Мысли: The Stanley Parable как насмешка над игровыми пространствами

Или почему игровое эссе Дэйви Ридена - знаковый символ развития игр.

Компьютерные игры — недавнее изобретение. Они еще не успели накопить традиций, канонов и догм, создать индустриальные стандарты, определить академические критерии, очертить жанры, стили, подходы, обзавестись толпой высоколобых пояснятелей смыслов.

Игровая индустрия — калека по сравнению с искусством, обогащенным столетиями накопленного опыта: с кинематографом, уходящем корнями к античному театру, с литературой и живописью, которые были с человечеством всегда. Игровые тексты написаны поденщиками, им не достает глубины, упоения, страсти. Неловкая постановка катсцен заставляет морщиться от любительской композиции кадра и заваленного света. Игровые журналисты — нечестивые убожества рядом с именитыми литературоведами и киноакадемиками. И даже обзорщики Стима в массе своей — интеллектуальные недоросли по сравнению с рецензентами Кинопоиска и Лайвлиба: сумбурные впечатления, перепутанные метафоры, подсмотренные выводы. Сплошной стыд для всего обзорного царства!

Но уже давно я играю больше, чем, например, смотрю кино. Если подумать о причинах, ответ находится быстро: игры, черт побери, интерактивные!

Игры не только показывают и рассказывают, а создают пространства ощущений, которые можно вращать и перемещать, выворачивать, сотрясать, кромсать на куски. Любая игра — набор пустот для манипуляций; не эскалатор, а лестница, или даже эшеровский лабиринт; она позволяет самому выбирать темповые каденции, не фиксирует события застывшей чередой кадров, не навязывает ритма, не нанизывает засохшие плоды творения на нитку восприятия. Даже в самую линейную игру вплетена свобода воли, даже в самой узкой кишке ты волен выбирать пути, траектории, способы, ракурсы, скорости — находишься внутри, а не снаружи.

Ты проваливаешься вглубь, становишься актором, лицедеем, подвижным участником. Ты прислушиваешься к самому себе, ведешь внутренний диалог, дополняя игровой процесс внутри произнесённым и внутри продуманным. А еще и соревновательные условия, которые превращают зрителя в игрока, в гладиатора, в героя. Этот магический эффект усиливает любые чувства, раскрашивает любые клише. Самые простые истории, самые условные декорации, воспринимаются глубже, видятся ярче, слышатся пронзительнее, именно из-за ощущений погруженности, вовлечения, причастности, отвоевания.

Потому игры опираются не на слова, звуки или образы, а на Пространства, заключающие в себе всё сразу. Они берут посредником свободоволие игрока, его перемещения, действия, мысли: все произошедшее и продуманное внутри, вглуби - среди локаций и персонажей. Это делает компьютерную игру не искусством Высказывания, но искусством гармоничной компоновки. Поэтому в разработке совсем не важны писательское, композиторское или постановочное мастерство, важна лишь согласованность всего: света, текста, музыки, фигур, скриптов, цветов — умение соотнести их столь хитрым образом, чтобы движения игрока сложились в акт творчества — и сформировали ритмы, структуры, влияния.

Геймдизайнеры уподобляются садистам-архитекторам, Джону Крамеру из «Пилы», проектировщикам полосы препятствий — они манипулируют деятельностью игроков-подопытных, расставляют инструменты для направления геймерской воли туда где рождается наиболее сильный эффект, исхищряются в установке ловушек-триггеров: завлекательных видов, сюжетных мотиваций, цепочек прогрессии, последовательности вызовов. Чем лучше удается манипуляция, тем выше котируется игра в геймерской общности.

The Stanley Parable — одна из первых игр, окинувшая эту шизофрению трезвым взглядом. Это остроумная сатира, потешающаяся над иллюзорностью гейминга, над галлюцинацией погружения, над фальшью выборов, над хитроумными клетками, заточившими свободу воли в решетках игровых структур.

Она берет законы по которым существуют Пространства и с наслаждением по ним прохаживается, как бы предлагая отринуть условности, шагнуть за грань, быть смелее, быть остроумнее. Она смеется над прямолинейностью девелоперов не топорным, лобовым методом, а проникает в самую краеугольность. Выбор. Нарратив. Левелдизайн. Эти заезженные понятия, преувеличенные лупой гиперболы становятся беспомощными истуканами и отправляются на свалку.

Методы просты: "Притча о Стэнли" негласно предлагает тебе нарушать правила и вносит диссонанс между окружением и повествованием; ты устраиваешь праздник непослушания, а комедиант-Рассказчик забавно это комментирует. Поводырь и назидатель, он вооружен всем арсеналом ментора-трикстера: напускное негодование твоим слабоумием, ехидные наставления, пространные философские экскурсы.

Бедолага Стэнли здесь никаким боком. Это ни разу не история про духовное перерождение офисного клерка. Он лишь машина по нажиманию кнопок, а еще он — это ты. Именно ты втянут в эту искусно разыгранную комедию. Смешной, самоотверженный раб. Все подчинено искусству быть комичным: глумливый диктат Нарратора, твое перфомативное хулиганство, абсурдная демонстрация открытых дверей, жонглирование игровыми условностями, возможность быть несносным.

The Stanley Parable — знаковый эксперимент, обязательный и необыкновенный. Он предзнаменование грядущего величия игр, предвестник прихода в индустрию глубины, магии, интеллекта. Он хорош и в качестве высказывания, и как торжество лицедейства, и как сюрреалистический трип. В его четырех часах заключены все возможные штампы нашего гейминга. Говорите про сломанную четвертую стену? Хаха, эта игра изначально функционирует без стен. Маджиказам!