Завтра на несколько дней (рассказ)

— Полковник! — в потемневший от времени командный шатер серо-зеленого цвета просунулась голова капитана. — Прибыло пополнение.

Высокий, широкоплечий, наголо бритый мужчина кинул беглый взгляд на наручные часы с автоматическим взводом — пять минут шестого — и кивнул офицеру. Охота им в такую рань… впрочем, точно по расписанию. Как там говорят: на войне побеждает не сильный, а пунктуальный.

Полковник подошел к двум низким, казавшимся игрушечными из-за маленьких колес и низкой посадки, грузовикам. Из-под крытых тентов на влажную от росы землю спрыгивали новобранцы. Снаряжение не в пример лучше, отметил про себя полковник, рассматривая солдат, такие сапоги многим сохранили бы жизнь прошлой осенью.

— Сми-и-рно! — растянул сержант, затылком почувствовав приближение командира. Парни вытянулись по струнке, побросав на землю вещевые мешки и ружья. — Полковник, вторая особая рота прибыла под ваше командование!

— Вижу, сержант... Слушай меня! — полковник повысил голос, чтобы его хорошо было слышно. — В правую руку берете вещмешки и ружья, левой, — он поднял левую ладонь вверх, затем наигранно, с размахом, схватил себя за пах, — хватаете себя за мошонки, чтоб не звенеть при ходьбе, и бегом к тем шатрам. Ясно?!

— Так точно! — ответил за всех сержант, но новобранцы не сдвинулись с места, как будто полковник еще не закончил.

— Вольно. Ну что, готовы воевать? — полковник всмотрелся в их юные лица и не увидел в них уверенности.

— Так точно, полковник, — ответило несколько голосов.

— Хорошо, сержант, доложите о себе любому из капитанов, они знают, куда вас разместить.

— Спасибо, полковник.

Полковник поднялся на холм на границе лагеря, задумчиво загребая своими старыми сапогами сухие листья. Неприятеля не было видно, но он должен быть где-то там, за развалинами на окраине провинциального города.

— Полковник, приказ из штаба, — сказал подошедший связной с огромным ранцем-панцирем за спиной.

— Докладывай.

— Приказано атаковать через час.

— А точнее?

— Не позже семи-тридцати, полковник.

— Передай капитанам, пусть готовятся.

— Есть, полковник.

Линия фронта проходила через дома, от которых мало что осталось после продолжительных артиллерийских обстрелов. С возвышения полковнику хорошо были видны квадраты фундаментов да несколько голых стен…

В назначенное время они подошли к окраине города. Солдаты рассредоточились в поиске укрытий.

— Связной! — подозвал полковник.

— По данным разведки, неприятель не далее, чем в пятистах метрах впереди, полковник.

— Дай-ка сюда, — связной передал ему телефонную трубку. — Личный код… нужна артподдержка, координаты…

Заряжайте минометы, парни, надо их приободрить.

Через несколько минут далеко позади них, за лесом, начали взмывать в воздух реактивные снаряды. Они кучно падали впереди, поднимая вверх куски земли и дерева, кирпич, камни и листья. Собрав вокруг себя капитанов, он молча показывал, какому взводу с какой стороны заходить. Капитаны сдержанно кивнули и вернулись на места. Наконец, грохот минометов прекратился.

— Вперед, — коротко скомандовал полковник.

Сейчас им придется тяжело, к такому на учебном полигоне не готовят.

Минометный огонь, кроме прочего, поднял пыль, плотной стеной преградившей им путь. Проникнув за неё, они брели на ощупь, то и дело натыкаясь на обезображенные тела, оторванные руки и ноги. Огонь артиллерии превратил их в кашу, смешав с землей. Многих новобранцев стошнило от вида кровавого месива и невыносимого трупного запаха.

Они все еще были в пылевом лабиринте, как солдаты — словно подкошенные — начали падать на землю, в оставленные снарядами ямы и рытвины. Началась паника. Не целясь, солдаты стреляли в вязкую желтую пелену перед собой.

В такие минуты полковник боялся случайной пули. Он лег на живот и, опираясь на локти, пополз в сторону неприятеля. Выстрелы позади него становились все реже, пока совсем не стихли. Вынырнув из пылевого плена, полковник оказался на безлюдной улице, совсем не тронутой войной. Тяжело дыша, он прислонился к аккуратно окрашенной белой стене. Следом за ним вышел растерянный, испуганный новобранец.

— Полковник! — новобранец прижался к стене рядом с ним, держа наготове автоматическое ружье и высматривая врага.

— Всё хорошо, рядовой, — отозвался полковник, раздумывая. Разве таким был приказ?

— Полковник, — новобранец взял себя в руки, понизив голос, — что теперь делать?

Полковник незаметно пожал плечами. Усталость этих нескольких лет войны накрыла его мягкой волной безразличия. Но разум не подчинился телу, продолжая на полном ходу анализировать ситуацию. Ничего еще не произошло, но правила уже изменились.

Полковник помнил план города, совсем скоро у него было решение.

— Рядовой, слушай приказ, — он повернул голову, ища глазами новобранца…

Он мертв.

Пока изменились только правила. У него еще есть время. Ему дают подготовиться.

Полковник посмотрел на часы — начиналась та часть его обязанностей, которую он не любил больше всего. Но прежде нужно решить, что делать с новобранцем.

Закурив, полковник неподвижно сидел, пока не почувствовал, что умирает. Время! Поднявшись, он взвалил солдата себе на плечи и подошел к ближайшему дому. Ему открыла женщина с маленьким ребёнком, она испуганно уставилась на него, страх парализовал ее. Полковник аккуратно положил новобранца на диван в гостинной и даже укрыл его одеялом.

— Можно кофе? — спросил он у женщины. — Я сам заварю, вы не беспокойтесь, только покажите, где у вас что лежит…

Она провела его на кухню, потянулась за кофе на верхней полке, поставила чайник на конфорку газовой плиты.

— Нет-нет, сидите, я сама, — остановила она полковника, уже собравшегося помогать. — Значит, война докатилась и до нас…

Полковник вздохнул: — У вас есть родственники на другом конце города?

— Да, но мы давно не общались.

— Попробуйте поговорить с ними, вам бы с ребенком переехать, пока не поздно...

— Думаете, там безопаснее?

— До весны, думаю, будет безопасней.

— Спасибо. Вот, держите... осторожней, еще горячее.

Медлить нельзя.

Поднятая минометным огнем пыль, наконец, осела. Полковник начал осмотр лежащих солдат. Большинство из них было невредимы, некоторые имели ранения разной степени тяжести, но пока они отключены, им ничего не угрожает. У таких солдат он включал крошечный маячок в пуговице на воротнике. Убитых же полковник оставлял на поле боя.

Сегодня не повезло всего троим. Полковник снял с пояса саперную лопату и, орудуя ей словно топором, отсек руки и ноги убитых от тел. Никогда не доверяй минометам, если не хочешь неудобных вопросов. В начале войны он иногда оставлял тела целыми, но при всей плотности минометного огня существовала небольшая вероятность, что ни один снаряд их не заденет. А объяснять некоторые вещи совсем не просто.

Когда с неприятной работой была покончено, полковник вернулся в лагерь. Белые шатры медицинской службы с черными крестами были чуть правее от дороги, по которой прибывали новобранцы, и он сразу пошел к ним.

Главное — следовать расписанию. Полковник вошел в медицинский шатер, бывший временным домом медсестрам. Подошел к одной из них… его выбор не был случайным, как можно было подумать. Полковник разрешил себе смотреть на нее дольше необходимого, коснуться маленького носа и острых скул, провести пальцами по шее. Ему потребовалась помощь обеих рук, чтобы расстегнуть крошечные пуговицы на ее груди. Нажав в трех потайных местах вокруг солнечного сплетения, он чуть сместил закрывающую механизм крышку, подцепил ее ногтем и откинул в сторону. Механизм удивлял своей простотой и изящностью — требовалось всего несколько щелчков, чтобы она очнулась.

Девушка широко открыла серо-зеленые глаза, сделала глубокий вдох. Он помог ей разбудить еще несколько медсестер. Привычно захватив с собой носилки, они спустились к окраине города, чтобы забрать раненых. Позже в других медицинских шатрах их раздевали и мыли, стирали форму. Когда все было сделано, медсестры включили их механизмы, вернув в лагерь обычную суету, ругань и смех.

К тому времени, как в командный шатер полковника внесли поздний обед, он буквально умирал с голоду, меряя шагами комнату. Почему он не поел в городе? В который раз удивляюсь своей глупости. Заканчивая ужин, он то и дело прислушивался к разговорам вне шатра в попытках уловить общее настроение. По традиции, на вечер назначались танцы, если погибших было не слишком много.

Стемнело, по всему лагерю зажглись фонари. Полковник вышел на вечернюю прогулку. Обычно он заходил довольно далеко, вот и сейчас шагал по темной тропе через лес, переступая корни деревьев. Впереди мелькнуло нечто белое. Полковник замер, прислушиваясь, но лес был полон обычных своих звуков. И все же, там его кто-то ждет. Полковник снял кожаную куртку, накрутил ее на одну руку в качестве защиты и медленно пошел вперед.

Он немного расслабился, первым увидев одну из своих медсестер. Заметив его, она оттолкнулась от дерева, на которое опиралась, и перегородила ему дорогу. Они долго молчали, наконец, она тихо, упавшим голосом произнесла:

— Я забываю… Я боюсь, что однажды не смогу… — было так темно, что полковник не видел ее лица. Возможно, она сейчас плачет. — Кого мне винить? Кто-то должен за всё это ответить...

Она бросилась на него с ножом. Полковник не увидел движения, но как выпускник Практической военной академии знал, к чему готовиться, и держал защищенную руку близко к лицу. Но женщина споткнулась и упала мимо него. Полковник выполнил удушающий захват. Слабый щелчок в ее груди дал ему знать, что она отключилась.

Полковник надел куртку и взвалил медсестру себе на плечи. Смешно. В бледном свете луны он вышел к городу, правда, немного с другой стороны. Спустя минут десять он постучал в дверь дома, где утром оставил новобранца, но ему никто не ответил. Он вошел без спроса. В гостиной все было так, как он запомнил. Полковник откинул одеяло и положил медсестру рядом с солдатом, затем вновь укрыл их одеялом. Он подумает об этом завтра.

Когда полковник вернулся в лагерь, танцы уже начались. Он выбрал место на самой границе света, чтобы хорошо видеть веселые лица солдат и медсестер. Чуть больше десяти, но его не было весь вечер. Подойдет ли она сегодня? Но она подошла, как всегда разгоряченная танцами.

— Полковник, танцуете?

— Танцую. Разрешите пригласить?

— Я вас сама, считай, только что пригласила. Пойдемте танцевать! — она потянула его за рукав, увлекая за собой...

Посреди ночи она как всегда проснулась и встала с постели, собирая разбросанную одежду.

— Я тебя чем-то обидел?

— Нет... О нет! Совсем нет, — отозвалась она. — Но у нас с сестрами правило — спим вместе. Так повелось! Не хочу видеть их кислые лица утром!

Полковник знал и ненавидел это правило всей душой.

— Хочешь, чтобы я осталась?

— Очень хочу.

— Мне бы тоже этого хотелось, правда! Но что скажут твои капитаны, когда найдут меня здесь?

— Я скажу, чтобы они убирались ко всем чертям!

— Здорово! Но может быть, завтра… Доброй ночи!

— Доброй ночи.

Но это завтра никогда не наступит. Довольно мечтать! Всё не так уж плохо, а для войны даже слишком хорошо.

Полковник “страдал от бессонницы”, если можно так сказать. Он начал привычный обход лагеря, осмотрел шатры, машину связи с антенной между двух динамиков, прицепы с полевой кухней и генератором, склад с оружием. Скоро осень, им нужно в город...

...но это подождет.

***

Новобранцы второй особой были лучше во всем и, главное, действовали дольше. Каждый день один или два из них оказывались по ту сторону пылевой стены, и ему ничего не оставалось, как размещать их в ближайших домах, которые понемногу покидали жители.

Прошло меньше недели с того момента, как под его командование перевели вторую особую. Он только что внес очередного солдата из этого отряда в один из окраинных домов и теперь курил на крыльце, наблюдая за сборами в соседнем доме. Напуганное близостью войны семейство в спешке выносило чемоданы к проезжей части дороги, где пухленький усатый мужчина в костюме закреплял их на крыше своего личного автомобиля — двухдверного черного “жука”. Он коснулся рукой полей шляпы, почувствовав тяжелый взгляд полковника, и тут же прикрикнул на мальчика в рубашке, клетчатых брюках на подтяжках и массивных ботинках, чтобы они быстрее заканчивали. Они — это его жена и еще один ребенок. Полковник отвернулся, чтобы проследить, куда он пальцем стряхивает пепел.

Напротив крыльца с полковником остановилась чиновничья машина. Водитель поспешил открыть пассажирскую дверь, из которой вышла приятного вида немолодая женщина в легком длинном платье. Она с достоинством раскрыла над головой зонтик от солнца, удерживая его затянутой в белую перчатку рукой, подошла к дому, но не стала подниматься к полковнику, предпочитая смотреть на него снизу вверх.

— Я вас не осуждаю, полковник. И даже хочу поблагодарить за то, что война пришла в мой город только сейчас.

Полковник кивнул.

— Вы позволите узнать больше о кампании? Это разрешено правилами ведения войны.

— Вы не будете против обсудить это за столом? — Полковник открыл дверь, пропуская ее вперед.

— Спасибо, полковник, вы очень учтивы… — она прошла в гостиную, летящей походкой обошла мертвого солдата в кресле, заглянув ему в лицо, и села в свободное кресло.

— Конечно, вы считаете меня бесчувственным истуканом, окаменевшим на войне, но это не так, — глухо произнес полковник.

Она снисходительно улыбнулась ему.

— Сложно не считать вас истуканом, когда вы так застыли посреди комнаты… садитесь же, — она оглянулась на комнату, — хотя бы на пол!

При его росте, чтобы сесть на пол, нужно было сильно сложиться, но он ей повиновался.

— Когда вы их разбудите? — она показала на солдата.

— Скоро. Сегодня.

— Уже сегодня? — она с силой сжала кулаки. Полковник успел это заметить, прежде чем она взяла себя в руки.

— Да, я больше не могу откладывать. В ближайшие дни моей медсестре понадобится помощь…

— ...моего доктора? Я предупрежу его.

— Да. Они будут удерживать эти дома день или два, потом отступят вглубь, где им будут не так страшны танки и артиллерия.

— Эти дома сравняют с землей?

— Пятиэтажкам на следующей улице тоже крепко достанется, но их стены выдержат немало танковых снарядов.

Она молчала.

— Обещаю, до зимы не пойдем дальше, а может, и дольше.

Помолчав, она пошла к выходу, задержавшись только в дверях.

— Зачем вы это делаете? — она кивнула в сторону солдата в гостинной.

— Мои люди должны видеть противника. Нет войны хуже бессмысленной.

— Правда? Мои люди вряд ли с вами согласятся. До свидания, полковник.

Проводив ее машину взглядом, полковник вошел в дом, в котором он оставил медсестру. Многие крупные вещи были на своих местах, но в остальном в доме царил хаос, оставленный мародерами. Но как бы там ни было, они не тронули ни новобранца, ни женщину. Более того, они по прежнему были заботливо укрыты одеялом.

Первым делом он тщательно ее обыскал, найдя сложенный пополам потрепанный листок бумаги. В нем неровным мелким почерком было написано признание в любви, ниже — какой-то смутный рисунок, в котором с трудом можно было опознать веснушчатого солдата. Полковник помнил его — он давно погиб, кажется, еще прошлой зимой. Полковник спрятал листок среди своих бумаг с картами и приказами. Сколько еще таких записок спрятано в нагрудных карманах солдат и медсестер?

Полковник завел сердечный механизм женщины.

— Личный код… Передай: отрезаны от своих, помощи не будет, — она кивнула.

Полковник посмотрел на часы — сейчас как никогда важен расчет времени. — Разбудишь их через два часа.

Вместе они обошли все окраинные дома с солдатами второй особой. Полковник срывал их нашивки и знаки отличия, включал маячки, медсестра запоминала своих. Закончив с этим, полковник вернулся на поле боя. На работу саперной лопатой времени не осталось, чему он даже обрадовался.

***

Солнце стояло еще высоко, когда в лагере раздались выстрелы. Полковник бросился на землю — через секунду над его головой засвистели пули. Ублюдки, знакомы с партизанской войной. Воцарившаяся на несколько минут паника уступила место ожесточенной обороне. Его солдаты окапывались на месте, откидывая землю саперными лопатами перед собой, успевая еще и отстреливаться.

Полковник выбрался из шатра и прополз, извиваясь, под машину связи. — Связной!

— Да! Полковник! — Связной подполз к нему, держа трубку рации наготове.

— Давай уже сюда!.. — Полковник подержал трубку в руках, понимая бессмысленность вызова артподдержки. Чёрт!

Враг исчез так же внезапно, как и появился. Выждав еще пятнадцать минут, полковник поднялся с земли и огляделся, оценивая ситуацию. К нему подбежал один из капитанов.

— Полковник, разрешите доложить?!

— Докладывайте!

— Противник вскрыл оружейный склад, захватил оружие и отступил в город.

— Скольких людей мы потеряли?

— Уточняем, много.

Реальные потери убитыми были огромны по меркам войны — десять человек, больше, чем он потерял за месяц. Выжившие восстанавливали освещение, углубляли окопы, капитаны устанавливали караулы и патрули, отправляли разведчиков к городу. Вечером прибыли грузовики из штаба. Медсестры поднимали тела на платформы, им помогали водители машин.

Несмотря ни на что, полковник был благодарен этой внезапной атаке — теперь его люди собраны и серьезны. Теперь они знают, кто их противник. Полезно хоть раз воочию увидеть врага. Реальный противник лучше самых подробных разведданных.

Ночь прошла спокойно, а утро было холодным. В полной тишине они шли к городу. За ночь вторая особая успела укрепиться — они могли видеть перегороженную автомобилями и мебелью улицу, окна домов напоминали бойницы. Полковник отдал приказ об атаке, но она быстро захлебнулась — вчерашние события и нервная ночь сильно вымотали, как видно, обе стороны, сократив время действия бойцов.

Полковник приблизился к крайнему дому, осторожно заглянул в окно. Солдаты второй особой лежали, уткнувшись лицами в мешки с песком. Полковник знал, что во вчерашней вылазке они потеряли всего двоих, осталось найти остальных.

Он начал обход с ближайших домов. Иногда ему попадались испуганные жители, оставшиеся в своих квартирах. У них он спрашивал, где можно найти еще солдат. Иногда получал подсказки, но чаще приходилось полагаться на то, что он называл “тактической интуицией”: знание карт города, планов домов и понимание, как лучше использовать окружение в военных целях. Вторая особая была готова к обороне, они заняли выгодные позиции. Завтра придется подключить минометные батареи, иначе мы их не выкурим. Самой большой опасностью для них были снайперские винтовки, взятые второй особой на оружейном складе.

Полковник прошел почти всю улицу, дальше уже начинались пятиэтажки с жилыми подъездами и пока еще целыми витринами магазинов на первых этажах. По его подсчетам, оставалось найти еще троих. Дверь в парикмахерскую была выбита и лежала рядом со входом в осколках стекла, полковник шагнул внутрь. Двое были внутри, застыли в таких позах, как будто только-только разговаривали — один развалился в кресле, другой сполз по стене рядом с окном. На столе лежал дефибриллятор. Полковник подошел к первому из них, чтобы включить маячок, как вдруг солдат схватил его за руки; сзади на шею накинули тонкий шнур и начали душить. Он понял, что отключается, услышав характерный щелчок в груди…

Сколько он без сознания?

— Доктор, разбудите его!

— Мне не приходилось делать это раньше.

— Просто приведите его в чувство, дайте ему что-нибудь, живо!

...полковник чувствовал, что умирает. Наверное, так человек погружается в сон, только вот он никогда не спит. Ему понадобилось большое усилие, чтобы открыть глаза. Он все еще в парикмахерской, в кресле, связан. Он попробовал освободить руки — ничего не вышло. Вокруг него стояли трое солдат второй особой и доктор. Должно быть, о нем говорил мэр.

— Он пришел в себя, — заметил один из бойцов.

— Что? А, хорошо... ваш личный код, полковник?

Движение — жизнь, но сейчас она уходила из него.

— Говорите, полковник! Не вынуждайте прибегать к насилию!

Поток только что вернувшегося сознания становился все более обрывочным, пунктирным.

— Ну же, полковник! — солдат повернулся к доктору. — Доктор, он ваш.

Доктор склонился над полковником, прикладывая к его рукам контакты дефибриллятора.

— Простите, полковник, мне пришлось немного модернизировать это мирное устройство. Приготовьтесь, я начинаю.

По телу полковника пустили электрический ток, его пронзила невыносимая боль. К счастью для него, ток также запитывал его сердечный механизм.

— Стой. Ну что, полковник, вы готовы говорить? Нам нужен ваш личный код.

Полковника пытали около часа, постепенно увеличивая напряжение. В какой-то момент тело перестало слушаться его, должно быть, он кричал и метался в своих оковах. Но главное, оно продолжает жить...

***

— Простите, полковник, бога ради, — доктор дрожащими руками развязал веревки на его руках и ногах. Полковник соскользнул с кресла на пол. — Вы обязаны знать, что они заставили меня сделать это с вами.

— Я верю вам, доктор. Помогите подняться, мне нужно пройтись...

Полковник, опираясь на плечо доктора, вышел из парикмахерской на улицу, вдохнул полной грудью. В голове понемногу прояснялось.

— Доктор, вы не поможете мне? Мне нужно двигаться, нужно идти… куда угодно.

— Конечно, полковник, я сразу за вами, — улыбнулся доктор, и они медленно пошли в сторону городских окраин. — Вам интересно, сказали ли вы им свой код? Нет, полковник. Признаюсь, я был удивлен вашей выдержке. Или вы его просто забыли?

— Нет, но я был где-то далеко. Должно быть, я перестал понимать, чего они от меня хотят.

— Слава богу, полковник, слава богу… Вы, конечно, уже догадались, что они заранее все продумали — экономия сил, кто бы мог подумать, что она подарит им два лишних часа!

— На войне нужно быть готовым ко всему, доктор. Но я не был готов.

— Это уже не важно. Вам уже лучше? Попробуете сами?

— Спасибо, доктор, — полковник сделал несколько неуверенных шагов без поддержки, медленно распрямился. — Что за день!

— Ну, а мне пора идти, — доктор посмотрел на свои часы. — Наш мэр ненавидит искать меня по всему городу. Разрешите откланяться.

— Берегите себя, доктор.

— И вы, полковник, и вы!

Полковник вернулся в парикмахерскую, чтобы включить маячки трех последних солдат. Случись нечто подобное в прошлом, в древних войнах, чтобы он чувствовал? Страх? Ненависть?

— Победа в войне — это контроль. Но что будет, если мы проиграем? — мэр стояла на улице, прямо напротив входа в парикмахерскую, закрываясь от ярких, злых солнечных лучей своим зонтом. — Представьте на долю секунды, что вы отключись здесь, прямо во время допроса. Что если бы они не догадались использовать дефибриллятор?

— Поблагодарите своего доктора при встрече, от моего имени.

— Но все же, полковник?

— Обнуление еще не смерть.

— Может быть, хуже… если живешь достаточно долго. И вы не боитесь смерти?

— Очень боюсь. На войне люди погибают, бескровных войн не бывает, вы не согласны?

— Как будто мое мнение что-то значит.

Полковник вышел к ней на улицу.

— Подбросить вас, полковник? Сэкономите драгоценное время.

— Если вам не трудно...

Снова лагерь.

Ночь пугала его вынужденным бездействием, бессонницей, скукой. Полковник мерил шагами лагерь, и вдруг увидел ее. Затаив дыхание, она слушала солдатскую песню, сопровождая ритм легкими постукиваниями пальцев по ноге.

— Вы не танцуете? — спросил он ее, подходя ближе.

— Добрый вечер, полковник, — как жаль, что она ничего не помнит. — Вы же знаете, больше нет танцев.

— Боюсь, я виноват в этом как никто другой.

— Ну что вы. Какие танцы, когда столько смертей...

— Разрешите вас проводить?

— Пожалуйста.

Проводив её до медицинского шатра, полковник вошел в машину связи. Дежурный поднялся и застыл по стойке смирно, ожидая указаний.

— Вольно, соедини со штабом, — связной вызвал штаб и передал трубку полковнику. — Личный номер… Запрашиваю танковый взвод для ведения боевых действий в городских условиях.

— Принято, полковник, ожидайте.

***

На следующее утро они выбили вторую особую из домов на окраине города. Полковник позволил им повоевать по-настоящему, танки били в оконные проемы и прикрывали его солдат, смяли тяжелыми гусеницами баррикады в начале улицы. Как полковник и предсказывал, противник отступил к пятиэтажкам в центре города. Он отдал приказы о создании блокпостов и укрепленных точек по периметру освобожденных улиц — нужно было охватить большую территорию, чтобы не бояться снайперов и внезапных контратак. Он организовал свой штаб в одном из двухэтажных домов, выходящих на уютную площадь с фонарями и сквером. В соседних домах были устроены временные казармы.

Полковник мерил шагами свою комнату на втором этаже, старательно избегая столкновений с антикварным диваном и журнальным столиком. Внезапно с характерным шорохом ожило проводное радио, после музыкального вступления диктор (его связные записывали ежедневные радиопередачи) зачитал сводку по всем фронтам и поделился уверенностью в победе. Полковник внимательно слушал запись, пытаясь оценить ход войны, но сделать это было непросто — коды взятых и оставленных городов напоминали шифровку. Передача закончилась, и вновь заиграла музыка.

Вечером на площадь вынесли стулья для секстета, одетые в старомодные костюмы музыканты, самому молодому из них, должно быть, перевалило за шестьдесят, начали исполнять вальсы. Среди танцующих были жители, солдаты, офицеры и медсестры. Они негромко смеялись, боясь разрушить тонкую атмосферу удивительного летнего вечера, когда парам было легко говорить и слушать друг друга. Плененный общим настроением, полковник тоже был здесь, как обычно наблюдая за танцующими из тени.

— Полковник, — он и не заметил, когда она встала рядом. — Вам бывает грустно?

— Да.

— Да, но бывает ли вам грустно, хоть вы и не знаете, отчего.

— Вам сейчас грустно?

— Очень, — она смахнула слезу. — Это все чертовы вальсы! Неужели они не умеют играть ничего другого?

— Хотите, прикажу их арестовать?

— А вы можете?

— Конечно могу. Хотя не хотелось бы портить чудный вечер.

— Не нужно, — она улыбнулась. — А вы бы их правда арестовали?

— Конечно, можем арестовать их завтра утром и заставить разучивать новые мелодии.

— Ну нет, они слишком старые! Только посмотрите на них: стоит им выучить хоть одну новую песню, как они забудут дышать. Пойдемте танцевать, полковник, пока они не забыли, что умеют!

Они танцевали дольше всех. Кажется, они еще немного танцевали после того, как ушел последний музыкант, под шелест выгоревших на солнце листьев. Она замерзла и рассердилась на себя за это — ей хотелось танцевать еще и еще! И полковник танцевал бы с ней столько, сколько бы она захотела, пока не наступило бы их завтра. Они поднялись к нему, и снова танцевали, пока он не взял её на руки — невозможно высокий, широкоплечий и неуклюжий — и не отнёс её в постель…

— Хочешь, чтобы я осталась?

— Больше всего на свете.

— Мне бы тоже этого хотелось, правда! Ты мне веришь?!

— Конечно, — полковник вдруг тоже поднялся, сел за стол, выпотрошил свой командирский портфель в поисках чистого листа бумаги и начал писать.

— Что ты делаешь? — полуодетая, она заглянула ему через плечо.

— Письмо с признанием в любви.

— Вот как, и кому же? Я её знаю? Мне уже ревновать?

— Нет, тебе не придется. Дай мне закончить, и я всё покажу, — она вновь села на кровать, перестав собираться. Спустя несколько минут письмо было готово. — Это письмо тебе.

— Можно прочитать прямо сейчас?

— Пожалуйста.

Она быстро пробежала по строчкам, сделав серьезное лицо.

— Это самое сентиментальное письмо из всех самых сентиментальных писем. Если бы я не видела, как ты его писал, решила бы, что в меня влюбился двенадцатилетний соседский парень!

— Хочешь, я напишу другое? Обещаю, оно будет более взрослым.

— Нет уж! — она засмеялась. — Теперь оно моё!

Уже в дверях они снова обнялись, потом полковник вдруг сходил в комнату за своими наручными часами и протянул их ей.

— Я не могу их взять! — она внимательно посмотрела на него. — Ну, хорошо-хорошо, возьму. Отдам при следующей встрече.

— Спасибо. Доброй ночи.

— Доброй ночи!

Но она не вернула часы ни на следующий день, ни позже, и их завтра, пусть всего на несколько дней, все же наступило.

***

Район города по линии фронта превратился в руины, многие дома лишились не только фасадов, но и крыш с верхними этажами. Полковник не спешил, наблюдая за домами на той стороне. К тому времени, как он решился на обход, прошло не меньше двух часов с момента прекращения огня. Дверь была завалена мешками с песком, так что он влез через оконный проем. Вторая особая потеряла еще нескольких солдат, были раненые. Полковник обошел всех, включая маячки, затем направился к зданию, в котором они создали временный госпиталь, чтобы включить медсестру. Даже с помощью доктора ей потребуется не менее трех часов, чтобы вернуть солдат второй особой в строй.

Ветер быстро гнал серые облака, сквозь прорехи выглядывало и тут же пряталось солнце. Полковник шел в сторону домов, которые заняла его медицинская служба, когда увидел их — гражданских с желтыми повязками на рукавах. Их было человек десять, может больше, они выходили из дома с черным крестом над подъездом, обсуждая работу и детей. Полковник был уверен, что почти у каждого из них были дети или жены. Кто был бы им очень дорог. Ему хотелось думать о них так, потому что трудно представить, что кто-то согласился на это по своему желанию.

Полковник вынул из кобуры пистолет, взвел курок и расстрелял тех пятерых, кто находился ближе. Только сейчас они заметили его и поначалу растерялись, но потом — увидев, что полковник израсходовал все восемь пуль магазина, набросились на него. Перехватив пистолет, первого нападавшего он ударил рукоятью в висок. Второй повис на его руке, пытаясь завести ее за спину, но полковник был выше и сильнее — и этого было достаточно, чтобы сбить противника с ног и ударить сапогом в лицо. Оставалось еще четверо, их руки вцепились в его форму, кулаки метили в лицо, но никого из полковник не назвал бы хорошим боксером. Они какое-то время кружили на месте, пока он методично не сломал каждого.

Убедившись, что никто из не выжил, полковник поднялся по лестнице в дом. Как он и думал, все медсестры были смертельно ранены — стоило только завести их, как они тут же истекли бы кровью. Полковник прошел через все комнаты, пока не нашел ее. Она лежала… она казалась такой… счастливой. Его часы на ее белом тонком запястье еще шли, отсчитывая секунды. Он продолжал смотреть на нее, думая о том, что это еще нельзя назвать смертью, она застыла где-то между. И хотя смерть была неизбежна, она никак не наступала. Полковник расстегнул ремешок и засунул ее часы в карман брюк.

Оказавшись на улице, полковник побежал в сторону штаба. Времени не оставалось, вторая особая уже, должно быть, захватила танки и убивала солдат на его стороне. В комнате связи полковник запросил минометный огонь по передовой и срочное подкрепление. Понимая, что больше от него ничего не зависит, он взял автоматическое ружье у одного из связистов и выбрался через окно на улицу. Он хорошо понимал, что артиллерия не задержит их надолго: они пройдут по соседним улицам и скоро будут здесь. Пока еще возможно, нужно было уходить в лес…

***

Полковник вернулся в город во второй половине следующего дня вместе с подкреплением в виде танковой роты. Они без боя освободили штаб и побеносно прошли по улицам до самого центра. Жители приветствовали их цветами и музыкой, они выходили на улицу и садились на тротуары, улыбаясь, кричали приветствия.

Полковник нашел её в одной из комнат городской ратуши, связанную и отключенную. Она всё поняла, когда открыла глаза и осмотрелась.

— Они просто забыли меня здесь, как какую-нибудь вещь, — в её голосе была горечь.

— Им нужны были ваши люди, вы отказались.

— Какая теперь разница, — она махнула на него рукой. — Какая разница.

Когда он выходил, она всё ещё сидела на полу, опустошенная и одинокая. Мы все одиноки. На площади перед ратушей его встретила военная полиция во главе с майором.

— Полковник, вы обвиняетесь в нарушении правил ведения войны.

Полковник вынул сигареты и закурил. — Вы не против?

— Приговор согласно военному времени будет приведен в исполнение немедленно. Также за проявленное воображение в ведении войны вы будете посмертно награждены военной звездой первой степени.

В сопровождении военной полиции полковник обошел здание и встал возле стены без единого окна. Спустя несколько минут его расстреляли.