Похороны куклы

В стихах, ~ 10 минут

Однажды ещё в университете я хотел снять короткометражку под впечатлением от «Мора (Утопии)». Но всё заглохло, как всегда. И вот... я вдруг, сам того не отобразив, написал по ней стихотворение.

Употребить его можно в двух вариантах.

Голосовая запись. У меня самому зачитать нормально не вышло, так что попросил подругу. Да и явно женский голос тут должен быть.

Текст читает Татьяна Жинжина.

Текст. Рекомендую включить фоном или музыку из «Мора», или просто Theodor Bastard. Пусть играет тихонечко.

Послушай звуки здесь — и не услышишь ничего.

Ни птиц, ни шуршания леса...

Неумный человек назвал бы это место сновидением,

Но умный скажет, что это — неуместно.

Здесь собрались четыре девы, сидящие вокруг

костра, с привязанной тряпичной куклой средь поленьев.

Три свободны, говорливы, и, пожалуй, несколько чванливы.

А четвёртая поникла в собственных руках-оковах, и рот её зашит.

«Ну и где он? Опаздывает вновь» — негодует дева, в руках которой кнут.

Всё смотрит на часы и топает ногой. Жестокостью её зовут.

«Как будто в первый раз!» — жалуется Страсть, та, что с взглядом хищным.

«Если вы не против, я уйду после заката» — сказала третья, считая себя лишней.

Гордостью зовут её не просто так,

Деву эту, что заставляет тебя в одиночку тосковать.

«Брат наш не из быстрых» — Жестокость говорит.

Отсчитывает время Страсть: «Тик-так, тик-так».

Четвёртая, что все когда-то звали Добродетелью, молчит.

Она не может, ведь ей зашили рот, но внутренне она кричит.

Жестокость продолжает «Так вот, кто начнёт?»

Немо руку поднимает Гордость, и где-то в недрах леса вдруг птица ревёт.

Моя история скучна и до банальности правдива,

Бывала бальной дивой я,

Среди поэтов прозябала,

На сцене много пела,

И часто всем врала.

На балах из-за меня перчатками кидали, а следом — на дуэлях умирали.

Поэты вешались, стрелялись,

А музыканты каялись, валялись в ногах что-то там бурча.

Но был один незаурядный случай, которым я особенно горжусь.

Нет-нет, не про политиков и войны, на это я слабо гожусь. Однако!

То были два давних друга, и я их раззорила.

В чём дело? Да всё очень просто.

Один влюбился, дурачок, а второму не везло.

Завистник думал «Чем я хуже?».

В общем, он ударил первого веслом, и сам, упавши с лодки, чуть не захлебнулся.

Тогда ему шепнула я на ушко: «Друг твой гад, и не стоит тебе с ним общаться».

Тем временем, первый не понял, что вышло, и, желая прояснить, всюду бегал за вторым.

Ему же я шепнула: «Ты ж не собака, он сам придёт, когда мир его станет пустым».

Второй-то хотел, о боги, как он хотел!

Но не звонил, и не писал, потому что горделиво ждал.

Годы шли, и лишь спустя шесть лет второй герой наш написал.

Гордыня в нём сыграла, начал он по-хамски: «Ну, и где ты?».

Влюблённость у него давно пропала, не получилось, остался он один.

Одиночеством упиваясь, он писал стихи уже не о любви, а другу.

Но провода молчали, на письма никто не отвечал.

Прождавши ещё два года, он пришёл, но было поздно.

Цветы и все свои стихотворения он на могилу положил.

А вскоре и сам там оказался.

Весь он истерзался, и застрял головую в петле.

Вот такой рассказ о Гордости, покорной вашей слуге.

«Я была разумною ракетой» — Жестокость начала, и сёстры засмеялись.

«Угомонитесь, девки! Рассказ ведь не об этом!»

Была я камнем, презирая верёвку.

Была стрелой я, что ранит в сердце… ну или в живот, одно и то же.

Была я пулей, что вышибала мозг, и сознанье тут же гасло.

Была разумною ракетой я, уничтожая целые десятки, сотни, тысячи людей.

Видала много войн я, но запомнился лишь случай один.

Пареньку тщедушному досталась я, он еле как мною ворочал,

Пока второй — лишь заряжал.

То была война, прекрасная, кровопролитная, а я — пулемёт неумолкавший.

Солдат пронёс меня чрез несколько окопов, и странным образом ему везло.

Ведь с ним была я, что наливает глаза кровью и не даёт остановиться.

Со временем он перестал бояться и меня услышал: как это могло случиться?

Настолько яростен он был, что никак не мог отпустить пулемёт,

Всё стрелял и стрелял. Бежит напропалую, падает на землю и гашетку жмёт.

Я говорила ему: «Ты даже меня пугаешь, дурачок, не лезь на амбразуру!»

Но головой крутил он и лез туда, где враг — вымышленный высшими чинами.

Вот это ярость! Вот это гнев! Вот это жажда убивать!

Он руки в кровь стирал, а я благоволила.

А потом вдруг… клац! По каске, но не череп.

Он встал и отомстил.

Но вот увы, повторый «клац» убил его,

А третий и добил.

Увидев и почувствовав я злобу такую, войне я больше не мешала.

Порхая бабочкой над полем боя, наслаждалась, как русский немца бил жестоко, рьяно.

Девы так заговорились, что не заметили закат и Брата, что шёл так неспешно.

Огромная чёрная куча с факелом и лопатой — такова была его внешность.

Но Брат никогда не менялся, и роль его была очевидна.

«Ну не будем же мы молчать?» — села, вытянув ноги Страсть.

«А ну-ка расступитесь, мой черёд, а то ведь обидно»!

Я за свои века успела многое. И войны Жестокости ради разогреть.

И Гордость приумножала… Ну, как уж есть.

Люди, мужичины, женщины — существа сухие, их нужно распылять.

Никакой Любви не нужно, когда есть Страсть.

Спасаясь от скуки, я оказалась на рок-сцене.

Звезда пел так громко и вульгарно, но в глаза никому не смотрел.

Тогда я поняла — есть кто-то ещё, и шепнула «Не бойся, смотри».

Под светом софитов звезда взглянул за кулисы, и всё стало ясно.

Я подошла к нему в гримёрке: «Возьми порошок со стола, он сделает тебя смелее»

Звезда ширнулся и откинулся на стул.

Вошёл агент, и глаза его тотчас загорелись. Сказал — «Я очень сожалею».

Он подбежал, схватил его за руки, поцеловал.

Да как поцеловал! Со всей той страстью, что обычно хотят всё и сразу.

Но, увы, страсть эта была неразделённой,

И на следующий день о ней узнали все через Twitter.

Тотчас угасла звезда, зарыв страсть поглубже.

В рок-сцене я отдушину и нашла.

А ведь потом ещё кинематограф! Ух, я этого не хотела, пеняйте на себя.

И вот, истории закончились, а Брат уже почти пришёл.

Он был настолько большим, что деревья ломал и медведем выл.

«Ну что ж», — проворковала Страсть, — «осталось неоконченное дельце».

«Я готова это сделать» — сказала Жестокость, но никто не дал ей и шанса.

Страсть схватила Любовь за плечи и сказала: «Раздевайся».

С зашитым ртом, та не могла сопротивляться.

С неё содрали голубую блузу, юбка в цветах полетела в костёр.

«Ну что, чувствуешь, что гордость твою ущемили? Пропал весь этот флёр?».

Но Любовь лишь развернулась спиной и обняла себя так сильно, как могла.

Она была невинна, чиста и бела. До этих самых пор.

«Давай же, жри!» — схватила Страсть её за волосы, к земле нагнула.

Любовь не хотела, но всё понимала. Вече окончено, делать здесь больше нечего.

Пора умирать.

Страсть подносила комья земли, а Любовь их ела.

Не стало Любви вскоре, затвердела, как глина, и рассыпалась в прах.

«Мы все приняли это решение!» — прокричала Страсть, и зашатались деревья,

Раздался вой Брата, уже совсем рядом, и обуял трёх сестёр страх.

«Да, без неё мы сможем родить прекрасное дитя» — промямлила Гордость.

«Не бздите, Брат поймёт, без Доброты наш новый сын будет сильнее» — отрезала Жестокость.

Хотя сами сёстры не были уверены в этом.

Раздался гром, и Брат занёс лопату.

Огромный, чёрный исполин могилу вырыл для Любви,

Которой уж сестры по счёту.

«Брат наш, благослови» — упали на колени сёстры, и вновь он зарычал.

Раздался гром ещё раз, а это значит — он согласен.

Поджог Брат чучело, но не стал смотреть, как оно горит.

Молча отступил он, бросив факел рядом, и ушёл.

Сёстры услышали, как их очередной сын кричит от боли.

И вскоре остался от него лишь пепел, — этот мир убит.

Теперь лишь три девы дадут дитя свою кровь.

Девы, решившие, что во всём виновата любовь.

#стихотворение