Бородатый гомункул

Воздух в квартире пах кислым молоком, дешевым табаком и безнадегой. На подоконнике, между окурками и засохшим кактусом, стояла Трехлитровая Банка. Мой Святой Грааль. Мой, мать его, алхимический реактор.

Внутри плескалась мутная жижа: коктейль Молотова из «Путинки», бульона от говяжьего «Доширака» и моего собственного генетического материала, сцеженного в приступе одиночества под чьи-то пиксельные стоны.

Я звал это экспериментом. Соседи звали это шизофренией. А мама просто звонила раз в месяц и спрашивала, нашел ли я работу.

— Расти, сука, расти, — шептал я, постукивая ногтем по стеклу.

Там, в мутной желтизне, плавал комок слизи. Не чайный гриб, нет. Это было что-то более плотное, жилистое. Оно пульсировало в ритме перфоратора за стеной.

На сороковой день оно открыло глаза.

Они были моими. Только в них не было страха перед квартплатой и кредиторами. В них сияла сталь. И, что самое страшное, у этой штуки была борода. Роскошная, густая, окладистая борода, какой у меня не росло даже в самые дикие запои.

Я разбил банку молотком. Жижа растеклась по линолеуму, воняя дошираком и грехом.

Он встал. Ростом с кошку, но с осанкой спартанского царя. Отряхнулся, посмотрел на меня снизу вверх, пригладил бороду и сказал баритоном, от которого завибрировали стекла:

— Ну здравствуй, отец. У тебя есть нормальный кофе? А то эта бурда, в которой я мариновался, — полный пиздец.

Я назвал его Игнат. Не знаю почему. Имя звучало основательно, как удар кирпичом.

Игнат не тратил время на детство и нытье. Он пропустил фазу подгузников и сразу перешёл к экзистенциальному кризису и общению с миром. Пока я валялся на диване, переваривая пельмени и ужас от отсутствия смысла жизни, он освоил мой ноутбук. Его крошечные пальцы летали по клавиатуре со скоростью пулеметной очереди.

— Ты просираешь свою жизнь, батя, — говорил он, попивая эспрессо из наперстка. — Твой цифровой след похож на след улитки-дебила. Я тут поправил твое резюме, запустил криптоферму на твоей старой видюхе и завел блог «Микро-Макиавелли». У нас уже десять тысяч подписчиков.

— У нас? — переспросил я, натягивая драные шорты.

— У меня. Но ты можешь быть моим менеджером. Если помоешься.

Через неделю к нам пришла Ленка. Моя бывшая, с которой мы расстались на ноте «ты бесперспективный овощ». Она зашла забрать старый тостер, а осталась на три часа, слушая, как Игнат рассуждает о постмодернизме и фьючерсах на свинину.

Он сидел на стопке книг Пелевина, закинув ногу на ногу, и поглаживал бороду. Ленка смотрела на него так, как никогда не смотрела на меня. Даже когда я подарил ей айфон (в кредит).

— Он такой… классный, — шептала она мне на кухне, пока Игнат вел стрим. — Маленький, но такой глубокий! В нем есть стержень, понимаешь?

— Он сгенерировался в банке из моей спермы и доширака, Лена! — шипел я. — Какой нахуй стержень?!

— Ты просто завидуешь, — отрезала она и ушла в комнату. Через час они уехали. Игнат сидел у неё в сумочке, махал мне ручкой и кричал: «Не забудь полить кактус, неудачник!»

Я остался один. В тишине, которая звенела громче, чем когда-либо.

Я следил за ним. Весь город следил за ним. Игнат взлетел ракетой. Блог, ток-шоу, книга «Как вырастить себя из грязи», партия «Маленькие Гиганты». Он говорил вещи, которые мы боялись думать. Он был той версией меня, которую я душил ленью, страхом и дешевым пивом. Он был моей мечтой, которая обрела плоть и послала меня на хер.

Через 3 года Игнат стал президентом. Самым маленьким и самым бородатым президентом в истории.

Я сидел перед телевизором, доедая вчерашнюю пиццу. На экране Игнат, стоя на трибуне, толкал инаугурационную речь.

— Мы, — гремел его голос, — привыкли ждать чуда! Мы ждем, что кто-то придет и спасет нас. Но спаситель не придет снаружи. Он растет внутри! В ваших грязных банках, в ваших мутных душах! Вырастите его! Дайте ему пинка!

Камера наехала крупным планом. Его глаза — мои глаза — смотрели прямо в меня.

— И да, пап, если ты смотришь… Спасибо за бульон. Он был острый. Как сама жизнь.

Я выключил телевизор. Посмотрел на то место, где когда-то стояла банка.

Внезапно меня накрыло. Не завистью. Не злостью. А какой-то дикой, рвущей грудь гордостью. И пониманием.

Я создал не монстра. Я создал зеркало. И если мое отражение смогло стать королем мира, значит, и оригинал еще чего-то стоит.

Я встал. Подошел к зеркалу в прихожей. Щетина на моем лице была жалкой пародией на бороду Игната. Но глаза… Глаза были те же.

Я взял бритву. Я взял гантели, пылившиеся под кроватью. Я выкинул «Доширак» в мусорное ведро.

Игнат украл мою жизнь, чтобы показать мне, как ею пользоваться. Творец — ленивое чмо, пока не поймет, что его лучшее творение — это он сам.

Я вышел из квартиры. Впервые за месяц — не в магазин, а просто так. Воздух на улице пах бензином и весной.

Начиналась новая варка. Только теперь ингредиенты были другими. Без консервантов.