного человека. Но кое-что, оказывается сохранилось, иначе бы сейчас не было бы 5:37 утра, и это был бы не аэропорт Осло, и у него не было в кармане куртки билета в Италию на одного, а в руке бокала приятного эля.

— Я болею за Стрёмсгодсет – сказал Олаф

— Ты же в Осло живёшь, зачем тебе этот Стрёмсгодсет, с ума сошёл?

— Живу то я в Осло, а родом из Драммена.

— В этом году они показывают ужасные результаты – зевнул Хенрик.

— Мне то не знать – ответил Олаф, добавив – а почему не хотите сейчас заняться комментированием матчей, может вести свой подкаст? Я бы с удовольствием слушал.

— Не силён я во всём этом, но кто знает – может в Риме начну вести, там то ближе к футболу.

— Тогда с вас обязательство прислать мне ссылку на него.

— Это уж разумеется.

+Хенрик посмотрел на часы, они у него остались от деда, его звали Улаф. Тот служил в Вермахте добровольцем, получил ранение ещё в 1942, потому и доживал войну уже в Норвегии – он не был преступником, скорее авантюристом, и ему нравилось воевать. Всё, что говорил Гитлер про евреев и славян Олаф не воспринимал всерьёз, а в узком кругу и в компании с его любимой рябиновой настойкой – надсмехался и пародировал речи Гитлера. Улаф любил запах пороха, шум стрельбы, он любил приключения солдата. Сейчас сложно понять таких людей, даже Хенрик до конца не мог их понять, но, смотря на старые часы середины прошлого века, он скучал по деду – тот казался несгибаемой опорой настоящего.

До вылета самолёта времени было ещё много и Хенрик взял третий бокал, на этот раз – плотный ирландский стаут. Ничего страшного, что в самолёт он пойдёт слегка поддатым – он ведь прощается с Осло, с Норвегией и Родиной, вероятнее всего - навсегда.

Вместе с пивом Олаф подал два сэндвича с тунцом.

— За счёт заведения – сказал он.

Хенрик отказываться не стал и расправился с сэндвичами за считанные секунды. Он вспомнил, что ничего не ел двое суток.

— Тяжёлые деньки были? – спросил Олаф

Хенрик кивнул головой и вытер рот салфеткой, опять было достал пачку сигарет из нагрудного кармана, но сразу же положил её обратно. От этой привычки уже не избавишься, думал Хенрик, а ещё он думал, что у людей всё меньше и меньше повода развернуться в своей персональной свободе, ну и чёрт с ними.

— Как зовут твою дочку? – спросил Хенрик.

— Катрин.

— И кем хочет стать Катрин, когда вырастет?

— Хах, у неё каждый день планы меняются: то полицейским стать хочет, то пожарником, то всемирно известным учёным, что будет лечить людей, но неделю назад я покупал ей раскраски с большими толстыми котами – теперь она хочет быть большим и толстым рыжим котом.

— Самое верное решение – посмеялся Хенрик, - я и сейчас хочу быть большим и толстым рыжим котом.

— Ненавидишь понедельники?

— И люблю лазанью!

Боль, сопровождающая руки Хенрика по дороге в аэропорт, почти угасла, и теперь Хенрик был поглощён вопросами: «Что, если бы он не был бесплоден? Что, если бы они завели с Агнет ребёнка? Всё было бы иначе? Это бы спасло его жизнь от того ужаса существования, в котором он томился десятилетиями? Или, быть может, он свернул не туда ещё раньше? Когда отказался от своих мечтаний? Когда дал заднюю перед авторитетом матери и необходимостью заработка? Что, если бы он смог повернуть время вспять?». Нет, это невозможно, наслаждайся, старый дурак, тем, что тебе ещё отпущено жизнью – время не лечит, а только вскрывает старые раны, время только и делает, что хочет убить каждого из нас. Италия – лишь иллюзия спасения, но мы ведь так любим обманываться, да, Хенрик? Так что дерзай, Хенрик, лети в свою Италию – может станешь престарелым футбольным комментатором, которому раза три в день сестра из дома милосердия меняет катетер, который совсем скоро забудет своё отражение в зеркале, забудет даже своё имя. Ты можешь быть кем угодно, но выбрал быть никем.

На экране, что висел над барной стойкой, шли новости.

— Сделай громче – сказал Хенрик.

Олаф прибавил и продолжил протирать стаканы, ранним утром для него почти не было никакой работы, в Аквавите сидело трое.

«Война унесла жизни пятидесяти тысяч мирных граждан, ООН приняла резолюцию, США выразили озабоченность» - кричал утренний выпуск новостей.

— Выражаем озабоченность – усмехнулся Хенрик – человечество ничему не учится, только философы стали говорить о том, что наше поколение живёт в антиисторическом времени как наступило историческое время и все взвыли, мало разве у нас войны в собственных домах.

— Людей не изменить – сказала пожилая женщина, сидевшая справа от Хенрика на два стула дальше, она пила «Чёрного русского».

Хенрик вздохнул, его уже давно не трогали новости, в ядерный апокалипсис он не верил, как и в само человечество или себя. Раньше, когда ему было двадцать лет, его интересовала политика – он ходил на митинги, случалось бил ментов, когда те вставали на сторону «свиней», да и вообще придерживался анархических взглядов. Запал молодости угас со временем и теперь на всё это скотство, что происходит в мире он смотрел отстранённо – он превратился в тот вид обывателей, которые некогда так сильно ненавидел. Будь рядом с ним тот двадцатилетний парень из прошлого, что жил мечтой, любовью и страстью, то был бы им же забит ножом для колки льда. Без тени сомнения.

Хенрик поближе подсел к женщине и заказал ей выпить ещё.

— Спасибо – улыбнулась женщина.

— Куда держите путь?

— Подальше отсюда – сказала она, добавив – в Рим.

— Значит летим одним рейсом – улыбнулся Хенрик.

— Похоже на то.

— Давно планировали поездку?

— Кажется, что всю жизнь – она отпила новую порцию коктейля – я уже не молода.

— Билет в один конец?

— Как же! Слишком много в Осло работы и семья, но месяц удалось выбить, уже и не помню когда последний раз брала отпуск – ответила женщина.

— А кем работаете?

— Не надо, от работы меня тошнит, а я еду отдыхать.

— И то правда.

Хенрик уже был немного пьян, а язык в таких случаев развязывается ярче.

— Можно вопрос?

— Да? — Вы счастливы?

Она задумалась, на лице скользнула улыбка.

— Более чем, у меня прекрасные дети, хороший дом, да и думаю, что я ещё не до конца израсходовала свою удачу.

— Рад за вас, выпьем тогда за это?

— Разумеется.

Они молчали минуты две.

— А вы, вы счастливы? – спросила женщина.

— Не могу сказать, что да.

— И почему же?

— Мне всегда казалось, что я что-то упускаю, что каждое моё решение в жизни – тихая катастрофа, что я жил не свою жизнь, а ту, которую мне подсунули – чистое мошенничество.

— Да бросьте, каждое решение – это ваше, не стоит винить в своих бедах окружающих, это подло.

Хенрик знал, что она была права.

— Разве вы не счастливы, что через несколько часов окажетесь в Риме?

— Я не знаю, пока я ничего не чувствую.

— Там хорошо, загляните в Канову Тадолини – лучшая выпечка и кофе.

— Значит вы не первый раз?

— Девственность в отношении Рима я потеряла давно, ещё когда был жив муж – ответила она – кажется, это были 80-е.

— Не скучаете по тем временам?

— Скучаю, но и сейчас неплохо – она засмеялась – по крайней мере теперь я гораздо умнее.

— Выпьем за это – улыбнулся Хенрик.

— Выпьем.

На табло показали время посадки, в этот раз наконец откладывать рейс никто не собирался. Туман за окном постепенно рассеивался.

— Наконец то! - сказала женщина.

— Расскажите о своём первом Риме, время ещё есть – попросил Хенрик, и время действительно ещё было.

— Тогда в Италии только-только всё успокоилось. Помните свинцовые семидесятые? Все боялись уличной войны правых и левых, Италия только начала освобождаться от груза политического террора, тот же убитый Феллини.

— Да, громкая история, всё почти как в Германии – кивнул Хенрик.

— Так вот, тогда мы ещё не были обручены с Томасом, у нас не было денег, но билеты были доступны, а спать мы могли в любом дешёвом отеле, есть в любой забегаловке, по которой роем гуляли тараканы и клопы – нам было всё равно, мы не замечали ничего дурного и были поглощены только собой. Это была любовь – она закатила глаза и на минуту остановилась, будто вспоминая прошлое – без денег в кармане мы гуляли по Риму днями напролёт, и занимались любовью как кролики до самого рассвета.

— Идиллия.

— Прошлое – продолжала женщина, - оно всегда кажется лучше, чем есть на самом деле, потому и ценно. Помню вечера, проводимые в кинотеатре Синема Нуово Олимпия. Мы смотрели всё подряд, но я ни черта не помню, потому что смотрела на Томаса, зато он всегда был поглощён кино, его это вдохновляло – магия кино. А меня вдохновлял он.

— Вы счастливая женщина.

— Это так.

Они молчали, Олаф переключал каналы, новости сменились каналом NHK, там играла какая-то джазовая японская группа. Хенрик сходил в туалет, женщина к тому времени уже ушла.

— Давай уже добьём пока есть время – сказал Хенрик – сделай мне Кровавую Мэри.

— Заранее готовитесь к похмелью?

— Не могу уже пить пиво.

Олаф сделал, Хенрик взял из бокала сельдерей и быстро сжевал его. Он думал о том, как повезло Олафу и безымянной женщине, он также думал о том, достоин ли он счастья – казалось, что лучшие годы позади и нет ему покоя, но, а вдруг? Если верить Голливуду, то на закате лет многие обретают покой, не всю жизнь же себя ненавидеть. Он посмеялся и представил как сидит за уличным столиком итальянского кафе и пишет сценарий подкаста про футбольный клуб Лацио или Интернационале, как возвращается вечером в красивый отель в самом центре города и записывает свой повидавший виды хриплый голос, как курит во время записи и отпускает остроумные шутки по поводу болельщиков или владельцев клуба, как загружает всё это в сеть и выходит в ночь Рима, чтобы послушать в одном из местных ресторанов живую игру на духовых инструментах, как подсаживается к нему немолодая, но красивая дама – как они разговаривают друг с другом, веселятся, танцуют и смеются, как проводят вместе ночь без всяких обязательств, а потом сближаются и становятся по-настоящему любовниками, любовниками от слова «Любовь», и всё это Рим, Рим, Рим. Далеко от Осло, бесконечно далеко от прошлой жизни, а точнее «нежизни».

Эти мысли его утешали, он ведь достоин большего и не дурак, не всё потеряно, старина, ты ещё можешь показать этому миру средний палец и добиться успеха, ты ещё можешь любить, а если и нет, то пошли все они к чёрту.

Он встал из-за барной стойки, когда допил коктейль.

— Ну что, Олаф. Пора прощаться, был рад с тобой познакомиться.

— А я то как рад, надеюсь полёт будет лёгким – ответил Олаф.

Они пожали друг другу руки.

— Береги свою семью Олаф, заботься о дочери – добавил Хенрик.

— Обязательно – улыбнулся Олаф и принялся дальше протирать барную стойку и стаканы.

Потёртый красный чемодан в левой руке, на ней же – нацистские часы от деда, на них значилось, что вылет состоится через десять минут. Как раз время, чтобы занять очередь и никуда не спешить – спешку Хенрик не любил. Это было понятно по его жизни, он не спешил жить эту жизнь, но теперь то всё наладится, теперь то он наконец начнёт её по-настоящему!

Вот и очередь и безымянная дама стоит в самом конце, он встал сразу за ней. Она не заметила, но он и не хотел её окликать – как никак, но они были всего лишь чужими людьми в холодном аэропорту Осло. То, что осталось за барной стойкой остаётся за барной стойкой.

Время шло, очередь росла и не продвигалась вперёд. Постепенно то тут, то там раздавались возгласы возмущения. Опаздывают, устали ждать, беспредел и нахальное отношение к клиентам, вот их краткая суть. Служащая аэропорта монотонно и добросовестно всех успокаивала, и её вымученная улыбка на лице была так профессиональна и блистательна. Хенрик же не волновался, он был всего в нескольких часов лёту, его старая жизнь помещалась в небольшой красный чемодан, а новая – будет помещаться в целом мире. Он был спокоен, а спирт, что разбавлял сердце теплотой, заставлял улыбаться и грезить.

Первым делом, думал Хенрик, он зайдёт в ту пекарню, которая посоветовала женщина, он закажет кофе и спросит у официантки фирменное блюдо и та обязательно принесёт ему что-то непередаваемое словами, что-то, что он никогда не пробовал. Потом, мечтал Хенрик, он посетит Синево Нуово Олимпия, если тот ещё работает, а не сгинул в 80-х. Он посмотрит залпом три фильма подряд, какими бы хорошими или плохими они не были. Сопереживать героям наивных романтических комедий, искренне трястись от страха при просмотре проходных фильмов ужасов, смеяться и верить комедиям – он будет чувствовать всё, что упустил. После, он обязательно будет гулять – гулять, пока боль в ногах станет невыносимой и тогда он завернёт в бар, где играет музыка, где молодые и красивые, и все будут удивляться что этот старик делает в таком модном месте, а он будет всем своим видом показывать, что он пришёл туда жить, жить, жить!

А потом! Потом он обязательно поедет в Венецию и прокатиться на лодке. Как там её называют? Гондола, точно. Говорят, что постепенно Венеция уходит под воду, но ему хватит времени, чтобы ещё насладиться красотой города рек. Вся тревога, что его убивала последние годы, месяцы, недели ушла – наконец то, думал он, всё проходит.

Внезапно его толкнули в спину и повалили наземь, заломив руки сзади. Кто-то из очереди закричал, кто-то постарался отбежал. Из рта потекла кровь, дыхание перехватило, а нос был разбит. Хенрик проглотил осколок пломбы и закашлял – его начало тошнить.

— Всем сохранять спокойствие, это полиция Осло! – закричал один из незнакомцев в по-праздничному новогоднем свитере, показывая свой значок толпе.

— Хенрик Эльстад! Вы обвиняетесь по подозрению в убийстве своей жены Агнет Эльстад, вы можете хранить молчание и на вашем месте я бы и правда его хранил – сказал один из копов в штатском.

Он с силой ударил ногой беспомощно лежавшего Хенрика в живот, того сразу стошнило пивом, двумя вкуснейшими сэндвичами с тунцом и Кровавой Мэри. Тошнило долго, деньги понапрасну, горло горело.

— Свинья! – прошипел другой коп, вытирая Хенрику рот откуда не возьмись появившийся красной салфеткой – надеюсь ты не загадишь машину, ублюдок.

На Хенрика надели наручники, подняли и протащили по полу в сторону выхода из аэропорта словно большой мешок мусора к городской свалке. Он не отбивался, это было бессмысленно, всё было кончено, но он смотрел на безымянную женщину, которая так и продолжала стоять в очереди. Они встретились взглядами, и она, похоже, была сильно напугана, но прежде чем её силуэт скрылся из виду, Хенрик был уверен, что когда на его лице проступили слёзы, когда он заплакал от бессилия и несправедливости, она заплакала ему в ответ.

В этот день Рома играла с Наполи, первые уступили клубу из Неаполя одно очко – Рим проиграл.

Если хотите поддержать моё творчество, то не нужны донаты — хочу соточку в тг пробить, а она здесь. Буду очень рад обоснованной критике, сейчас пишу сборник рассказов (самых разных) и мне кажется ваш фидбек очень поможет. Знаю, что дурной тон писать о других странах, когда в них не жил, но я и сам сейчас не в России живу, а Скандинавию очень люблю — перед написанием рассказа всё чекал и смотрел. Вплоть до клёвого окна, который покрыт морозом в зимнее утро из Осло. Если найдёте опечатки, то исправлю всё. В этот текст вложил и свои переживания, но это конечно не экшен и не фэнтези с болтер-порно, но всё же очень хочется клёвый сборник сделать — надеюсь поможете сделать рассказ лучше. Или просто скажите, что я клёвый — мне будет приятно, тогда новый рассказ скину на следующей неделе.

Ваша Касатка, с уважением и хорошей недели.