Unluminous, formless and void — Творчество на DTF

Повесть. Неонуар по лавкрафтовским мифам. Приземлённому детективу из Лос-Анджелеса попадается дело о ритуальном убийстве, которое заставит его столкнуться с вещами, выходящими далеко за границы его понимания и представлений о мире.

Stoop not down to the dark infested world

Where lies a faithless depth fall and rise

And Hades wrapped in clouds, inviting, unwinding

A black ever rolling abyss, unluminous, formless and void

The Nefilim – Pazuzu (Black Rain)

– Да.

– Малкольм?

– Бля, капитан, вы знаете который час?

– Поднимайся и дуй в Макартур парк. Тебя там встретят.

– А дежурные что? Я же где-то в середине очер...

– Быстро, я сказал.

– Понял.

Четвёртое мая тысяча девятьсот девяносто четвёртого не задалось с самого утра.

Минут за десять я привёл себя в порядок и ещё через пятнадцать подъезжал к Макартур парку со стороны Уилшира. Я заметил на другой стороне улицы краун-вик, возле которого, прогуливаясь, курил мой коллега Фил, его напарница сидела на капоте и пила кофе. Улицы в это время ещё были пусты, я включил мигалку чисто для галочки и, развернувшись через сплошную, припарковался напротив его машины.

– Привет, Фил, – первым делом я направился к нему, Фил протянул руку для пожатия. – Привет, Ева. Какого черта вы тут делаете?

Ева приветственно подняла стаканчик с кофе и осталась сидеть.

– Мне тоже интересно, – ответил Фил. – Нас вызвал дежурный, хотя у нас уже есть дело, я звонил Мартину, но он не ответил. А ты что тут забыл?

– Мне позвонил лично капитан.

– Ну ясно. Позвонил после того, как вставил дежурному.

– Да, бывает. Я отмечу в рапорте? – спросил я, закуривая.

– Мартин будет не в восторге. Если он сам разобрался, чего уже бумагу марать?

– Тоже верно. Тебя из-за ниггера не сильно прессуют?

– Могло быть и хуже.

– Попробовали б они хоть год тут поработать, в следующий раз сами вручили бы тебе пушку.

Фил скривился, явно не желая продолжать разговор.

– Ладно, удачи тогда.

Затоптав окурок, он пошёл обратно к машине. Я заметил приближающуюся фигуру патрульного в форме. Судя по силуэту, это мог быть только Пат – другого такого тощего у нас нет.

– А ведь когда-то парк был красивым местом, а? – Фил обернулся ко мне.

– Я этого не застал.

– Я тоже, но мне рассказывал отец. Когда-то тут не было всех этих банд, да и сам Рампарт был поприличнее.

– Чертовы мексиканцы.

– Мексиканцы, – негромко повторил он, садясь в машину.

Фил был моложе меня лет на пять, но перспективы у него уже были хуже. Позавчера он пристрелил серийного насильника-убийцу, который очень некстати оказался негром. А их не волнует, кем он был – их волнует, что он был чёрным, и его застрелили копы.

Я щелчком отправил окурок в заросли у обочины и пошёл навстречу Патрику.

– Привет, Мал, – он уже подошёл достаточно близко. – Захвати фонарик, там темно.

– Ладно.

Вытащив из бардачка фонарик, я убедился, что он даёт достаточно света, и Пат сделал жест следовать за ним, сказав, что "святой отец" уже на месте.

– Слушай, это не здесь нашли Джейн Доу, которой сейчас занимается Фил?

– Да, тут, – ответил Пат, не оборачиваясь. – Вон там, слева от входа.

– Да что ж, блядь, не так с этим местом?

Лица Пата я не видел, но, похоже, он отреагировал соответственно.

– Сраные мексы, – долетело до меня, и уже громче он добавил: – Но такого, как сейчас, ты точно ещё не видел.

Мы направились к техническим помещениям, в которых раньше было оборудование для обслуживания водной системы парка и фонтана в центре озера. Коммуникации обновили, старые свинтили и вывезли, а сами будки стали ночлежкой для бомжей.

– Осторожно, здесь ступеньки, – предупредил патрульный.

Я включил фонарик и уставился себе под ноги, чтобы не поскользнуться на каком-нибудь дерьме. Из глубины до меня долетали голоса работающих там внизу криминалистов. В какой-то момент к ним добавилось что-то ещё – низкий монотонный звук, паузы – это явно слова, но это не похоже ни на один человеческий язык. У меня появилось странное ощущение, как будто то, что я слышу, не укладывается у меня в голове, хотя я не мог разобрать ни слова. Прислушаться было хорошей идеей, но стоило мне напрячь слух, как всё прекратилось.

Мы продолжали спускаться, в нос тут же ударила вонь: моча, фекалии, гниющие остатки продуктов, всё это смешивалось с застарелыми запахами сырости и плесени.

Вдоль старых труб мы прошли дальше к помещению, где, наверное, раньше стоял какой-нибудь насос.

Пату приходилось сильно сутулиться – для него потолки были низки, но ещё хуже было "святому отцу" – Чарльзу Ланкастеру, главе криминалистов. Низко наклонив голову, он наблюдал за работой своих подопечных. Он сделал непонятный жест головой, который я расценил как кивок, и, кивнув в ответ, я решил заглянуть в комнату.

Пат был прав, такого я ещё не видел. В нишах горели свечи, каждый дюйм стен был расписан какими-то символами. В центре стояло что-то вроде чёрной каменной плиты, похожей на алтари древних храмов из исторических передач. И, что хуже всего, вонь снаружи не шла ни в какое сравнение со смрадом внутри. На алтаре лежали кисти рук, ступни и какая-то тряпка.

Я стал возле Чарльза, справедливо полагая, что это место он выбрал не только потому, что здесь ему было удобно, и закурил, чтобы забить запахи.

– Ты нас взорвешь своей сигаретой, – сказал Чарльз.

Я давно уже заметил, что криминалисты, проработав некоторое время, перестают обращать внимание на окружение на местах преступлений. Они могут легко обсуждать вчерашний ужин, когда все вокруг залито кровью, или обсуждать степень прожаренности стейка, который они съедят сразу, как освободятся, в квартире с передознувшимся две недели назад торчком.

– Что-то я не вижу тела, – сказал я ему.

– А его и нет. Только фрагменты.

– И что я тогда здесь делаю?

Он вздохнул.

– Поступил звонок от бездомного, который думал, что тут собралась его компания, и заглянул внутрь. Экипаж прибыл через четыре минуты, поэтому я подозреваю, что тело в Вестлейке, я уже вызвал водолазов.

Молодой криминалист внутри комнаты недовольно уставился на меня.

– Вы засоряете место преступления, – сказал он.

Я сделал непонимающий вид. Он указал на сигарету.

– Малыш, – пророкотал Ланкастер, – если ты хочешь попытаться найти здесь что-то относящееся к данному преступлению – это твое право, но я бы на твоём месте на это не надеялся. К тому же, кто будет собирать и перебирать весь мусор? Я точно не буду. Ты?

Тот, которого он назвал малышом, смутился, и пока он подыскивал слова, чтобы ответить, позади него вскрикнула Кейси.

То, что я принял за скомканную красную тряпку на алтаре, вовсе ей не оказалось. Кейси подняла это и развернула.

Это была кожа – человеческое лицо.

– Чертовы ниггеры! – выплюнул один из патрульных.

Я быстро нашёл его взглядом. Мне повезло – это был не очередной полудурок-реднек, у которых чернокожие были виноваты во всех бедах Америки.

– К чему ты это сказал? – спросил я.

– Простите, сэр, я не имел в виду ничего такого...

– Мне без разницы. Что тебя заставило это сказать?

Он глубоко вздохнул и выпалил:

– Я работал в Южном Централе.

– О, отлично. Иди сюда и расскажи мне всё.

– Давайте лучше наверху, меня что-то мутит.

– Пошли.

Когда он проходил под лампами криминалистов, я обратил внимание на то, как посерело его лицо.

– Я так понимаю, ты видел что-то подобное? – спросил я его на лестнице.

– Да.

Выведя его наверх, я зажег следующую сигарету от окурка предыдущей и потребовал, чтобы он рассказал мне, что видел.

Патрульный, сняв фуражку, вытер рукавом лоб.

– Это случилось года три или четыре назад... – начал он. – Можно мне тоже одну?

Я протянул ему пачку.

– Да, почти четыре года назад, – продолжил коп, затянувшись. – Я тогда только выпустился из академии и меня сразу же забросили в Южный Централ.

Вытащив блокнот, я внимательнее присмотрелся к мимике полицейского – что-то было не так.

– К тому времени я работал от силы пару месяцев, в принципе мне всё нравилось, ведь я знал, на что иду, но то, что там произошло...

Он странно икнул, и, резко развернувшись, выплеснул в траву содержимое желудка.

Тем временем я понял, что меня насторожило – он жутко боялся. Видимо, тот случай в Южном Централе оставил свой отпечаток, а парень постеснялся или побоялся признаться в своем страхе и пойти к психологу, и теперь эти куски здесь напомнили ему тот кошмар. Бедняга.

– Черт, простите, – пробормотал он, проблевавшись. – Я старался не вспоминать про тот случай, забыть его, как страшный сон.

Я по-отечески похлопал его по плечу.

– Ничего, такое бывает со всеми. Давай, соберись. Не торопись – мы никуда не торопимся.

На лице у него застыла маска ужаса. Для него пересказать тот случай оказалось тяжелее, чем я ожидал. Я набрался терпения и начал потихоньку его подталкивать в нужную сторону.

– Что там случилось? Вы приехали с напарником на вызов, так? Что было дальше?

Он уставился куда-то вглубь парка и наконец продолжил.

– Нас вызвали местные, пожаловались на какой-то странный шум в заброшенных хибарах.

– И вы поехали туда?

– Да. Мы сразу растерялись, потому что изнутри доносились голоса, много голосов. У нас вышел спор, вызывать ли подмогу, и я решил пойти заглянуть, что там происходит, и дать сигнал напарнику. Но когда я подошёл ближе и заглянул... Господи Иисусе... – он закрыл лицо руками. – Меня ведь именно из-за этого перевели, я-то думал, тут такого не будет.

Я сжал его плечо.

– Что ты там увидел? – твёрдо спросил я.

Его речь стала путанной и прерывистой.

– Комната с какими-то символами на стенах, чёрные свечи, негры... Один старый в центре, вокруг него остальные... Прыгают, извиваются – танцуют. Все что-то хором поют, тот, что в центре, завывает низким голосом, а потом ему приносят свёрток. И я слышу плач. Детский плач. А в руке у негра нож. И я уже не могу отвести взгляд и всё смотрю. А он режет этого малыша, брызгает кровь в толпу. А они радуются...

Пацан всхлипнул, сразу же стало ясно, что за этим последует. Я схватил его сзади за шею и уткнул себе в плечо.

– Скажись больным, пойди в бар и нажрись в дерьмище. После того, как кому-то рассказал становится легче – тебя отпустит. Ты долбоеб, ты должен был пойти к полицейскому психологу. Я тебе не мать, чтобы вытирать сопли. Успокойся. Успокойся! Всё? Успокоился?

Он закивал.

Сраный бойскаут побоялся, что его засмеют коллеги. А потом они глотают дуло служебного револьвера года за два до пенсии. Потому что, видите ли, больше не могут.

– Кто из наших занимался этим делом?

Он вытер рукавом лицо.

– Спасибо, сэр...

– Иди нахер со своим спасибо. Кто? – требовательно повторил я.

– Вроде бы ваш напарник.

– Что? Джексон?

– Да, он.

– Класс. Всё, вали. Свяжись с вашим дежурным, скажи, что я сказал, что ты мне понадобишься, если будет возникать, то пусть обсуждает с Мартином.

Мне нужна помощь с этим делом. И не от забулдыги Джексона. Интересно, где он сейчас? Наверное, как обычно – спит где-нибудь на барной стойке. Хорошо, если к полудню проснётся. Видите ли, у капитана сердце ёкнуло, что Джексона хотят выкинуть из полиции, видите ли, они учились вместе в академии – пусть дослужит и спокойно себе уйдёт. Хрена с два! Так посадили бы его за бумаги, какого чёрта он числится у меня в напарниках?

Мне нужна помощь, я ничего в этом ниггерском мумба-юмба не понимаю. Я не могу расследовать дело, когда не имею ни малейшего представления о смысле происходивших событий. Мало ли они его на какие-то свои небеса отправили, а он только и рад был?

Я покачал головой. Надо найти кого-то, кто объяснит мне что к чему.

На берегу уже собиралась команда водолазов, Ланкастер стоял рядом и давал указания. Я направился к нему.

– Тот бомж вспугнул этих сектантов, так что вряд ли они забрали тело с собой, – сказал он, когда я подошёл. – Скорее всего, они торопились от него избавиться, интуиция подсказывает, что мы его найдём.

– Даже не сомневаюсь.

И это было правдой, "святому отцу" давно уже пора было на пенсию, но никто не хотел отпускать такого опытного работника, и пока у него оставалось желание и позволяло здоровье – он работал. Не знаю, что бы мы без него делали. Он мог подготовить тебе солидную базу для дела так, что тебе оставалось её только прикладывать к подозреваемым, как трафарет, пока не найдёшь нужного.

– Я буду в участке, – сказал я. – Звоните, если что.

По пути в участок мне пришла в голову мысль, что стоит проверить базу. Если есть похожие случаи, то будет намного проще. И что я введу в поиск? "Непонятные символы на стенах"? О, да, это очень чёткий критерий поиска. Наплевав на правила безопасного вождения, я пристроил на колене блокнот и принялся выписывать разные варианты: "ритуальное убийство", "отрезанные/отделённые от тела кисти/ступни", "кожа лица", "символы/надписи" и прочее в таком духе. Если какие-то записи есть, то я их найду, вопрос только в том, сколько у меня на это уйдёт времени и насколько они окажутся полезны.

Я оставил машину на стоянке сбоку и выглянул из-за угла. Причина, по которой мы временно не пользовались главным входом, была на месте. Негры расходиться не собирались, и, несмотря на ранний час, некоторые продолжали стоять с плакатами, периодически выкрикивая свои лозунги. Кое-кто спал, прислонившись к ограде и накрывшись транспарантом. И, по-моему, их даже стало больше. Значит, сегодня всё продолжится. Интересно, у кого терпение закончится раньше – у них или у городских властей?

Я вошёл через дверцу сбоку, в которую обычно заводили арестованных, и направился к столу. Первым делом я написал Джексону записку, чтобы тот проверил заявления о пропаже, это он ещё может сделать. Затем пришло время общения с компьютером. На моё счастье, мне хватало знаний, чтобы искать оцифрованные и занесённые в базу дела, не прося никого о помощи. Поэтому, пока никого ещё нет на месте, я могу сделать все, что мне нужно, без ругани, очередей и "испорченного телефона". Главное, чтобы мне повезло.

Но мне не повезло, через пару часов у меня нашлась парочка похожих дел. Все до сих пор числились нераскрытыми, но я не мог с уверенностью сказать, что они как-то связаны с моим, хотя самое свежее было двухлетней давности.

Шестьдесят пятый, семидесятый, девяносто второй. Если с шестьдесят пятым и девяносто вторым все ясно, то при чем тут семидесятый? С другой стороны, это пока что плюс в пользу теории о неграх. В этих годах произошли негритянские бунты. Я как-то видел по ТВ передачу про то, как перед сражением древние люди приносили жертвы, чтобы задобрить богов и таким образом решить исход битвы в свою пользу. Может, именно такое значение имели эти убийства? И что это получается, будет ещё один бунт? Возможно. И как мне об этом сообщить?

Господи, бред-то какой. Какой нахрен бунт после девяносто второго?

О.Джей. Бляяя, как я мог про него забыть?

На поясе заверещал пейджер, патологоанатом что-то от меня хотел. Его голос в телефоне звучал возбуждённо на грани паники:

– Вы должны приехать сюда и сами это увидеть!

И что могло так напугать человека, который каждый день имеет дело со смертью в самых уродливых её проявлениях?

Меньше чем через полчаса я узнал об этом сам. Фергюсон нервно курил у входа в морг, старое разваливающееся здание.

– Быстрее, вы должны на это посмотреть!

Он затоптал окурок и поспешил внутрь. В прозекторской на столе лежало тело, хотя я бы на первый взгляд его так не назвал.

Серое и усохшее, как мумия из древнего ужастика. Проблемой было только, что она лежала передо мной, освещённая мощной лампой. Кистей нет, кости черепа на лице оголены, ступни тоже отсутствуют. Ко всему прочему добавилась ещё одна деталь – тело было оскоплено. Тела не мумифицируются за час-два в озере.

– Когда я сделал надрез, полилась кровь! Вы представляете? У мумий не может быть крови! – Фергюсон буквально орал. – А органы в полном порядке! Мозг пульсировал, когда я вскрыл черепную коробку!

– Давайте-ка отойдем.

Я направился в его кабинет, он проследовал за мной.

– А теперь объясните мне, что это за чертовщина! – потребовал я.

– Это вы мне расскажите! – взвился Фергюсон. – Мне сказали, что это тело из Вестлейка, и привезли вот это вместе с кожей лица, ступнями и кистями. Отделённые части свежие, а это что? Это шутка такая?

– Вы уверены, что нигде не напутали?

– А теперь вы обвиняете меня?

Я угрожающе двинулся на него.

– Слушай сюда, мне не доставляет никакого удовольствия болтать со сраным некрофилом, так что просто отвечай на вопросы или я тебе врежу.

Он сразу же сник. Весь его гонор, с которым он минуту назад обвинял всех в разгильдяйстве, мигом улетучился.

– Ты точно ничего не напутал?

– Нет, это невозможно, сегодня никого больше не привозили.

– Кисти и ступни отрезаны от этого тела?

– Да, срез характерный. Это точно.

– Сколько времени уходит на мумификацию тела до такого состояния?

– Черт, я не знаю. Несколько месяцев наверное, но мумификация проводится без органов, и, ясное дело, без крови в теле, а тут все на месте!

– А так, как тут, возможно?

– Нет, тело сгниет. Только если не перекрыть приток воздуха и доступ бактериям, тогда возможно, но кровь свернется, а органы не будут выглядеть настолько свежими.

Я задумался. Ситуация была невозможная, если верить Фергюсону, но он в этом разбирался лучше меня, и если он был в такой панике, то значит было от чего.

– Нужно было спихнуть это ФБР, сраные "Секретные материалы".

Фергюсон хмыкнул.

– Так что делать-то? – осторожно спросил он.

– Черт, я не знаю. Хотя... Напиши липовый отчёт, причина смерти – потеря крови, добавь туда все данные, какие сможешь извлечь из того, что есть, остальное подгони или придумай. Про тело забудь, закрой в холодильнике и больше не открывай. Выдавать будем в закрытом ящике. И никому про него ни слова. Ты понял?

Он кивнул.

– Хорошо. До скорого.

Уму непостижимо, думал я, выходя из кабинета.

– Мал, подожди, – окликнул меня Фергюсон. – Кто тебе сказал, что я... Ну это...

Я усмехнулся. Мало кто знал, и уж тем более мало кто мог рассказать.

– Никто, я сам догадался. Тебя легко прочитать.

Я оставил его гадать, где же он прокололся, и направился к машине.

Кто мне может объяснить, что за чертовщина тут творится?

Первое, что приходит в голову, – церковь. У них есть специальные люди, которые работают с попавшими под влияние деструктивных сект, но так ли хорошо они разбираются в них? Знают ли они тонкости ритуалов, суть культа, что он из себя представляет и какое значение имеют их действия. Секта, культ – какая вообще между ними разница? Да чтоб я знал! Нет, тут нужны чисто академические знания. Именно! Намного лучше будет обратиться в один из университетов, может, там кого порекомендуют на крайний случай. К тому же я вроде бы знаю, что спрашивать. Культы чернокожих.

Я заехал в участок, чтобы забрать фотографии с места. Джексон ещё не появлялся – записка лежала там, где я её оставил. Затем я направился в Калифорнийский Университет, который располагался в Вествуде, просматривая на ходу одним глазом заключения криминалистов.

Импровизированный алтарь оказался вмурованной в цемент медицинской каталкой с фиксационными ремнями. Странный тёмный цвет цемента они объясняли тем, что для замешивания раствора использовалась кровь вместо воды.

Час от часу не легче. Может, и правда надо было скинуть это дело на кого-нибудь другого?

Я включил радио. По новостям рассказывали о послезавтрашнем солнечном затмении и предупреждали, что смотреть на него без защиты для глаз может быть опасно для зрения. Упомянули о каком-то острове, который поднялся недалеко от побережья. Учёные в недоумении – в недавнее время не было такой сильной сейсмической активности. Я покрутил ручку настройки и нашёл трансляцию с лёгкой незапоминающейся музыкой.

Пусть сами разбираются, у меня сейчас проблемы поважнее.

В университете я узнал, кто может помочь мне с религиозной белибердой, мне сказали, что это называется теология, и назвали имя человека, к которому нужно обратиться. Его звали Теодор Рассел, это был невысокий полноватый мужчина средних лет с небольшой сверкающей лысиной. В помещении, где я его нашёл, сидел ещё один преподаватель со стереотипной внешностью профессора – чуть всклокоченные волосы и густая седая борода.

– Мистер Рассел? – я протянул ему руку.

Рассел перегнулся через стол и пожал её.

– Да, что вы хотели?

– Меня зовут Малкольм Росс, я детектив полиции. Я расследую дело, которое, похоже, связано с культами чернокожих. Не могли бы вы меня как-то по-быстрому ввести в курс дела и кое-что пояснить?

– О-о-о, тут вы обратились по адресу. Вот только я не знаю, как можно быстро про них рассказать – я посвятил изучению верований чернокожих всю свою жизнь. Кстати, я недавно издал книгу на эту тематику. В любом случае, человека, который разбирается в этом лучше меня, вы не найдёте.

Я собирался утвердительно ответить, но он продолжил, и я ограничился кивком.

– Вы хотите услышать про культы чернокожих? И хотите, чтобы я помог вам отличить гаитянское вуду от луизианского? – он довольно откинулся в кресле и сложил на животике руки. – Хотя вы наверное никогда даже не слышали словосочетание "синкретические культы". Ну ладно, слушайте. Название происходит от греческого synkresis – объединение. История подобных верований восходит аж к Древнему Риму, но я не буду на них останавливаться. Для этих культов характерно смешение традиционных верований чернокожих и христианства в той или иной пропорции. Видите ли, во время колонизации Африки и Южной Америки вторым оружием завоевателей была религия. Ведь разрушив чужую культуру и насадив свою, ты получаешь покорных рабов, которые никогда не будут бунтовать или пытаться освободиться – им просто не за что будет сражаться, у них не будет идеи, воли или истории. Но черные не понимали всей сущности религии, не понимали языка, на котором велись службы. Для них это было чуждо. Всю свою жизнь они жили с культурой, которая в корне отличалась от европейской, и они не представляли, почему всё должно быть именно так, как говорят эти белые люди...

Его лекция длилась больше часа. Мне буквально негде было вставить слово, чтобы прервать его и наконец перевести разговор в нужное мне русло. После первых пяти минут "профессор", глубоко вздохнув, сложил свои бумаги и вышел из кабинета.

Во мне медленно начинало нарастать раздражение. Рассел больше нахваливал себя и свою книгу, чем говорил по делу. То же, что он говорил, было наполнено предвзятыми суждениями и его сугубо личным мнением, а никак не академически точной информацией, причём это понимал даже я.

Кое-как мне удалось подсунуть ему одну из фотографий расписанной символами стены и спросить, что он думает.

– Ха, профанация, дешёвая подделка, – бросил он, едва взглянув на неё, и продолжил свою лекцию.

В конце концов, моё терпение лопнуло, и я закрыл дверь ногой с обратной стороны даже не попрощавшись. Снаружи я снова почувствовал себя свободным белым человеком, а не злобным угнетателем чёрных, и воздух показался свежим и особенно приятным.

Ко мне подошёл тот самый "профессор" и протянул маленький кусочек бумаги.

– Я понимаю, возможно, я должен был вас предупредить, но у меня не было возможности, простите меня за это, – тихо произнёс он. – У вас воистину безграничное терпение, раз вы смогли так долго выносить бахвальство Рассела. Я вот больше не мог. Я невольно слышал суть ваших изысканий – позвоните по этому номеру и спросите этого человека. Не волнуйтесь, я понимаю, что вам нужен заслуживающий доверия источник – это преподаватель, но в Университете Южной Калифорнии.

– Спасибо, – негромко выдавил я.

Старичок говорил тихо и неторопливо, но в отличие от Рассела в этот момент не возникало желание заткнуть ему глотку кулаком и потребовать ответов на чётко поставленные вопросы.

Я добрался до таксофона на улице и набрал указанный номер. У профессора был сложный витиеватый почерк, поэтому я не мог разобрать, как мне следует обращаться к человеку, которому звоню. Но фамилию я всё же прочитать смог.

В трубке раздался весёлый голос молодой девушки:

– Университет Южной Калифорнии.

– Здравствуйте, я бы хотел услышать мистера Кроули. Я из полиции, и мне нужно с ним поговорить.

Девушка хихикнула.

– Здесь нет мистера Кроули, возможно, вы имели в виду мисс?

– Да, скорее всего.

– Одну минуту... Она сейчас на лекции, но минут через пятнадцать должна освободиться, куда вам перезвонить?

– Я звоню из автомата, я перезвоню сам, спасибо, до свидания.

Она снова хихикнула и перед тем, как положить трубку, спросила:

– Вам не кажется, что Кроули самая подходящая фамилия для теолога?

Я ответил нет, потому что не знаю, кто это, и положил трубку.

За пятнадцать минут я успел выкурить две сигареты, разложить немногочисленные факты по полочкам, и заречься задавать себе вопросы о происходящем. Не задавать вопросы – действовать дальше, и, возможно, всё само станет на свои места.

Когда я снова набрал номер, мне ответила та же хихикающая секретарша, сказала, что мисс Кроули уже ждёт и передала ей трубку.

– Я вас слушаю, – раздался в трубке низкий слегка хрипловатый голос.

Я представился, сказал, что я из полиции и мне нужна её консультация по одному делу.

– Не вопрос, на сегодня у меня ничего не запланировано, – она назвала адрес кафешки и предложила встретиться там. – Вы знаете, где это?

Я ответил, что найду и попрощался.

Выехав на фривей, я свернул на Уилшир и без приключений вернулся в Рампарт. Затем я свернул на Нью-Хэмпшир и оттуда на узкий переулок Восьмой, где мне сразу в глаза бросилась вычурная крупная вывеска. Я припарковался двумя колёсами на тротуаре и, засунув под стекло бумажку ЛАПД, вошёл в кафе.

Внутри оно производило впечатление дорогого ресторана – качественная мебель, деревянные панели на стенах – на отделку тут точно не поскупились.

Единственное, что полностью разрушало образ – это странная пульсирующая музыка.

Зал был практически пуст: за стойкой бармен копался в кассе, в дальнем углу в облаке дыма сидела женщина, которая призывно замахала мне, как только увидела.

Я подсел к ней за столик.

– Мириам Кроули, – она привстала и протянула руку.

– Малкольм Росс, – я пожал ей руку и сел.

У неё были чёрные чуть вьющиеся волосы ниже плеч, острый прямой нос и выступающие скулы, которые вместе со впалыми щеками придавали лицу хищный вид. По телефону сложно было понять кому может принадлежать такой голос, на самом же деле он оказался мягче, чем звучал в трубке, и был похож на голос Лорен Бэкол времён её фильмов с Богартом.

– Вы не против? – поинтересовалась она, указывая на сигарету.

– Нет, я сам курю.

– Очень хорошо, – она стряхнула пепел и спросила: – Так чем же я могу вам помочь? Будете что-нибудь есть?

В динамиках вокалист речитативом зачитывал:

Love, Lite, Life, Liberty you and I on the parapet of life, move on, guided by the Light of Hope, yeah, the Light of Hope, but fools, your reward is neither here nor after.[1]

Я нахмурился – музыка очень сильно отталкивала, неудивительно, что тут так пусто.

– Мне хватит кофе, – ответил я.

– Отлично. Марк! – она окликнула бармена и показала два пальца. Судя по этому жесту, она тут не первый раз, и её хорошо здесь знают.

– Мне нужна помощь с делом, которым я сейчас занимаюсь. Предположительно, это ритуальное убийство, и я бы хотел хоть немного понять, в чём смысл. В данный момент я прорабатываю версию о чернокожих.

Она потушила сигарету и допила остатки кофе. Марк тем временем принёс нам две дымящиеся чашки.

– Я так понимаю, у вас есть фотографии с места преступления, я могу на них взглянуть? Зачастую место, где проводят ритуал, может рассказать очень многое о культе. Все находящиеся там предметы имеют какое-то значение.

– Да, конечно.

Я вытащил из кармана фотографии и уже собрался было протянуть ей, когда до меня дошло, что она всего лишь преподаватель в университете.

– Подождите, некоторые из них могут шокировать неподготовленного человека.

Она кивнула, а я выбрал снимки, где хорошо были видны символы на стенах, остальные я положил изображением вниз.

– Вот эти, – я постучал по ним пальцем, – на ваш страх и риск.

Она пододвинула к себе фотографии и принялась их изучать. Песня явно достигла своей кульминации, и я заметил, что Мириам, закрыв глаза и едва заметно шевеля губами, повторяет за вокалистом:

As I gazed into the mirror of doubt, I see the bareness of this life that remains, yet in despair we begin to see true Lite, in weakness we can be strong, let us draw substance from our shadows.

Chaos above me, chaos beneath me, chaos around me and chaos within me.[2]

Я откинулся на спинку и достал сигареты. Не то что бы меня это сильно раздражало, но определённое нетерпение я всё же испытывал.

Мириам перехватила мой взгляд.

– Простите, я не смогла удержаться, – искренне извинилась она. – Я очень люблю эту группу и считаю, что автор текстов просто гений. К тому же, для меня это имеет определённое религиозное значение.

Так вот оно что – это её музыка. Я сделал жест, призванный означать "как вам угодно", и выпустил дым к потолку. Я не мог не признать, что она из того типа женщин, который мне нравится, поэтому она могла позволить себе больше, а я был готов терпеть дольше.

– Это не чернокожие, это точно. Я могу повторить это под присягой, – сказала она. – Мне кажется, я узнаю несколько символов. Сейчас...

Вытащив из сумочки очки, она чуть наклонила их возле снимка, чтобы поймать фокус, и снова замерла на несколько секунд, которых мне хватило, чтобы хорошенько её рассмотреть. Ей было лет тридцать – тридцать пять, одевалась она неброско, но и вещи дешёвыми не выглядели. На ней был тёмно-синий блейзер и такого же цвета гольф. Она явно была немного худовата, но это её не портило.

Мириам как-то странно икнула и отодвинула лежавшие изображением вниз фотографии.

– Я, пожалуй, не буду на них смотреть, извините.

– Ничего, я понимаю.

– Я могу с уверенностью сказать вам, что это что-то намного более древнее, чем существующие религии. Я знаю буквально несколько символов, но и их мне достаточно, чтобы не пытаться представлять, что сделали с жертвой. Это "unluminous", "formless" и "void". Мне понадобится несколько часов, чтобы вспомнить, найти и структурировать для вас информацию. Если вы торопитесь, я могу заняться этим прямо сейчас, и к вечеру всё будет готово.

Я сказал, что не тороплюсь.

– Тогда мы можем просто посидеть и поговорить, – предложила она. – Если вы не против.

– Не против, но музыка...

– О, вам не нравится?

– Не очень.

– Хорошо, я попрошу Марка, чтобы он выключил. И раз уж мы тут ещё посидим, то, я думаю, стоит взять что-нибудь поесть.

Она передала мне меню и, сказав, что сейчас вернётся, ушла.

Я изучал меню, думая, как это рабочая встреча плавно перетекла в свидание. Или это я слишком много себе нафантазировал?

Но оказалось, что нет. Вернувшись, Мириам с улыбкой сказала:

– Странно как-то, я наверное отвлекаю вас от работы, не даю заняться расследованием, ведь это долгая кропотливая работа с бумагами, показаниями, а я тут всё превратила в какое-то свидание.

– А я смотрю, вы неплохо осведомлены о работе полиции, – отшутился я.

– Моя сестра работает в полиции.

– Вот как? Где?

– Уилшир, отдел нераскрытых преступлений.

– Никогда с ней не пересекался, но буду знать.

– Только не говорите, что от меня, – с улыбкой произнесла Мириам. – Мы не в ладах.

Я собирался спросить о причине их разлада, но у меня поясе завибрировал пейджер.

– Извините, это по работе, – я встал и направился к бармену, который, похоже, совмещал тут все должности.

Я спросил, где здесь телефон, и он указал на автомат в коридоре к уборным. Закинув в щель мелочь, я набрал номер. Трубку снял Джексон.

– Привет, Мал. Как успехи?

Отлично, отлыниваю от работы.

– Посредственно, что ты хотел?

– Слушай, похоже, я нашёл нашего убитого в заявлениях о пропаже. Ну точнее как в заявлениях, захожу я за ними, а там сидит дамочка, видимо, его жена, и диктует сержанту приметы, я и подошёл поинтересоваться. Ушёл с работы в семь, домой не вернулся...

– Как давно это произошло?

– Давно? Ты смеёшься? Он не вернулся вчера вечером, дай дорассказать. И тут меня, значит, щелкает. Я жду пока она закончит, беру бумагу и еду к коронеру, тот делает морду кирпичом, мол, ничего не знаю, нет никакого тела, и чего я вообще им интересуюсь. Я говорю ему, что от тебя, и он выкатывает тело. Фуууух, я такого в жизни не видел, это стоило мне пары рюмашек, но теперь я в норме. В общем, смотрю я и прикидываю, как это по нему можно провести опознание. А там оказывается, что у этого парня на пальце руки небольшая родинка или родимое пятно, не суть, ведь как раз-то эти части-то и сохранились. В общем, смотрю по бумагам – он. Так что записывай, Пол Молдеа, тридцать шесть лет...

– Ты сообщил семье? – перебил я Джексона.

– Что?

– Я спрашиваю, ты сообщил семье?

Он что-то замямлил в ответ.

– Мал, ну я же... я это...

– Сообщи.

– Мал, пожалуйста...

– Сообщи им, – отрезал я. – Раз я делаю всё остальное, возьми на себя часть обязанностей, потому что я не думаю, что ты захочешь вспоминать, что с тобой случилось четыре года назад.

Мой расчёт оказался верным. Джексон засопел в трубку.

– Откуда ты знаешь?

– От патрульного, который прибыл туда первым. Вот ирония, правда?

– Ты сволочь, Мал, – сказал он и бросил трубку.

Когда я вернулся, Мириам снова курила. Вот и причина такого голоса. Она вопросительно посмотрела на меня.

– Всё плохо? Я специально ничего не заказывала – ждала вас.

Я вздохнул.

– Да нет, это мой напарник. Его должны были вышибить ещё года четыре назад, но мой капитан знал его и решил приютить у нас, и не где-нибудь, а в отделе по расследованию убийств, да ещё и сделал моим напарником, – я покачал головой. – Может, когда-то он и был хорошим детективом, но не сейчас – уже нет.

– Но ваш шеф хотел помочь ему.

– Можно было найти более походящее место, – возразил я. – А так мне приходится одному делать всю работу.

Мириам ответила глубоким вздохом.

– У меня есть идея, раз уж мы собираемся просто посидеть и отдохнуть, то давайте не будем говорить о работе – о моей можно, она не настолько интересная, – улыбнулась она. – И давайте перейдём на «ты», так будет проще.

– Идёт, – я снова взялся за меню. – Что ты будешь?

– То же, что и ты. Заказывай, что угодно, – она наклонилась ко мне и заговорщицким тоном произнесла: – У меня как у постоянного клиента приличная скидка, – и, откинувшись на спинку, засмеялась. – Очень. Кстати, тебе меня кто-то порекомендовал?

– Да, – ответил я, изучая меню. – Но я не знаю, как его зовут. Немолодой, с такой, седой бородой...

– А, хорошо. Значит, сначала ты обратился к Расселу?

Я кивнул.

– О, Боже... – засмеялась она. – И он пытался читать лекцию про синкретические религии?

– Да, и я ни черта не понял, – честно признался я.

– Если хочешь, я могу в двух словах объяснить.

– Давай.

– Это религии, которые заимствуют и смешивают элементы других религий. Вот и всё. Многие современные христианские учения являются синкретическими, вуду, сантерия, нью эйдж, Телема.

– И всего-то?

– Да.

– Знаешь, если уж говорить честно, то я ожидал… – я запнулся, правильно подбирая слова.

– Ты ожидал встретить типичную профессоршу-мегеру с запредельным самомнением, которая продолжит начатую Расселом лекцию, и хорошо, если в ней окажется что-то полезное?

– Именно, – улыбнувшись, ответил я. – Слушай, может тебе стоит бросить преподавание и пойти к нам в полицию? Ты неплохо разбираешься в людях. Бьюсь об заклад, что студенты к тебе ходят на лекцию не ради истории религий.

Она с улыбкой пожала плечами, почти не отреагировав на мой неумелый комплимент.

С ней было легко. Я даже удивился, как люди из разных социальных и культурных слоёв могут так легко найти общий язык. Скорее всего, конечно, сказывалась моя долгая работа в полиции – я просто перестал представлять, что происходит за пределами среды отбросов, с которыми я каждый день имел дело. Она понимала меня с полуслова и чуть ли не продолжала за меня фразу. Я и не заметил, как мы уже рассказывали друг другу, как жили до этого.

Она рассказала про свой брак. Её муж был каким-то сектантом или что-то вроде того – я так и не понял, в общем, представителем какой-то из этих новых модных религий. Они встретились, вспыхнула страсть, и они посчитали это каким-то их знаком свыше, а через пару лет они спокойно разошлись, когда поняли, что всё не так просто и они просто не подходят друг другу.

Я рассказал про свой – у меня всё прошло не так гладко. Расходились мы долго и шумно, с горой перебитой посуды. Я старался как можно дольше задерживаться на работе и не появляться дома – она тоже. Доходило до того, что я оставался ночевать в участке, а она у подруг, чтобы случайно не столкнуться в коридоре – настолько каждый не хотел видеть другого. В конце концов, она просто исчезла, оставив записку с указанием, куда отправить бумаги по разводу. Так я и сделал. На алименты она не претендовала, на дом тоже, а для меня одного он оказался слишком велик, поэтому всё свободное время я работал.

Мне пришлось признаться, что у меня скверный характер и я, бывает, не слежу за языком. Она сказала, что её реальная проблема эта та странная музыка, что она просто от неё без ума. Остальное же всё – мелкие странности, почти не заметные и неудобств не доставляющие, но почти сразу же я «познакомился» с одной из её странностей.

– А это правда, что во Вьетнаме очень красиво?

Я нахмурился.

– Я не говорил, что был во Вьетнаме.

Мириам застыла с поднесённой ко рту вилкой, у неё округлились глаза. Медленно положив вилку, она извинилась:

– Прости. Это… Просто мы сидим уже достаточно долго, многое друг другу рассказали, мне казалось, что ты упоминал.

– Нет. Я был там достаточно, чтобы про него не вспоминать, но недостаточно долго, чтобы сойти с ума. Я никому не рассказывал про Вьетнам.

– Это одна из моих проблем, – она виновато покачала головой. – С самого детства. Когда я была маленькой, я не понимала этого, и для меня было нормальным спросить кого-то из друзей моих родителей о том, кто та незнакомая тётя, с которой он вчера встречался. Конечно, нормальным это назвать сложно, но тогда я просто не понимала, а сейчас… Прости, я забылась. Забылась и потеряла над собой контроль.

– То есть ты… – мне не нужно было заканчивать вопрос.

– Да.

Я присвистнул от удивления.

– Я надеюсь, ты меня извинишь, но я должен уточнить, – сказал я. – Допустим, про Вьетнам есть в моём деле, а твоя сестра работает в полиции…

– Ты зачищал тоннели во Вьетнаме. У тебя в детстве был пёс Бен, ты назвал его так в честь первой собаки этой породы, про которую ты читал книгу. Это был нечистокровный лабрадор – он сорвался, и его пришлось усыпить, – выпалила она, и, чуть подуспокоившись, добавила: – Да, я понимаю, в это нелегко поверить.

Я развёл руками, не зная, что сказать.

Она в сердцах бросила на стол салфетку и дрожащей рукой достала сигарету, прикурить у неё получилось только после того, как я накрыл её руки своими.

– Какая же я дура – всё испортила… – у неё увлажнились глаза.

– Нет-нет, что ты, – я попытался её успокоить, но навыки полицейского, привыкшего утешать узнавших скорбные вести родственников, тут не годились. – То есть ты знала всё обо мне, как только я вошёл?

– Нет, через несколько минут, мне сначала надо поговорить с человеком, установить контакт, – она вытерла глаза и всхлипнула.

– И?

Она непонимающе уставилась на меня.

– Я не тешу себя иллюзиями – я неприятный человек. Тебя это не отпугнуло?

– Нет.

Всё ещё ошеломлённый я откинулся на спинку стула.

– А теперь ты думаешь, что я одна из этих чокнутых фанатиков, которая должна тебя окрутить и сбить со следа.

Мне казалось, что уже пора перестать удивляться, но нет, я не смог.

– Я не умею читать мысли, никто не умеет, – вымученно улыбнулась она. – Я просто не дура, и я понимаю, что ты полицейский и это твоя работа. Если убийство произошло ночью, то мои соседи могут вспомнить свет в окнах и меня – я часто выхожу покурить, и это не могла быть моя сестра – она всю ночь сидит у себя в отделе вместе с напарником.

– Я верю тебе, но у меня просто в голове не укладывается, что это возможно.

Она благодарно кивнула.

– Я сейчас вернусь – приведу себя в порядок, – она направилась к туалетам, оставив меня переваривать тот факт, что она настоящая ясновидящая.

– Как-то по-дурацки всё получилось, – проговорила она, вернувшись.

Я рассеянно почесал затылок.

– А может оно и к лучшему, – сказал я, и добавил в ответ на её удивленный взгляд: – По крайней мере, никаких секретов и недомолвок. Не надо притворяться и казаться лучше, чем ты есть на самом деле.

– Но ты ведь не можешь всё так же узнать обо мне. А вдруг я вру или чего-то недоговариваю?

– Мне почему-то кажется, что нет. Ты же не пыталась выкрутиться или придумать что-то, ты просто выложила всё как есть и оставила мне решать, как поступить с тем, что я знаю – поверить или просто свалить потихоньку, как от очередной полоумной. Но, если уж признаться честно, я к такому не был готов. Я и так с ума схожу с этим делом, а тут ещё это.

Она опустила глаза.

– Прости, я не хотела.

– Тут нет твоей вины, ничьей вины тут нет. Просто за последние двадцать четыре часа в моей жизни произошло больше странных вещей, чем за все сорок лет до этого. Такое любого выбьет из колеи.

– Я... Мне, наверное, уже пора.

Я посмотрел на часы – дело шло к вечеру.

– Давай я отвезу тебя, – предложил я.

– Да нет, не стоит. Я как-нибудь доберусь.

– Где ты живёшь?

Она назвала адрес где-то на голливудских холмах.

– Не дури, как ты в это время собираешься добираться?

Она пожала плечами.

– Вот именно. Поехали.

Мы расплатились и вышли к машине. Я забрал из-под дворника бумажку, сел сам и открыл Мириам дверь изнутри.

– Когда въедем в Голливуд, будешь показывать дорогу, потому что я не очень хорошо там ориентируюсь.

– Хорошо.

Некоторые время прошло в молчании, но потом я всё же пересилил себя.

– Да, там действительно могло бы быть красиво, если бы не война. И я не зачищал тоннели – я был в них всего два раза, после чего наотрез отказался.

– Почему? – спросила она и тут же добавила: – Если не хочешь, не отвечай. Глупый вопрос...

– Я испугался. Это были настоящие подземные города, где убить тебя могло буквально всё. И в какой-то момент меня просто перемкнуло – я никогда в жизни так не боялся. Когда я выбрался оттуда в последний раз, наши меня не узнали, сказали, я постарел лет на десять. Тогда я и решил, что больше не полезу вниз. А потом уже и война закончилась, – я думал, что сказал всё, но потом всё-таки добавил: – Я никому этого не рассказывал, даже своей жене.

– А почему ты решил рассказать это мне?

Я перевёл взгляд с дороги на Мириам.

– Я не знаю. Наверное, потому что ты спросила.

– Спасибо, – я посмотрел на неё с удивлением. – Я понимаю, что тебе нелегко было это рассказать, поэтому спасибо.

Я ничего не ответил.

Путь до её дома занял чуть больше, чем мы думали. Извечная проблема с пробками настигла нас у самого въезда в Голливуд. Когда мы наконец добрались, я удивлённо присвистнул. Её дом как бы нависал над краем и поддерживался на склоне сваями. Со стороны его огромные окна, выходящие на город, выглядели очень эффектно.

– А какой из них открывается вид, – сказала она, перехватив мой взгляд.

– Не думал, что преподаватель в университете может себе такое позволить.

– На одной только зарплате – никогда, – заявила она. – Но от деда вместе с библиотекой осталась в наследство приличная сумма, плюс моё хобби иногда приносит деньги – ко мне же обращаются не только полицейские. И вот, я живу в огромном доме с огромными окнами. Хотя в нём бывает иногда...

– Пустовато? – я подобрал слово, которое описывало бы мои ощущения.

– Да, – улыбнулась Мириам. – Ты и сам знаешь. Значит, до завтра?

– До завтра. Где мы встретимся?

– Давай в двенадцать там же.

– Хорошо, спокойной ночи, – сказал я.

– Спокойной ночи, – ответила она.

Дорога домой у меня заняла чуть больше часа. Я оставил машину в гараже, вытащил из холодильника пиво и бесцельно щёлкал каналы на телевизоре, пока не попал на "Французского связного". Это была уже где-то середина фильма, Попай бился над машиной француза, пытаясь выяснить, где же тот спрятал в ней героин. Досмотрев фильм, я лёг спать. Обычно в кино или книгах после таких вещей, как у меня, героев мучают кошмары, но мне удалось заснуть без проблем – я видал кое-что и похуже – и спал я весьма неплохо.

Наутро я позавтракал и поехал в участок. Негры всё ещё стояли на своём "посту справедливости", поэтому пришлось воспользоваться чёрным ходом. Джексона на месте не было, но я на это и не надеялся. В участке я собирался заняться тем, чем должен был ещё вчера – проверить подозреваемых по похожим делам.

С первым случаем мне не повезло, дело передали в архив, так ничего и не выяснив. В семидесятом удалось найти одного из участников ритуала, да и то по его собственной глупости, в итоге, он отказался сдавать сообщников и до сих пор сидит. И наконец-то я вспомнил, что же там было – во время разгона антивоенной демонстрации полицейский убил журналиста Рубена Салазара и понеслось. Меня в это время в стране не было, наверное, поэтому я не запомнил. Следующий случай – девяносто второй год. В девяносто втором было не до того, но ситуация похожая – один подозреваемый есть, улик нет. Джеджомар Дутерте, филиппинец, работает механиком в автосервисе. Гражданство есть, периодически ездит на историческую родину, возможно, к семье. Под подозрение попал из-за жалобы соседа: собирались странные люди, распевали странные песни.

Не густо. Если не сказать – ничего. Вряд ли это имело какое-то значение, но проверить полицейские были обязаны. Возможно, стоит понаблюдать за ним, всё равно ничего больше не остаётся.

Всё оставшееся до встречи время я думал о Мириам, и о том, как наверное странно быть кем-то вроде неё.

Когда я входил в кафе без пяти двенадцать, Мириам уже сидела за столиком. Как и вчера, людей не было, облако дыма, которое окутывало Мириам, было гуще, а кофе, как я подозреваю, чернее. Вид у неё был невыспавшийся, но крайне довольный.

Вдруг я почувствовал ощущение той радости, которое возникает, когда встречаешься с лучшими друзьями. Мне казалось, что мы уже тысячу лет друг друга знаем, и нам не нужно следить за каждым жестом и словом. По её улыбке я сделал вывод, что она подумала так же.

– Приве... – попыталась поздороваться она, но её сразу же прервал мощный зевок. – Прости.

– Привет, выглядишь так, будто не спала всю ночь, – сказал я, садясь. – Может, стоит перенести встречу на вечер?

– Нет, всё нормально, я только недавно пришла, и кофе ещё не успел подействовать. Мне и правда как-то не удалось поспать: пока вспомнишь нужную книгу, пока найдёшь, пока найдёшь в ней то, что нужно, пока отфильтруешь выдумки автора – на это уходит много времени, а потом после этого уже страшно, – она подавила зевок. – А если серьёзно, то такие книги действительно не самое приятное чтиво, особенно этот твой культ. Просто мурашки пробирают от осознания, что шумеры по сравнению с этим младенцы во всех отношениях. Тебе начать как, с легенд или конкретных фактов?

– Давай с легенд, я одно время смотрел передачи про древних людей, и мне нравилось.

– А теперь представь, что эти древние люди ничуть не древние, – она вытащила блокнот и, пока искала нужную страницу, процитировала по памяти: – Stoop not down unto the Darkly-Splendid World; wherein continually lieth a faithless Depth, and Hades wrapped in clouds, delighting in unintellible images, precipitous, winding: a black ever-rolling Abyss, ever espousing a Body unluminous, formless and void. Это Халдейские оракулы, но даже их корни уходят в тёмные глубины времени, о которых не принято говорить в научном обществе.

Максимум, что я смог из себя выдавить, это согласное "ага". Я не представлял, о чём она говорит, но решил не спрашивать без крайней необходимости, чтобы не уходить в религиозные дебри.

– Ладно, слушай.

И она начала свою лекцию, которая не в пример лекции Рассела, хоть и была чисто теоретической, но по крайней мере имела непосредственное отношение к моему расследованию.

Этот культ уходил корнями в архаичную древность, к исчезнувшей цивилизации с затопленного континента Му, существовавшего на заре времен, когда Европа была населена гибридными существами, а гиперборея знала культ черного аморфного идола Цатова.

Таблички, написанные на языке нааль, рассказывали о цветущей стране, цивилизованной уже 200 тысяч лет назад. В них говорилось о королевстве или провинции К'Наа, где люди обнаружили громадные руины, оставленные теми, кто жил здесь ранее — неизвестными существами, пришедшими со звезд. К'Наа было священным местом, так как там были расположены горы Яддит-Го, увенчанные гигантской крепостью из огромных камней, намного более древней, чем человечество, построенной отпрысками чужаков с темной планеты Юггот, которые колонизировали Землю до появления на ней жизни. Сыновья Юггота погибли за миллионы лет до того, но оставили живое существо, чудовищное и ужасное, бессмертное. Своего адского бога, демонического покровителя Гатаноа. Он остался в подземельях крепости Яддит-Го. Ни один человек никогда не забирался на Яддит-Го и не видел вблизи этой кощунственной крепости — только далекий, геометрически неправильный силуэт, вырисовывавшийся на фоне неба. Однако большинство людей было убеждено, что Гатаноа по-прежнему там, в темных глубинах, за металлическими стенами. Были и такие, кто считал, что Гатаноа следует приносить жертвы, чтобы он не выполз из своего логова и не стал посещать мир людей, как некогда посещал мир сыновей Юггота.

Все легенды детей Юггота уверяли, что вид бога вызывает паралич и жуткое окаменение, в результате которого жертва внешне превращается в камень, в то время как ее мозг остается живым на протяжении тысячелетий, сознает течение времени, но бессилен что-либо сделать, пока случай и время не докончат разложение окаменевшей раковины и не предоставят возможность мозгу умереть.

На этом моменте я не смог удержать удивленный возглас.

– Звучит знакомо? – спросила она.

– Ты не поверишь, – вырвалось у меня, но я осекся – это я не должен был поверить. – Да, очень точное описание. Если верить нашему патологоанатому, то что-то такое и произошло с телом.

– В тридцатых, в Бостоне, кажется, был похожий случай, но это на уровне городских легенд, я не нашла подтверждения.

И она продолжила:

– Итак, в К'Наа был культ, они поклонялись Гатаноа и ежегодно приносили ему в жертву двенадцать воинов и двенадцать девственниц. Эти жертвы приносились на кострах в мраморном храме у подножия горы, так как никто не смел подняться по базальтовым стенам Яддит-Го и приблизиться к дочеловеческой цитадели наверху.

Власть жрецов Гатаноа была сказочной, ведь только от них зависела сохранность и безопасность К'Наа и всего континента Му от ужасных действий Гатаноа вне его подземного убежища.

В стране были сотни жрецов Темного Бога, все они подчинялись Главному Жрецу Аймас-Му, который выступал на празднике Нат впереди короля Тебов, и гордо стоял, когда правитель падал ниц в святилище. У каждого жреца был мраморный дворец, сундук с золотом, двести рабынь и сто наложниц и власть над жизнью и смертью всех жителей К'Наа, кроме жрецов короля. Однако, несмотря на таких защитников, всегда имелось опасение, что Гатаноа выскользнет из глубины и тяжело пойдет по горе, сея ужас и окаменение. В последние годы жрецы запрещали жителям деревни даже представлять себе, каковым может быть вид бога.

Шли века, сменялись короли и великие жрецы, возвышались и падали нации, земли поднимались со дна морского и вновь уходили в бездонные пучины. За тысячелетия исчезла К'Наа, и, наконец, настал страшный день гроз, великих землетрясений, и приливная волна навеки поглотила землю Му.

Но, несмотря на все это, слухи о древних тайнах прошли по миру. В отдельных землях обнаружились бледные беглецы, пережившие гнев моря, и под чужими небесами поднимался дым от алтарей, поставленных исчезнувшим богам и демонам. Никто не знал, в каких безднах затонула священная гора с циклопической крепостью страшного Гатаноа, но кое-кто еще шептал его имя и предлагал ему жертвы, боясь, что он восстанет из океанских глубин, сея ужас среди людей.

Вокруг рассеянных по миру жрецов основывались рудименты тайного темного культа. Тайного потому, что народы этих новых земель имели своих богов и отвергали чужих. И в лоне этого культа совершались отвратительные действа и поклонение странным предметам.

Хотя культ этот расцвел главным образом в регионах Тихого океана, где некогда простирался континент Му, Фон Юнтц приводил довольно веские доказательства его проникновения в Египет, Халдею, Персию, Китай и в исчезнувшие семитские королевства Африки, а также в Мексику и Перу. Фон Юнтц был недалек от утверждения, что ответвления культа дошли и до Европы.

В конце концов, этот культ стал преследуемым и еще более тайным, но корни его остались. Время от времени он возникал, главным образом на Дальнем Востоке, на островах Тихого океана, где его доктрины в какой-то мере смешивались с полинезийской эзотерической культурой Ареуя.

Запад, однако, не был достаточно благоприятной почвой для укрепления культа. Общественное негодование по поводу некоторых ритуалов и отвратительных жертвоприношений разрушило большинство ветвей.

Она прочистила горло, отхлебнула остывший кофе, и добавила:

– Там ещё есть про героя, который хотел запечатать Гатаноа навсегда, но злые жрецы подменили свиток с заклинанием, и он так и не вернулся, – Мириам пожала плечами. – Это легенда, так что там всегда есть место герою, который заботится о народе.

В целом, общую суть я уловил. По существу сказать мне было нечего, поэтому я предложил перейти к фактам.

– То, что они сделали с жертвой, что это значит? Только во время объяснения делай скидку на то, что я коп, рассказывай как-нибудь попроще.

– Хорошо. Жертва в разных религиях имеет разное значение – где-то она служит демонстрацией лояльности и покорности божественной воле, где-то это своего рода взятка, чтобы исполнилось желание просящего, где-то она должна подпитывать божество, то есть, по сути, стать едой для бога, – она улыбнулась своему сравнению. – В данном случае, я склоняюсь к последнему варианту. Дальше следуют определённые приготовления, примерно, как готовят еду, возможно, это не самое удачное сравнение, но оно точное и понятное. Жертву нужно привести в приемлемый для их бога вид, здесь – сделать её бесформенной, – она запнулась. – Это то, что они сделали, да?

Я немного подумал, подбирая слова.

– Нет, не совсем. Если хочешь, я могу попытаться как-то помягче это описать.

– Я думаю, я готова. Можешь говорить, как есть.

– Жертве отрезали кисти рук, член и сняли кожу с лица.

– О… Значит, если я всё правильно поняла, то жертву лишили черт, по которым мы различаем друг друга, то есть сделали "бесформенной", по их представлениям.

– А для чего его подпитывать?

– Для того, чтобы он продолжил существование. Во многих религиях фигурирует приход их божества на Землю, поэтому они как бы подкармливают его, чтобы он набрался сил и, проснувшись, явился в этот мир.

– И они считают, что он пощадит их или даст им какую-то награду?

– Так ведь и Второе пришествие не самая приятная штука должна быть.

– Но там-то они хоть обещают рай на земле, а эти… Ладно, что насчёт символов на стенах?

– Символы на стенах – это обращения, призывы и молитвы их богу. Я не могу полностью перевести всё, но если понадобится, то могу попытаться.

– Давай, пока обойдёмся без этого.

Она согласно кивнула.

– В архивах я обнаружил несколько похожих дел, каждое из них было открыто во время или после крупных беспорядков: в шестьдесят пятом, семидесятом и девяносто втором, убийства были совершены как раз перед началом. Как это связано?

– Ну, тут всё просто. Сильный эмоциональный фон, тоже такая своего рода подпитка. Правда...

– Что?

– Это может говорить о том, что они не просто поддерживают жизнь в Гатаноа – они хотят его пробудить. И их намерения вполне серьёзны – они не остановятся. Но почему тогда именно сейчас? Сейчас ведь всё спокойно.

– На самом деле нет. Ты читаешь газеты?

– Нет, я вообще не особо следу за новостями.

– Мой коллега застрелил чернокожего во время ареста. Тот был убийцей, но, похоже, чёрных это не особо волнует. Уже несколько дней у нас перед участком стоит толпа и скандирует "нет справедливости – нет мира". Пока всё мирно, но кто знает, чем это закончится.

– А нет какого-то способа заставить их уйти?

– Легальный только один – отправить Фила в тюрьму, но этого никому из наших не хочется. Если Фила начнут допрашивать в суде, может выйти очень нехорошо.

– Даже так?

– Даже так.

– И для тебя в том числе?

– Нет, я чист по большей части. Ничего такого, из-за чего можно было бы лишиться работы, но некоторые другие – нет. Особенно наш капитан. Я давно хочу перевестись, но он всё время отклоняет запрос. Ладно, не важно, я не хочу выносить сор из избы.

– Понимаю. Что-то ещё? – спросила она.

– Не знаю, – ответил я. – На самом деле, по-настоящему меня занимает только один вопрос: как найти этих культистов?

– Если честно, то никак. Не зная точного места их следующей встречи или того, кто может указать на других членов культа – это невозможно. Века гонений и их страшные ритуалы не делают хорошей рекламы. Они не могут стоять на углу и проповедовать. Заповеди передаются от отца сыну, от матери дочери. Они скрываются и не выдают себя, их нельзя узнать, просто встретив на улице.

– Чего-то подобного я и ожидал, глупо было даже надеяться.

– Мне жаль. Я хотела бы помочь, но не могу. Хотя знаешь… Есть кое-что, но это уже мои домыслы, не то, что можно найти в книгах.

– Давай.

– Издавна считается, что некоторые дни наиболее благоприятны для проведения ритуалов или для волшбы: равноденствия, Вальпургиева ночь, дни затмений и так далее.

– Но я думал, что это суеверия и пережитки язычества.

– Не совсем. Это встречается и в древних, и в старых, и даже в современных магических практиках. Да, древние люди связывали всё непонятное с божественной волей и проявлением богов, но были цивилизации, которые отдавали себе отчёт в своих действиях. Может они были не так хорошо осведомлены о мироустройстве, как мы сейчас, но базовые представления у них были. И они прекрасно осознавали, что, почему и как они делают. Эти традиции сохраняются слишком долго и упоминаются слишком давно, чтобы быть чистым вымыслом.

– Подожди, я что-то не совсем понимаю, о чём ты говоришь, если про дни я ещё понял, то про древние цивилизации – нет. Не забывай, я – коп. Это что-то вроде людей из этой легенды?

Она вздохнула.

– Это не легенда. Континент Му существовал, он располагался в Тихом океане между Америками и Австралией. Но это не главное, я веду к тому, что можно предположить, что и они в это верят, а значит, где-то будет ещё один сбор. Возможно, даже в сам день затмения.

– Вряд ли мы сможем найти место. Даже эта комната в Макартур парке была подготовлена и оборудована заранее, никто не даст мне несколько тысяч патрульных, чтобы прочесать каждый уголок города…

У меня в голове что-то щёлкнуло.

– Подожди, ты говоришь, что Му находился между нами и Австралией?

– Да, а что?

– Ты и правда не следишь за новостями. У побережья поднялся остров.

Она заметно побледнела.

– Когда?

– Вчера, – я быстро прикинул в уме. – То есть сразу после ритуала?

– Возможно, – задумчиво ответила Мириам. – Я бы сказала, что это самое вероятное место для их следующего сбора.

Она посмотрела на часы.

– Наверное, ещё успею, – сказала она. – У меня есть идея. Про континент Му мало где писали и это были очень старые книги, возможно, я смогу найти какое-нибудь более точное упоминание о его местоположении. Да, это будет сложно, надеюсь, Максвелл ещё не ушёл, он сможет помочь найти нужные тома в библиотеке. Ведь если это действительно небольшой осколок той земли… И даже плевать, если ритуал не имел никакого отношения к тому, что он поднялся на поверхность… Ты понимаешь?

Я улыбнулся. Она выглядела взволнованной и возбужденной.

– Я понимаю, что смог тебя этим заинтересовать.

Она схватила сумочку.

– Я позвоню, как только что-нибудь найду.

– Подожди, у тебя же нет моего номера.

Я вытащил визитку, написал на обратной стороне свой домашний номер, и протянул ей.

– Здесь мой рабочий, пейджер и домашний. Тебя подвезти?

– Нет, спасибо, здесь недалеко, – ответила она, убирая визитку в сумочку. – Всё, пока.

Она буквально вылетела из кафе. Ну что ж, по крайней мере, теперь и для неё это представляет какой-то интерес.

Я заказал еды, чтобы перекусить перед тем как вернуться в участок, и расплачиваясь с Марком, спросил:

– Слушай, а что не так с фамилией Кроули?

Он долго смотрел на меня, как будто я сморозил глупость, а потом ответил:

– Ты не знаешь?

– Нет, откуда?

– Алистер Кроули – известный оккультист начала двадцатого века, сейчас его называют сатанистом. И если ты спрашиваешь это в связи с Мириам, то да, она его внучка.

– Ничего себе.

– Из-за деда её не взяли преподавать в Калифорнийский университет, побоялись, что она начнёт там проповедовать – идиоты. Поэтому она старается лишний раз об этом не упоминать.

– Действительно идиоты.

– Кстати, мы по-моему так формально и не представились. Марк, – он протянул руку.

– Малкольм. Мал, – я пожал её.

– Ты не стесняйся, заглядывай. Музыку мы как-нибудь уж подберем, – усмехнулся он.

– Буду. Бывай.

Я вышел на улицу и закурил, планируя дальнейшие действия. Нужно было позвонить в тюрьму и выяснить, что там с попавшимся культистом, возможно, он сможет что-нибудь добавить к рассказу Мириам.

В участке я нашёл его личное дело. Его звали Хосе Дутерте, и ему не повезло ещё больше чем мне, когда капитан заставил меня расследовать ритуальное убийство. В Сан-Квентине его определили к отмороженным мексам, которые, когда дело касается Бога, оказываются очень религиозны. В итоге, Хосе получил более пятидесяти ударов заточкой во время прогулки и через несколько часов скончался в тюремном госпитале.

Джеджомар, которого брали по подозрению в участии в ритуале 92-го года, его сын. Like father, like son...

Я откинулся на стуле и сложил руки за головой.

После рассказа Мириам лично для меня улик хватает, чтобы отправить его в газовую камеру, но их не хватает для суда. И что ещё хуже, улик не хватает для нынешней ситуации. Если я возьму его сейчас и начну недвусмысленно расспрашивать про ритуалы, в которых участвовал его отец и он сам, про обвинительный приговор можно забыть. Доказательств у меня нет, все только косвенные, любой адвокат без труда вытащит его из камеры, а потом ещё и покрасуется по телику как борец с полицейской жестокостью. Нет, мне нужно брать его с поличным, и если Мириам права, то остров это мой шанс. Что делать сейчас? Ждать звонка Мириам, а потом выяснить, как мне самому не превратиться в засушенную мумию.

Прежде чем забить на сегодня с этим делом, нужно было перепроверить всё, что у меня было на данный момент. Хотя бы для успокоения совести.

Первым делом я решил позвонить Чарльзу. Ланкастер ответил после первого же гудка.

– Чарли, привет, как дела?

– Отлично. Ты давай сразу к делу переходи, мы тут тоже не лынды бьём, – строго ответил криминалист.

– Ладно, что-нибудь новенькое для меня есть?

– К сожалению, нет. Реджи основательно покопался в мусоре, но ничего относящегося к твоему делу нет. Также я попросил водолазов хорошенько проверить дно – то же самое. Разные интересные вещи понаходили, но ничего твоего. Прости.

– Ясно, спасибо, святой отец, – сказал я и повесил трубку.

Следом пошли лотки для бумаг – там обычно оставляют заполненные офицерами в форме отчёты. Для верности я даже проверил бумаги Джексона – ничего нового.

Осталось последнее, просто для верности. Я набрал номер отдела нравов.

– Микки? А… лейтенанта Говарда позовите, пожалуйста.

Через несколько секунд трубку передали Микки.

– Майкл Говард у телефона.

– Привет, Микки.

– Привет, Мал, надеюсь, ты сейчас подкинешь что-нибудь интересное.

– Так всё плохо?

– У нас мёртвый сезон, – фыркнул в трубку Говард. – Ты представляешь, что будет, если толпа перед участком увидит, как мы заталкиваем шлюх в кутузку? Нас попросили пока что особого рвения не проявлять, так что, давай, что там у тебя?

– Нужно понаблюдать пару дней за одним парнем. Джеджомар Дутерте, рост около шести футов, тёмные волосы, филиппинец, работает в автосервисе, – я назвал ему адрес. – Возьмёшься? За мной должок.

– Без проблем. Тебе это официально или как?

– Или как. Так, для подстраховки, но если он будет с кем-то встречаться, сфотографируй, лады?

– Хороший такой должок намечается, – хмыкнул Говард. – А ещё ты будешь должен моему геморрою.

– Пошёл ты.

– И ты туда же. Так когда начинать?

– Чем раньше, тем лучше. Чуть что – сразу мне на пейджер.

– Ладно-ладно, я понял. Бывай.

Время близилось к шести. Делать было откровенно нечего, так что я собрал вещи и отправился домой.

Весь вечер я сидел, как на иголках, ожидая звонка, но его не было. И почему-то именно этой ночью спалось плохо – мешало какое-то нехорошее предчувствие. Последний раз со мной такое было во Вьетнаме, ещё до того, как понял, что смысла в том, что я заранее услышу приближающихся гуков, нет.

Утром я побрился и попытался позавтракать, но еда встала поперёк горла, и, решив себя не мучать, я ограничился несколькими чашками кофе. Изо всех сил я старался бороться с утренним "ступором", но к моменту выхода всё-таки уже опаздывал.

По радио без умолку трещали о затмении, и создавалось ощущение, что между станциями идёт соревнование: кто оригинальнее подаст новость. На одной нудел учёный, рассказывая о природе полного затмения и про какую-то фазу больше единицы, на второй популяризатор науки описывал затмение на примере конуса, лампочки и апельсина, с третьей рассудительно вещал пастор о том, что не нужно паниковать и терять голову – это обычное природное явление, всё происходит в соответствии с Божьим замыслом, а мы не в средние века живём, чтобы этого не понимать, и на четвёртой, в опровержение слов предыдущего святого отца, надрывался другой преподобный, призывая всех покаяться, ибо настали последние часы. Очень интересно, что он будет делать, когда затмение закончится. У меня по спине пробежал неприятный холодок – если оно закончится.

Сообщение от Мириам нагнало меня, когда я уже подъезжал к участку. Я притормозил, чтобы прочитать: "Мал, нужно увидеться. Срочно". На часах было 8:34.

Развернув машину, я направился к кафе, справедливо решив, что раз Мириам не уточнила место, то она будет ждать меня там.

Уже на месте, ещё только войдя внутрь, я понял, что что-то не так. Негромко играла музыка, на этот раз это было что-то воюще жуткое, вызывавшее воспоминания о психоделичных риффах Хендрикса, но более мрачное. Заметив меня, Марк выключил звук, и я услышал всхлипы Мириам. Она сидела, закрыв лицо руками. В пепельнице на столе дымилась забытая сигарета. Вместо своего обычного места напротив, я сел рядом и осторожно дотронулся до её руки.

– Мириам, – негромко позвал её я.

Она схватила меня за руку и прижалась ко мне.

– Мал, – всхлип, – это всё... – ещё один, – всё правда!

Она снова разрыдалась.

Я попытался пальцами изобразить Марку стопку, и, судя по тому, что он её принёс, он меня понял.

– Мне ещё никогда не было так страшно, – сквозь рыдания выдавила она.

– Тише-тише, успокойся, – я подал ей виски.– Не нюхай, не пробуй – выпей залпом и сразу же проглоти.

Мириам сделала, как я сказал, закашлялась и уткнулась мне в плечо. Я рассеянно поглаживал её по спине – что-то явно ускользало от моего понимания. Даже если этот остров действительно кусок той древней земли, что в этом такого? Приду туда, может, с парочкой ребят, и мы наведем там порядок. Что тебя так напугало в твоих книгах, что ты плачешь у меня на плече, как маленькая девочка, Мириам? Я видел много страшных вещей, и самые страшные из них сотворили люди, а никак не давным-давно забытые боги.

Мириам глубоко вздохнула и отстранилась.

– Кажется, мне немного лучше, – проговорила она, вытирая глаза салфеткой.

– Пожалуйста, а теперь поделись со мной.

Она снова взяла меня за руку.

– Прежде чем я это сделаю, ты должен честно ответить на один вопрос.

– Хорошо, задавай.

– Ты веришь мне?

– Что за вопрос? – фыркнул я. – Конечно.

– Это имеет смысл, только если ты полностью мне доверяешь.

Я посмотрел ей в глаза, и без сомнений повторил:

– Да, я верю тебе. В чём дело?

– У них получится.

– Мириам, не забывай, кто я.

– У них получится пробудить Гатаноа! – вскрикнула она.

– Но откуда ты... – до меня с запозданием дошло, что вопрос глупый. – Я надеюсь, ты не обидишься, если я спрошу, что ты видела?

– Ничего. Именно что, ничего: беспросветную, бесформенную бездну.

– Тогда мне нужно кое-что знать. Как работает твой дар? То, что ты видишь, оно всегда сбывается?

– Нет... Я не знаю. Не знаю точно. Иногда да, иногда нет. Возможно, я вижу наиболее вероятное событие, или наоборот – я не проверяла. Я стараюсь не пользоваться этим, иначе, в чём тогда был бы смысл жизни?

– А сейчас?

Она немного помялась и отвела взгляд в сторону.

– Это сложно объяснить, что-то вроде интуиции.

– Ты что-то нашла, это тебя взволновало, и поэтому ты решила проверить, так?

– Вроде того, – уклончиво ответила она.

– Ладно, что там?

Прежде чем перейти к объяснениям, она зажгла новую сигарету и глубоко затянулась.

– Нельзя точно сказать осколок это континента или нет, все упоминания слишком стары, а приблизительные наброски его местоположения сделаны ещё до уточнения карт, но, скорее всего, это он. Одно я знаю точно: они будут проводить ритуал, – она запнулась. – И, похоже, у них получится. Но есть способ, для этого тебе придётся попасть на остров.

– Вроде бы таков был план.

Она кивнула.

– В той части легенды о Гатаноа, где говорится о герое, который хотел изгнать его, упоминается свиток, который должен был защитить его обладателя от Гатаноа. Но фон Юнтц ошибся, свиток должен был не защищать – он должен был послужить печатью, которая не даст Гатаноа вырваться на свободу.

Мириам порылась в сумочке и вытащила тусклый металлический цилиндр, показавшийся мне чуждым не только этому месту, но и нашему миру в целом.

– Вот, смотри, – она открутила крышку и развернула тонкую полоску. – Свиток в легенде подменили, подлинник утерян или хранится за семью замками потомками жрецов, но это должно быть точной его копией. Я не буду говорить, откуда я взяла текст, чтобы ты случайно не полюбопытствовал, поверь мне, оно того не стоит.

– И что я должен буду с ним сделать?

– Для начала, тебе придётся убедиться, что это нужная часть острова. Там будет пещера, расщелина или просто узкий лаз в скалах, через который ты попадёшь внутрь храма, и потом ищи врата. Ты ни с чем их не спутаешь, они могут выглядеть, как огромный люк в полу, но я не уверена. Помоги мне.

Она открутила крышку цилиндра и начала осторожно разворачивать свиток. Я придерживал его с другого конца, и, судя по длине, люк должен быть просто циклопических размеров, а от одного только взгляда на символы у меня начинала кружиться голова.

– Вот, смотри, – она показала перфорацию. – Здесь ты его разорвёшь, и положишь накрест на врата. Потом, – она вытащила из сумочки странный камень, – тебе нужно будет расположить пять таких камней вокруг врат так, чтобы расстояние между ними по окружности было одинаковым.

Я покрутил в руках камень – на нём было изображено что-то вроде ветки: косая линия с тремя штрихами над и двумя под ней.

– Вот вроде и всё.

– И мне не надо ничего произнести над ними или сделать какие-то пассы?

Она серьёзно посмотрела на меня.

– В этой Бездне нет молчания: всё, что люди называют Молчанием, – Её Речь.[3]

– Прости, я всего лишь хотел поднять тебе настроение.

– Ничего, – улыбнулась в ответ она. – Я думаю, тебе лучше идти. Никто не знает, сколько времени займут поиски входа и врат.

– Но у меня есть один вопрос, если там будут эти культисты, они не смогут просто взять и выкинуть эти камни и убрать свиток?

Мириам отрицательно покачала головой.

– Не в наше время. Когда ты поставишь камень в правильную точку, ты поймёшь. То же и с лентой. Иди, я буду ждать тебя здесь.

Я рассовал по карманам артефакты и направился к выходу, Мириам проводила меня до дверей. О том, чтобы она пошла со мной, не могло быть и речи: это в кино Индиана Джонс лихо расстреливает нацистов из револьвера, держа древнюю реликвию второй рукой, и Мириам это понимала. У самого выхода она обняла меня.

– Я не знаю, что там тебя ждёт и что скрывают эти древние глубины, но, Мал, пожалуйста, вернись, – попросила она, заглядывая мне в глаза.

– Обязательно вернусь, – пообещал я.

Уже открывая дверь, я заметил движение в переулке слева. Колокольчик на двери не заглушил лязг передергиваемых затворов, и уже через секунду узкий переулок Восьмой загрохотал выстрелами. Мерзкий чавкающий звук автомата Калашникова. Раздался тонкий женский крик. Я выхватил пистолет и расслабил ноги. Со звоном разлетелось стекло витрины кафе. Я буквально брякнулся на землю – глупо и больно, но я ещё жив. Их двое – но стреляет только один, у второго заклинило автомат. Кольт ответил пушечным грохотом. Я перестал стрелять, только когда увидел, что стрелявший заваливается назад, перекатился, готовясь пристрелить второго или умереть, пытаясь, когда раздался крик:

– LAPD! – я узнал голос Говарда.

Это только подстегнуло второго стрелка. Он резко рванул затвор и поднял автомат. Говард начал стрелять первым и разрядил в него половину магазина. Второй стрелок был мёртв. Говард резко перевёл оружие на меня. Я поднял руки.

– Микки, это я.

– Мал? Какого черта ты тут делаешь?

– Я то же сам...

До меня донёсся тихий стон. Я развернулся и бросился обратно в кафе. Мириам лежала у самого входа, зажимая рукой рану на животе.

– Блядь... Мириам.

Я заглянул в её широко распахнутые глаза, но они уже стеклянели. Прижав её руку своей, я заорал Говарду:

– Вызови скорую!

Я обернулся к ней.

– Пожалуйста, Мириам...

Но она медленно выдохнула и застыла. Я почувствовал, как расслабилась и обмякла её рука, которой она зажимала рану. Внутри что-то оборвалось, в животе поселился холод.

Я сел на крыльцо и вытащил сигареты.

– Прости, Мал, я следил за этим филиппинцем, – Говард сел рядом. – Моя машина стояла за углом, я не видел входа, я не знал, что ты там. Я выскочил, когда увидел, что они выходят с автоматами...

– Тебе не за что извиняться, ты все сделал правильно, и, возможно, спас мне жизнь, – отстраненно проговорил я.

– Но не этой бедняжке. Ты знал её, и, похоже, она была тебе дорога...

– Да, – я опустил голову и уставился в асфальт под ногами.

Я сделал то, чему меня учили, то, чему учился на войне сам, но я забыл, что вокруг меня не солдаты. Я должен был закрыть её, опрокинуть на землю и лечь сверху, но я начал действовать ещё до того, как сориентировался в ситуации. И теперь Мириам мертва. И мертва она из-за моих неправильных действий. У меня был выбор? Был, но рефлексы на то и рефлексы, что принимаются за работу там, где мысли слишком медленны. Черт, и теперь делать?

Фил примчался через пятнадцать минут, раньше, чем ОВР, – разгребатель дерьма нашего участка. Ещё через минуту рядом припарковалась полицейская машина без опознавательных знаков. Из неё вышла точная копия Мириам, только более худая и какая-то осунувшаяся – её сестра. Она бросила на меня холодный взгляд и вошла внутрь кафе. К нам подошёл Фил.

– Ты в порядке? – спросил Фил.

Я молча кивнул ему в ответ.

– Ты сможешь сейчас говорить? – осторожно спросил он. – Я пойму, если ты не захочешь. Я здесь, чтобы тебе помочь. Ситуация... не очень хорошая. Убит гражданский, а два стрелявших застрелены детективами из отдела убийств и нравов. Возникнут вопросы, и лучше, чтобы ваши версии совпадали. Ты меня понимаешь?

– Да, понимаю.

– И они совпадут, можешь не сомневаться, – добавил Микки.

– Погоди, – остановил его Фил и обратился ко мне: – Ты можешь рассказать, что здесь произошло?

Я пересказал в общих чертах суть дела, не вдаваясь в мистические подробности и опустив наши с Мириам взаимоотношения.

– Срань Господня... То есть они сейчас на острове?

– Скорее всего. И они ждут сигнала от этих двоих. Один из них был подозреваемым, но улики были косвенные. Я хотел взять их на месте, с поличным.

– И у них может быть ещё одна жертва?

– Вероятно. Я не знаю. Есть что-нибудь по второму нападавшему?

– Да, индонезиец, студент Университета Южной Калифорнии. При нём были документы. И это странно. Хотя, если всё, как ты говоришь... Боже, какой безумный мир!

Ты спросила: доверяю ли я тебе, Мириам – да, и я выполню твою последнюю просьбу. Я знаю, что я должен делать.

– Фил, мне нужно несколько часов, ты сможешь их мне выторговать?

Вытаскивавший из пачки сигарету Фил поднял на меня глаза.

– Я думаю, да. Тем более что повод у тебя более чем весомый.

– Спасибо, – ответил я и направился к машине.

– Ты уверен, что тебе не нужна помощь? – спросил Фил.

– Уверен, вряд ли их там будет много. Да и ты сейчас не в том положении.

– Я не предлагаю себя. Загляни ко мне в багажник, я же знаю, как делаются такие дела.

Фил предлагал гладкоствольное полицейское ружьё, и он был прав – исход может быть только один. Особенно, когда дело становится личным. Вряд ли то, что я собираюсь сделать сейчас, является беспристрастным правосудием, но оно им станет, если я выберусь оттуда, потому что некому будет заявить обратное.

Я забрал дробовик с патронами и помчался к пристани. Реквизировать лодку несложно, меня беспокоила только береговая охрана. Вряд ли они меня пустят, но если они оцепили остров, то будет даже проще – никто на него не проскочит.

Всё оказалось так, как я ожидал, за исключением береговой охраны – их не было.

Моторная лодка уткнулась носом в иссиня-чёрные камни острова, и я спрыгнул на берег. Я не представлял, что точно мне нужно делать, а спросить было больше не у кого.

Нужно было как-то осмотреться, и я принялся взбираться на камень. Весь остров словно представлял собой верхушку огромной скалы. Ландшафт был изрезан расщелинами, тут и там торчали острые зубья камней. Мне вспомнилась легенда – непроходимые горы Яддит-го и крепость на их вершине.

Я принялся методично обследовать поверхность, карабкаясь по скалам и осторожно спускаясь на дно ущелий. Чёрные камни навевали мысли об их вулканическом происхождении, но за то время, что они пробыли под водой, море основательно над ними поработало, и мне стоило больших усилий не сорваться и не соскользнуть на поджидавшие меня в глубине острые зубы. И этому сильно мешал зловонный, заставлявший кружиться голову, запах рыбы. По пути мне попадались окаменелые скелеты морской живности, некоторые выглядели знакомо или, по крайней мере, узнаваемо, но насчёт других даже мне было ясно, что если они и существовали, то задолго до нашего появления на земле. От этих мыслей меня бросало в дрожь – в основе каждой легенды есть правда, пусть и незначительная по сравнению с вымыслом доля, но она есть.

Мириам говорила, что затмение считается хорошим временем для ритуалов, и я боялся не успеть. У меня в запасе было несколько часов, но я не знал, сколько у меня займут поиски, и даже если Гатаноа не существует и ритуал пройдёт впустую, всё равно это будет ещё одна загубленная жизнь, которую я не смог спасти. И почему-то сейчас меня это беспокоило особенно сильно.

Я перестал следить за временем, никакой пользы это не несло, а только усиливало внутреннее напряжение. На мгновение мне показалось, что я снова на войне, что я карабкаюсь не по сырым древним скалам, а пробираюсь по влажным джунглям Вьетнама, тщательно выбирая куда ступить, чтобы не влезть в оставленную хитрым вьетнамцем ловушку. Но только на мгновение.

Из одной трещины в скале на меня пахнуло воздухом – затхлым и скрипуче старым, и я понял – мне туда. Я проверил фонарь, убедился, что камни и свиток на месте, и полез внутрь. Меня обдавало то холодом, то жаром, запах менялся с гнилого запаха рыбы на в сто крат сильнейший запах заплесневелых старых квартир, но я продолжал протискиваться дальше. Неожиданно у меня под ногой не оказалось опоры, и я съехал вниз. Сразу же откатившись в сторону, я притаился. Это была большая пещера или комната. Падая, я должен был наделать немало шума, и я ждал, что сейчас раздадутся встревоженные голоса, и покажутся люди. Но никого не было. То, что я слышал, сложно назвать тишиной, но ничего похожего на человеческую речь или шаги я не различал.

Я осторожно поднялся, стараясь не шуметь, и включил фонарь. Увиденное поразило меня и заставило по новому взглянуть на легенду. Это была не пещера – это была громадная комната, зал. Гладко отесанные стены были испещрены разного рода барельефами, изображавшими отдельные символы и иногда даже целые сцены. Своды сходились под немыслимым углом, начисто отрицая человеческую логику. Теперь я понял, чего боялась Мириам. Соприкоснуться с чем-то за гранью нашего представления о мире было страшно. Это совершенно другой страх, нежели страх за свою жизнь или боязнь опасности, я бы сравнил это с ощущением разрушения привычного мироустройства, когда всё оказывается совсем не так, как мы привыкли думать. Если бы я был религиозным, то сказал бы, что это ощущение божественного откровения.

Но я должен был идти дальше. Я должен был выполнить обещание и свой долг, а для этого нужно идти дальше.

Продвигаясь вдоль стены, я старался не всматриваться в узоры на стенах. Они чем-то отдаленно напоминали символы, которые я мельком видел на свитке Мириам, и мне не улыбалась перспектива сойти с ума от одних только изображённых там сцен. Даже краткого взгляда хватило, чтобы понять, что они не имеют ничего общего с человеческой историей и рукой древнего зодчего. В древности не было писателя-фантаста, способного выдумать подобное, да и сейчас, скорее всего, тоже, иначе он бы мигом оказался в сумасшедшем доме.

Большую часть времени я проводил в темноте, так мне не приходилось видеть узоры, которые несмотря на всю свою отвратность непреодолимо притягивали взгляд. Я включал фонарик, чтобы сориентироваться, и то только тогда, когда был уверен, что поблизости никого нет. Я постоянно держал в голове, что где-то рядом может сидеть вьетнамец. Он просто сидит сутки напролёт на своём посту и ждёт, пока какой-нибудь залезший в тоннель янки не проползет мимо, чтобы его застрелить.

В один из таких моментов, когда я включал фонарь, я наткнулся взглядом на фреску на стене и уже не смог отвести глаза, как раньше. Всё, что я видел и слышал до этого, обрело смысл и, как кирпичики, разложилось в моей голове. Древние культы, которые для Мириам представляли чисто академический интерес, потому что ей хотелось верить, что всё имеет смысл; кровавые ритуалы, которые проводят последователи этих культов, истинно веруя в то, что они делают; взявшие в руки оружие фанатики, которые ради высшей цели пошли на стрельбу в центре города – для них уже не важно вернуться они или нет, другие завершат работу – всё это правда. Всё это существует. Всё это реально. Не осталось и следа той пренебрежительности, которая возникала при упоминании Бога, Гатаноа или других божеств – они реальны. Все эти боги – они существуют. И эта перемена в моём восприятии произошла от одного только взгляда на одну единственную фреску. Будь на моём месте кто-нибудь другой, он бы принялся жадно изучать каждый дюйм, в поисках сокровенных знаний, я же пришёл в ужас от силы этих рисунков и сразу же погасил фонарь.

Даже фраза Мириам "не в наше время" обрела совершенно новый смысл. Глупо было считать, что мы единственные разумные обитатели земли, что до нас ничего не было и после нас ничего не будет. Очень самоуверенно и наивно.

Не знаю, сколько я блуждал по залам крепости, но я был уверен, что опоздал. Я все шёл и шёл, а за комнатой следовала комната, за залом зал, и коридоры простирались далеко за пределы обозримого на поверхности клочка земли.

Я видел окно в потолке, через которое светили три солнца, я видел заполненную ящиками со стеклянными крышками комнату, которую я поспешил покинуть, борясь с соблазном заглянуть внутрь, я слышал звуки, которые, я уверен, не может издавать ни одно существо на земле, и я сильнее стискивал рукоять дробовика, понимая, что вряд ли он сможет меня защитить. Вероятнее, что я сразу же сойду с ума, как только увижу то, что прячется там, в темноте, настолько оно чуждо нашему восприятию, нашему сознанию и всему нынешнему миру.

И всё же я упорно двигался вперёд, далеко отведя в сторону руку с фонарём – так, как меня учили, чтобы стреляя на свет, противник не смог попасть в меня.

Мне встретился колодец, на дне которого бурлил первозданный Хаос, и ветер в этом зале дул, нарушая все законы физики, с монолитного потолка.

Один раз на меня сверху что-то свалилось. Я почувствовал отвратительную копошащуюся массу, пытавшуюся обвить мои плечи и шею. Выстрелив себе за спину, я резко развернулся, подсвечивая цель фонарем. Я не потерял рассудок, но в ужасе разрядил магазин дробовика и, сдерживая рвотный позыв, бросился наутёк, потому что то был клубок беспрестанно копошащихся червей, собранный в некое подобие человеческого тела.

Неоднократно где-то впереди мелькал свет фонаря и фигура в старомодной одежде, но каждый раз, когда я пытался ее догнать, она исчезала в тупике.

И уже скорее случайно, чем целенаправленно, после всех этих блужданий я наткнулся на зал, превосходивший по размерам все виденные мной ранее. Окружность в центре была покрыта символами, которые я видел в той комнате, где было совершено убийство, но эти, несмотря на то, что я их не понимал, словно несли предупреждение, о таящейся под ними опасности.

Я вытащил из кармана цилиндр со свитком и отвинтил крышку. Холодный и гладкий на ощупь он казался родным здесь, как будто он всегда принадлежал этому месту. Развернув свиток, я сразу замешкался, не представляя, как мне следовало его класть, но стоило только приложить его к краю окружности, которая, по всей видимости, была люком, как он сразу же слился с ней, образуя новый слой символов. Я продолжал разворачивать его, пока не дошёл до места, где его следовало надорвать. У меня в руках осталась часть, которая была заметно меньше той, что уже намертво въелась в крышку. Должно ли так быть или я что-то напутал, я не знал. Мне ничего не оставалось, как продолжить, пусть уже и без особой надежды на успех. И, к моему удивлению, вторая полоска легла, как положено, по всей длине люка, и слилась с первой. Глупо было думать, что здесь всё ещё действуют земные законы и человеческая геометрия. Казалось бы, всё виденное ранее должно было убедить, что это не так, что я вижу только то, что доступно нашему ограниченному восприятию, но я продолжал цепляться за свои представления о мире, и только это помогало мне не сойти с ума.

С камнями всё оказалось проще. После того, как я их поставил, я не смог сдвинуть ни один из них, даже налегая на него всем своим весом.

Всё. Я сделал всё, как обещал, Мириам. Пора отправляться домой. Жаль, что я не смогу поделиться с тобой тем, что увидел здесь.

Решимость и упорство, которые держали меня в форме, схлынули, и только сейчас, лишившись камней, я ощутил насколько устал. Казалось, само это место высасывает из тебя энергию. И всё же мне казалось странным, что я ни разу не слышал и не видел здесь ни одного человека. Неужели весь их культ состоял из Джеджомара и его друга из университета Мириам? Что ж, хорошо, если так. В любом случае, пора домой.

Я вышел из зала, уже не скрываясь, освещая дорогу фонариком, и не узнал коридор. Я входил по длинному и прямому, а этот сразу же заворачивал направо. Я вернулся в зал, думая, что ошибся направлением, но ошибки быть не могло – из зала был только один выход. Выбирать было не из чего, и я двинулся по единственному возможному пути, а где-то внутри росло и созревало осознание, что мне отсюда не выбраться.

Коридоры стали уже и начали ветвиться, я больше не встречал огромных залов и ни одного места из тех, что уже прошёл. Ни одного знакомого места, а ведь спутать их было бы не так уж и просто.

В какой-то момент, вывернув из-за очередного угла, я снова увидел фигуру в старомодной одежде. Она держала масляную лампу в одной руке и странного вида пистолет во второй.

– Эй! – я решил окликнуть её.

Но вместо ответа человек обернулся и выстрелил в мою сторону. Я выстрелил в ответ. Мы оба застыли на мгновение, после чего он удивлённо посмотрел на свой пистолет. Я видел, что он должен был попасть в меня, но я был цел, и даже не слышал цоканья пули рядом. Да и я с такого расстояния промазать из дробовика не мог, но фигура даже не пошатнулась. Я опустил дробовик и направил свет чуть в сторону.

– Давай без этого, я не враг, – произнес я.

Фигура опустила пистолет и подняла лампу повыше, чтобы меня рассмотреть, и я увидел, что это довольно молодая бледная девушка с перевязанной красным платком шеей.

– Ты понимаешь меня? – спросил я.

Она отчётливо кивнула.

– Я подойду ближе?

Ещё один кивок.

Подойдя, я понял, почему пистолет показался мне странным – это был один из тех несуразных первых автоматических пистолетов, которые выпускались в начале двадцатого века, но выглядел он, как новенький, ни следа ржавчины или коррозии.

– Я Малкольм, – медленно произнёс я. – А ты?

Она попыталась ответить, но закашлялась, скривившись от боли. Я заметил, что платок на шее не красный и никогда не был красным – он пропитался кровью девушки. Она сделала жест "бумага и ручка", я вытащил их кармана и дал ей. Она некоторое время изучала шариковую ручку, а затем написала:

"Мэллори Манн"

К этому моменту у меня уже появились некоторые догадки.

– Какой сейчас год? – прямо спросил я.

"Я не знаю" – написала она. – "Я уходила в тысяча восемьсот девяносто девятом, но, похоже, что с тех пор прошло много времени"

– Уходили?

"Да, если Вы здесь, то Вы должны знать"

– Культ Гатаноа?

Она кивнула.

– И у вас получилось?

"Да, но я не могу найти выход"

– Я тоже.

Девушка легонько потеребила повязку на шее, словно о чём-то раздумывая, а затем вытащила из кармана внутреннего кармана плаща потертую записную книжку.

"Возьмите. Это мой дневник. Мне не хватит чернил, чтобы описать всё случившееся со мной, но если Вам удастся выбраться, то он прольет свет на моё исчезновение".

– Может нам стоит объединить усилия?

Она грустно покачала головой.

"Если у меня до сих пор не получилось, то мне не суждено выбраться. Это сложно объяснить, но это так. Я не хочу, чтобы Вы бесконечно скитались здесь из-за меня – это будет неправильно".

– Прощайте, – с заметным усилием прошептала она на чистом английском и продолжила свой безнадежный путь, высоко подняв над головой фонарь.

Я крутил в руках дневник, смотря ей вслед. Внутри с новой силой зашевелился зародившийся в огромном зале страх: а что если у меня не получится выбраться? Я стану таким же привидением, обреченным бродить по этим коридорам до конца времён?

Нет, я должен найти выход, но как же я устал. Я сунул дневник в карман, и заставил себя идти дальше, вот только цели, мыслью о которой я себя поддерживал, у меня больше не было. Всё снаружи показалось каким-то мелким и несущественным. Надо присесть и немного отдохнуть. Я вытащил дневник и просмотрел отдельные страницы. У Мэллори было всё, о чем она могла только мечтать. Состоятельная семья, брак по любви, счастливая новая семья, пока однажды её муж не исчез. Через несколько дней из Темзы выловили тело, опознать его было невозможно – таким оно подверглось чудовищным изменениям. Ей сказали, что это он, все вещи в карманах его, но она не поверила. Она много лет искала его, а в то время женщину не воспринимали всерьёз, и ей пришлось учиться многим вещам, не свойственным тогдашним девушкам. Но больше всего меня потрясла написанная ею фраза на последней странице:

"Теперь, зная, что на самом деле произошло с Оскаром, и о том, что таится в самых тёмных, никогда не видевших света, углах Лондона, я понимаю, что сравнять с землёй и похоронить этот город навсегда, было бы для него милосердием".

Предполагалось, что отдых даст мне сил на рывок до следующей передышки, за которой должен последовать ещё один и ещё один, но я не чувствовал себя отдохнувшим, скорее, наоборот. Я попытался встать, но с кряхтением опустился обратно. Часы показывали, что я здесь уже сутки.

Глаза слипаются. Надо вздремнуть, да, вздремнуть. Я проснусь и продолжу. Я найду выход. Обязательно найду, потому что пообещал Мириам, что вернусь. Когда я уже проваливался в сон, до меня донесся звук вертолёта, и последней промелькнувшей мыслью было: "Кавалерия прибыла, сейчас нас заберут отсюда".

Из небытия меня вырвали долетевшие до лица брызги воды. Я открыл глаза. Я находился на побережье недалеко от пристани, где брал лодку. Затмение, похоже, закончилось, остров всё ещё на месте. Как я с него выбрался? Не помню. Даже приложив все усилия, я не мог вспомнить как. Часы на руке показывали вчерашний день, но после того, что я там видел и пережил, сильно сомневаюсь, что они показывают правильное время. Я поднялся, отряхивая песок, и направился на стоянку к машине. Пора в участок. Вряд ли я смогу объяснить, почему меня не было целые сутки, но это не важно. Мартин с Филом что-нибудь придумают – они мастера этого дела.

На стоянке моей машины не оказалось. И не было похоже, чтобы она вообще тут когда-то стояла.

На поясе завибрировал пейджер. Удивительно, что он оказался исправен, не сломался и не потерялся за время моих блужданий. Я снял его и прочитал сообщение.

"Мал, нужно увидеться. Срочно". Часы на руке показывали 8:34. Я нажал кнопку и вызвал историю – два одинаковых сообщения в одно и то же время.

Меня ослепила догадка – это мой шанс. Я рванул к кафе.

И догадка оказалась верной.

Я видел себя, выходившего из машины и входящего внутрь.

Последний сюрприз крепости в горах Яддит-го. Теперь я ещё и путешественник во времени. Главное, сейчас всё сделать правильно. Говорят, что нельзя показываться самому себе из прошлого, хотя, мне кажется, после знакомства с Мириам меня бы это не удивило. И ещё нужно избавиться от Джеджомара с приятелем, но это самая простая часть. Говард говорил, что его машина за углом.

Его даже не удивил мой внешний вид, он хмыкнул, догадываясь, что сейчас последует, и уехал, не задавая вопросов. Я только уточнил у него в какой машине сидит Джеджомар.

Они припарковались между домами в маленьком переулке, соединявшем Восьмую с соседней улицей. Окна туда не выходили, да и мне было, честно говоря, плевать.

Я зашёл сзади и прошёл мимо машины сбоку, пряча ружьё за собой. Джеджомар сидел за рулём, за два года он практически не изменился и выглядел так же, как на фото. Я делал вид, что просто решил срезать через переулок, и мне нет дела до машины и сидящих в ней людей. Поравнявшись с капотом, я вызвал в памяти вид мёртвой Мириам и, развернувшись, прострелил лобовое стекло там, где должны были быть их головы. И если тогда у меня ещё оставались сомнения, что я поступаю неправильно, то теперь я точно знаю, что это не так. После этого я собрал гильзы – дробовик можно идентифицировать только по следам от бойка. Я не стал проверять тела. Заляпанные кровью стёкла говорили, что своей цели я достиг.

Я притаился, ожидая сирен или второго себя, выскочившего из кафе, но ничего не происходило. Всё было спокойно. Я видел, как я выхожу из кафе и как Мириам прощается со мной, но на этот раз ничего не произошло. Её не убили.

Я еле дождался, пока моя машина скроется из виду, и вбежал в кафе.

– Мириам! – я бросился к ней и обнял её, повторяя: – Мириам, Мириам...

– Боже, Мал, что...

– Я не хочу снова тебя потерять.

– О чем ты? Я знала, что время там может течь не так, как тут, но о чём ты говоришь?

Я пересказал ей всё с того самого момента, когда получил первое сообщение.

– И теперь я хочу знать, – сказал я. – Тот другой я, что с ним будет? И ты... Где я? Объясни мне!

Весь мой рассказ она выглядела задумчивой, и сейчас на мои вопросы она только покачала головой.

– Я не знаю, Мал, – ответила она. – Честно, я не знаю. Я даже не знаю, получится ли у тебя добраться до люка в крепости. Я не знаю, как устроено время – существа, построившие крепость, знали, но это знание не для нас. Есть много теорий...

– Я верю тебе, попробуй.

– Я могу только попробовать. Я не претендую на абсолютную истину. Ты нынешний и ты, который ещё только отправился в крепость, уже разные люди. Это точно. Ты пережил то, чего с ним не происходило и никогда не произойдёт. Я – та же самая, я не изменилась. Та самая я, с которой ты прощался, перед тем как меня... убили. Все остальные события – их ещё не было.

– И что же делать?

– Ждать. Подождать и посмотреть, что будет. Ладно, слушай. У одного писателя была интересная теория времени, в ней говорилось, что мы живём в одной секунде. В одной и той же, и движемся вместе с ней. Любое отставание, даже мельчайшее уже не даст тебе попасть именно сюда. В прошлой секунде, позапрошлой, следующей, через одну две и так далее – там другие миры, совершенно непохожие на наши. Мне очень нравилась да и нравится эта теория, и если она хоть чуточку верна, то другой ты попадешь в другую секунду, возможно даже не в наш мир. Тебе просто повезло. Просто Хаос «сработал» в твою сторону или твоя Воля была достаточно сильна...

– Ты хочешь сказать, что он не заявится сюда?

– Я не знаю.

Я хотел сказать, чтобы она попыталась заглянуть в будущее, но передумал. Это было бы неправильно. В чём же тогда смысл жизни? Я уже сделал всё, что мог, даже более того. Что мне остаётся? Довериться ей, и мне это кажется правильным.

Но она сделала это сама.

– Он не придёт, – это выглядело так, словно она на секунду задумалась о чём-то.

– А Гатаноа?

– Нет, всё в порядке.

– Эй, вы на затмение не хотите посмотреть? – к нам подошёл Марк. – У меня есть парочка очков, должны подойти.

Я вопросительно посмотрел на Мириам, она согласно кивнула.

Я оставил дробовик в кафешке, думая о том, что возможно мне и не придётся его возвращать Филу, ведь в этой реальности или как это правильно называть, я его не брал.

Мы вышли на улицу и подняли глаза к небу. Мириам прижалась ко мне и, чуть-чуть покусывая ноготь, призналась:

– Знаешь, мне все ещё немного страшно.

Я крепко обнял её.

– Мне тоже было страшно.

Тень медленно наползала на солнце.

– Я избавлю тебя от твоих кошмаров, – тихо прошептала Мириам.

– Даже не сомневаюсь.

И это было правдой.

Единственное, насчёт чего у меня до сих пор оставались сомнения, так это насчёт того, почему Мириам не видела будущего: из-за того, что её должны были убить, или всё-таки из-за Гатаноа.

[1] Austin Osman Spare “Earth Inferno”, в тексте: The Nefilim “Chaocracy”

[2] The Nefilim “Chaocracy”

[3] Aleister Crowley “The Book of Lies”

#long

4 комментария

Константин Китманов

19.09.2018

Весьма недурная история.

Ответить

Stiiv

18.09.2018

Отличный рассказ, прямо в стиле Лавкрафта. Тянет на продолжение.
Только одно непонятно - как кусок острова прямо возле материка оказался нужной частью, где находилась крепость? И почему она вдруг оказалась под землёй? Но это уже детали)
Особенно понравилась концовка с путешествием во времени

Alex Vejshnorski

Автор

Спасибо. На мой взгляд, продолжение не нужно, герои достигли своих целей, на этом история закончилась, и пытаться что-то ещё из неё выжать - это будет похоже на дойку франшиз.
Горы самая высокая часть континента и всё, что от него осталось. А вот насчёт крепости под землёй - кто сказал, что она на Земле?)

20.09.2018

Спасибо. (почему-то ответ не прицепился к нужному сообщению)